Кэйлин не испытывала ностальгического чувства ни от знакомых пейзажей, ни от привычного, спешного говора, от которого успела отвыкнуть, ни от предвосхищения от скорого воссоединения. Решение о возвращении в “родную гавань” далось женщине нелегко, ведь в своём отречении она дошла до наивысшей точки и полностью сбросила кожу.
- А может оно и к лучшему?
- Ну что же ты пригорюнилась? - последовательный и строгий ход мыслей бесцеремонно прерывается очередным восклицанием сердобольной тётушки, взявшей негласное шефство над немногословной спутницей, малокровной и хилой, внушающей сострадание.
Женщина ничего не ответила и отвернула лицо. Она не позволяла себе слабины и не видела смысла в недолговечной и своенравной привязанности, навязываемой легковерием. Лин никогда не поддерживала разговор, если только на то не обнаруживалась достаточно веская причина. По обыкновению, даже самые простодушные спутники очень скоро теряли к ней всякий интерес.
Как жаль, что не в этот раз.
- Мутит? - караванщица шарит по карманам и настойчиво предлагает болезной нюхательную соль. - А я говорила, что надо было устроить привал раньше! Нет, этот старый осёл упёрся, де у него всё строго по пла-а-ану, - её низкий, просаженный привычкой перекрикивать гомон на рыночной площади голос заставляет связки дребезжать и обрушивает каждую первую гласную слова с верхнего регистра безо всякой умеренности в дозировке дыхания.
- Пустая трата времени, -  отмахивается от расспросов Кэйлин и до хруста переламывает один за другим закоченевшие пальцы.
- Ой ли? - тётушка щурит глаза в надежде на откровение.
Но она ничего не получит, что, впрочем, не помешает ей продолжить свои разглагольства. И после того, как запряжённая двумя чёрными быками крытая четырёхколёсная повозка с кузовком, плетёным из ивы, тронется в путь.
- Слу-у-ушай,  а ты, случаем, не на сносях? -  каждое её новое предположение абсурднее предыдущего. - Ну точно! Меня вот так же мутило, когда я с первым ходила. Или со вторым? - а дальше последовала череда историй о рождении и о смерти, о тяготах кочевой жизни и том, что каждый мужик на свете, будь он хоть простым погонщиком, хоть герцогом, мало заботится о бабьей доле.
И так по кругу.
- А может, это, ну его? - удивительно, но для следующего признания караванщица понизила голос. - Я подскажу тебе, как поступить, и ничего не было…
Кэйлин было встрепенулась, истратив последнюю крупицу самообладания, но телега  качнулась со скрипом и встала.
- Кажись, приехали, - позвал погонщик, -  вона дорога -то, по ней ещё с полверсты, - он помог барышне спуститься и стащил с телеги её пожитки.
Женщина протянула ему медяшку, на что мужичок замешкался, пытаясь отнекиваться неуклюже.
- Бедняжка!  -  последний раз воскликнула тётушка, свято уверенная в том, что девица
нагуляла дитя от местного аристократа и теперь явилась предъявить ему претензию в надежде на вознаграждение, а хотя бы за молчание.
Но денежку вместо своего нерасторопного муженька таки взяла.
Лин подождала, покуда повозка скроется за поворотом и только после этого вынула из петли на поясе, скрытом под одеждой, склянку с тоником, необходимым ей для того, чтобы преодолеть последний отрезок пути. Она потратила на него больше времени, чем следовало бы, порою ей приходилось волоком тащить за собою баул с вещами, и, разумеется, она утратила столь бережно хранимый ею прилежный вид. 
Нудный и нескончаемый пасмурный день измотал её вплоть до малодушных мыслей, но природное упрямство и приобретённая последовательность в достижении самой важной на повестке цели, таки привела её к поместью, где Аллан Миллер, не испытывая трепетного волнения, уж точно никак не ожидает нечаянного визита близкой родственницы.
Женщина пыталась угадать его силуэт в подсвеченных мутными отблесками окнах, пыталась вообразить, каким он стал спустя столько лет. Но промедление подобно смерти, а сентиментальность не скрасит впечатления от встречи, даже если она заявит с порога: “Я тебя всё ещё помню”!
На стук в дверь отозвались не скоро. Похоже, в поместье не так много слуг. К тому же эльф, встретивший гостью без воодушевления, отвечал ей с нарочно приумноженным чувством лёгкой апатии, игнорируя само понятие гостеприимства.
- Мы не пускаем бродяжек на ночлег, - респектабельный и лощёный вид дворецкого, подчёркивающий её собственное несовершенство, раздражал безмерно.
- Я не затем вовсе.
- Ничего не покупаем, - его тонкие черты оставались неподвижными, вопреки очевидной брезгливости.
- Мне нечего предложить.
- И не подаём страждущим, - на каждое отрицание он находил аргумент.
- Кэйлин Миллер просит брата о личной встрече.
И только имя, названное в качестве индульгенции, стало поводом, позволившим ей переступить порог дома.
Дворецкий удалился, чтобы оповестить хозяина, и даже не заметил, как унёс на своих плечах ворох недовольства.
Ему ещё долго носить эту тяжесть.

Отредактировано Кэйлин Миллер (10-03-2024 10:31:45)

- Как пожелает молодой господин, - она подыгрывает ему с лёгким сердцем.
Кэйлин принимает правила игры и склоняет голову в поклоне учтивости, чтобы в следующее же мгновение скорчить гримаску, которую, впрочем, никто не заметит, потому что потревоженный не ко времени хозяин дома поспешит скрыться, бросаясь в дверной проём столь же отчаянно, как бросился бы в окно обманутый любовник, глубоко разочарованный в жизни.
Умывальник крепился над одноногим столиком и держал на своих плечах мутный овал ртутного зеркала, в которое едва втискивалось искажённое отражение Кэйлин. Холодная вода быстро приводит девушку в чувство, но ей не под силу смыть болезненный вид. Как хорошо, что ей всё ещё можно пенять на непомерную усталость от продолжительного путешествия.
Рука алхимика снова тянется к поясу и безошибочно находит колбочку с тоником. Их осталось всего две, и она должна их растянуть на неделю, иначе ей придётся туго. Тёмные бусины глаз нашли себя в отражении и прилипли к нему. Лин передумала использовать зелье, вместо этого она приложила руку ко лбу и призвала магию. Девушка надеялась на лучный результат, но вместо прилива сил и свободного дыхания получила лёгкое головокружение и мерзкое чувство стеснения в груди.
- Какая подлость!
Оставив всё, как есть, леди направилась на поиски брата. Она долго плутала в коридорах, то и дело натыкаясь на закрытые двери и тёмные комнаты - никто не остался, чтобы проводить её. Никто не позаботился об удобстве гостьи.
Дворецкий и вовсе больше не показывался, как будто вспомнил о том, что деликатность тоже является благодетелью. А может испугался за собственное благополучие, опасаясь справедливых обвинений в свой адрес? Впрочем, Кэйлин ни за что не поверит, будто доверенное лицо Аллана не имеет представления об угробленном злыми нападками старшей сестры детстве хозяина поместья.
Молодой господин Миллер обнаружился в гостиной. Молодой человек чинно восседал во главе стола, по которому можно было безо всякого утруждения прокатить даже громадный булыжник. Его загадочно-лукавая мордашка  с вытянутыми чертами и скулами, порозовевшими от смятения, которое он надёжно упрятал за подчёрткнуто менторской интонацией, больше походила на портрет матери, нежели на строгий профиль отца. Та же нервическая бледность и глубокая холодная синева глаз, которые могли бы быть и потеплее, но уж точно не в этот раз.  Сейчас эти глаза взирали на собеседницу без признательности, без нежности.
-  И это всё, что тебя волнует? – девушка не скрывает дрожания в голосе.
Нарочно.
-  А как же тревожное, хорошо ли поживаешь, Лин-н-н? – с каждой новой фразой она постепенно разгоняет интонацию, неуклюже перебираясь от регистра к регистру. – Как твоё путешествие, сильно устала, Лин-н-н? -  и тянет последнюю гласную в слове, припечатывая язык к верхнему нёбу с такой силой, что на нём отпечатывается кромка зубов. – Ты не голодна? – но очень скоро теряет терпение и ускоряет ритм. – Промокла? Не озябла? И как вообще такое возможно! – пока, наконец, не собьётся.
Ей не хватает вдоха, чтобы закончить.
– Я так скучал по тебе, Лин-н-н...
От спешки и форсированного дыхания на её шее вздуваются и пульсируют вены. Девушка выталкивает из петельки перламутровую пуговицу на тонкой ножке и ослабляет высокий ворот. Невооружённым взглядом заметно, с каким трудом она проглатывает подступивший к горлу воздушный ком.
- Я хочу остановиться у тебя, - после короткой заминки продолжает Кэйлин теперь уже абсолютно спокойным, бесцветным голосом, - по семейному, - её губы дрогнут в подобии улыбки, - совсем недолго! – но снова вытянутся в прямую линию. – Не переживай, - она хватает глубокий вдох, - и не прогоняй меня...
Очередной тяжёлый вдох.
- Боги, как ты может быть таким чёрствым! Попроси слуг принести мне воды.

Она ждала, да! Ждала этого обидного признания. Но вышло много больнее. Неужели от немощи её сердце размякло? А брат, почувствовав это, решил вытянуть из него все оставшиеся нити? Что же, их не так много.
- Я не была уверена в том, что ты не раскроешь мои карты, - её голос резко утрачивает интонации, призванные вывести Аллана на эмоции, спровоцировать в нём сострадание.
Он уже не тот маленький мальчик, который легко поддавался на подобные уловки, а значит, следует попробовать иной подход. Чрезмерная откровенность по замыслу Кэйлин должна была как минимум обескуражить брата, ведь между ними никогда не было доверительных отношений.
- Признай, они ни за что не оставили бы меня в покое, и в итоге не позволили бы ничего из того,
что тебе было даровано по праву рождения. Знаешь как трудно избавиться от чувства ревности? Оно до сих пор гложет меня. И прямо сейчас… - она сжимает кулаки, сминая край скатерти, бессовестно нарушает безупречность убранства и не испытывает угрызений совести.
По крайней мере на этот счёт.
Может, ей станет легче, если Аллан закричит? Обрушит на неё сотни несправедливых обвинений. Может она явилась за тем, чтобы он прогнал её с порога своего дома, а не за признанием вовсе? Как бы там ни было, она уже здесь, а его сдержанная манера, ярко контрастирующая с каждым названным словом, задевает её сверх всякого ожидания. Ей хочется парировать, отдать рикошетом хоть часть своих переживаний. И без труда подбирает нужные слова.
- Я поражу тебя без злобы, - женщина нарочно позволяет любопытной служанке стать свидетельницей их разговора, но не допускает ясности, оперируя рифмой в качестве аргумента. - Как Люциан твердыню скал, - девчонка ни за что не догадается, не сможет прочесть между строк. - Чтоб ты могла рыдать и чтобы, - а вот Аллан совсем другое дело, его сердце должно отозваться, - опять страданий сок сверкал!
Кэйлин не смогла удержаться от ухмылки, осознав, что ничего из предложенного угощения ей не по зубам. Изящная издёвка случая, которую Аллан, находясь в неведении касательно её болезни, даже не в силах осознать.
- Твой повар знает толк в изящных сочетаниях, - Лин цепляет вилкой апельсиновую дольку, удерживает её на весу, позволяя соку стекать капля за каплей, и только потом отправляет её в рот.
- Путь из Берселя в столицу более чем утомителен, - она повторяет сие действо, выискивая на тарелке очередную жертву с устрашающей скрупулёзностью. - Я добиралась на перекладных, - мясо останется нетронутым, - зависала, порою, в небольших поселениях, - также как и кружка с чаем, он слишком горячий. - Однажды меня приняли за продажную девку, представляешь? - она откладывает приборы и прижимает выпрямленную спину к стулу. - Но тебе вряд ли будет интересно, чем кончилось дело. Послушай, - Кэйлин торопит события, предчувствуя очередной прилив, - мне нужен отдых. Позволь мне остаться хотя бы на одну ночь! Если тебе слишком противно, я покину твой дом завтра утром. Всё равно, сегодняшний вечер подарил мне достаточно пищи для размышлений, - она замолкает, чтоб взять очередной вдох, - до самого конца.
Женщина встаёт из-за стола, готовая к любому его решению, лишь бы не затягивать с ним более.
- И братским чувством сожаленья откликнись на мои мученья! - глупое восклицание, достойное театрального действа.
Жаль, единственный зритель пребывал в плену предубеждений.

- Много ты понимаешь…
Кэйлин умолкла. Очевидно, Аллану легче поверить в комичность разыгрываемой сцены, нежели уловить в ней хоть толику смысла. А ведь в каждой, даже самой абсурдной ремарке всегда остаётся доля очевидного.
Женщина проигнорировала короткую, но яркую вспышку гнева и с благодарностью приняла готовность брата разделить со слугами хлопоты по её благоустройству. Всё таки он слишком хорошо воспитан, чтобы оставить кровного родственника на произвол судьбы. Вот только Лин хотела совсем другого. Разочарование от того, что она не получила тёплого приёма, засело где-то в груди ржавой иглой, погружающейся всё глубже в ткани при каждом ударе сердца и неустанно источающей тлетворный яд.
- Я тебе не враг, - целительница повторяет заклинание слово в слово, провожая Аллана, расправившегося, наконец, с долгом, нужно заметить, без упрёка.
Он не ответит. Слишком спешит сбежать от возникшей не ко времени перспективы, которая явно рушила сложившуюся картину мира. Ему понадобится время, чтобы сообразить, куда лучше приставить новый кусок давно завершённой мозаики.
Оставшись в полном одиночестве, Кэйлин первым делом располагается на стуле, подальше от окна. Она долго смотрит в одну точку, прокручивая в мыслях всё, что наговорила брату. Некоторые фразы при повторном рассмотрении выглядели не такими уж и удачными, а какие-то из них и вовсе стоило оставить при себе. Противоречие, сомнение, отрицание - ворох мыслей, перекрывающий все входящие сигналы, сделали Лин оглушённой. Именно потому она не услышала стука в дверь.
- А вас так заботит этот факт? - гостья не проявляет особого интереса к подношению.
Она не акцентирует внимания на том, что дворецкий взял на себя смелость войти в комнату без разрешения.
- Знай своё место,  Кэйлин.
- И даже после того, как вы трижды пытались выставить меня? - она меланхолична, строга и почти неподвижна.
Ей доставляет немало дискомфорта испытывающий взгляд эльфа. Она воспринимает его с вызовом и медленно меняет позу, чтобы позволить ему рассмотреть получше.
- Вы в полной мере удовлетворили своё любопытство? - голос Лин звенит и искрится от гнева. - Или мне встать в полный рост? - а потом затухает, перемежаясь с короткими вдохами. - Может, повернуться вокруг своей оси?
Целительница тяжело поднимается со стула, делает шаг, намереваясь и в самом деле выполнить разворот, но почти сразу же снова опускается на сидение, хватаясь за спинку в поисках равновесия.
- Что ещё вам от меня нужно?

Кэйлин сидела на стуле прямая и тяжёлая, словно её фигура отлита в металле. Она скверно владела собой и кривила губы, чтобы не сказать лишнего. Вот только Эльф, чужой и враждебный, вызывающий гнусные подозрения, слишком ловко читал сквозь злые гримасы.
- Это совершенно не ваше дело, - девушка цедит каждое слово по отдельности.
Придирчивое внимание дворецкого пугает её, но она не готова вот так запросто сознаться и потому исходит из необходимости превентивной атаки.
- Не нужны мне ваши извинения!  -  гостья вздыбилась с разъярённой стремительностью. - Немедленно поднимитесь! - она не находила себе места. - Не смейте ко мне прикасаться! - и жестом провела линию дозволенного.
Эльф немедленно её нарушил. Разумеется, исключительно из добрых побуждений.
Фосфоресцирующее сияние, исходящее из его ладоней, коснулось Кэйлин мягким теплом, прокатилось по коже волнами, даруя лёгкое чувство упоения, сродни опьянению. Ей так хотелось рухнуть в его объятия, удержать его, чтобы впитать в себя как можно больше исцеляющего света! Но раньше положенного целитель наткнулся на устрашающую чёрную воронку, способную вытянуть из него всё без остатка. И устрашился. Трудно попрекать его за малодушие.
- Не стоит так бесцеремонно предлагать свою помощь, если вы не готовы столкнуться с чем угодно, - её голос, парализованный эйфорией, утратил все интонации и казался абсолютно безжизненным. - Незнание уберегло бы вас от терзаний, ведь мне не нужно никаких дополнительных обследований, диагноз и без того предельно ясен. Вы верно его распознали. Довольны? А теперь убирайтесь.
Но дворецкий уже стремился покинуть гостью как можно скорее. Ему не нужны повеления. Глядя на его удаляющуюся спину, Лин запоздало пришла к одному очень важному умозаключению. Осознание заставило её сорваться с места и выброситься в дверной проём, чтобы прокричать ему вслед.
- Вы не посмеете! - она в панике. - Аллану, - и запинается от ажитации, - ни одного  слова, слышите! - может поэтому в её тоне нет ничего, кроме отчаяния.
Когда из-за спины дворецкого показался виновник её тревожных опасений, девушка умолкла. Его робкие причитания, такие тихие, такие трогательные, обескуражили её.
- Что с тобой? - девушка тянет к нему руки, приглашая в объятия.
Минутная слабость.
- Боги, ты пил? - терпкий флёр ягодного вина достаточно красноречив, чтобы узнать ответ на поставленный вопрос без чьего-либо одобрения.
- Ну что ты, - мягкими касаниями Лин убирает пряди с лица брата, заглядывает в его осоловелые синие глаза, - уймись, - она уговаривает его точно так, как уговаривала в детстве, когда он рыдал от обиды и несправедливости после очередной ссоры с отцом, - тише-тише, - мурлычет гипнотические повторения и гладит по спине, чтобы как можно скорее стряхнуть с него полог разочарования.
Сцена заставляет девушку испытывать угрызения совести за прошлые ссоры и за нынешнюю ложь, пусть она и во благо. Но она не меняет убеждений и намерена скрывать свою немощь, справедливо опасаясь сострадания только лишь из чувства долга.
- Столько всего между нами, - Кэйлин вздыхает, - сколько раз я должна просить у тебя прощения? - она задаётся вопросом, но не произносит самого главного. - Давай попробуем примириться? Столько лет прошло… - целительница в очередной раз натыкается глазами на оставленную дворецким корзинку с фруктами.
Она придирчиво выбирает из неё самое ладное яблоко и предлагает его брату.
- Мир?

Отредактировано Кэйлин Миллер (07-04-2024 07:04:36)

Пребывая в блаженной пассивности, Кэйлин фанатично, точно истощённая безбрачием старая дева, принимает долгожданную ласку. Её переживания настолько остры, что она испытывает необычайный прилив энергии, изрядно истончающий защитный панцирь из предубеждений и самообвинений, наполняющий сердце приятным чувством безопасности, но нисколько не ослабляющий суждений.
- Нет, - она с особой интонацией расставляет акценты.  -  Как раньше не будет, - и, пребывая в совершеннейшем упоении от услышанного признания, заверяет брата в искренности своего раскаяния. - Не хочу! Теперь всё сложится по другому, - медленно и плавно, после каждого нового вдоха, женщина смещает центр тяжести изначально безбрежного, почти атонального голоса к нижним регистрам, - я тоже скучала, - и подводит итог шёпотом, чтобы тайна не досталась никому, кроме Аллана.
Лин настойчиво освобождает руки, чтобы немедленно обхватить лицо брата ладонями и покрыть поцелуями его увлажнённые от чрезмерного трепета глаза.
- Знаешь, Аллан, если успеть на берег за несколько минут до рассвета, Берсельский залив похож на мятый холст нерадивого ученика, который в сотый раз перерисовывает одну и ту же работу, - она не хочет отпускать его и потому пытается усыпить, исполнив незатейливый мотив обыденной истории без особого смысла.
- Море, которое ещё невозможно отличить от неба, лежит в складках, перекрывающих друг друга внахлёст густыми мазками, - подобно волнам, вязкий и тягучий тембр рассказчицы окутывает слушателя гипнотическими повторениями интонаций, убаюкивает. - А потом, очень быстро небо светлеет у края, расслаивая воздух на серые, синие и зелёные ленты. Я бы хотела однажды показать тебе море! - Кэйлин живо вообразила себе, как она жестом направляет взор Аллана к линии горизонта, где вот-вот занялась огненная дуга.
Похоже, женщина и сама не заметила, как погрузилась в грезу. Её история прервалась, а дыхание стало совсем тихим и размеренным.
Порыв ветра звонко ударился в оконную раму и Кэйлин резко включилась в реальность.
Аллан, разморенный алкоголем и присказками дремал на кровати. Лин подвернула покрывало, чтобы прикрыть его ноги.
Целительница обошла комнату, цепляясь руками за мебель, чтобы насытиться ещё и тактильными ощущениями. Она застыла напротив узкого платяного шкафа.
- Нужно скорее продать склянки и купить себе красивое платье, - рассуждала Лин, придирчиво разглядывая себя в зеркале.
Женщина устала бороться с навязчивым желанием отряхнуть, наконец, эту жизнь со своих ног и теперь отчётливо представляет себе финальную точку. В обозримом она кажется ей куда более реальной нежели бесплодные метания в поисках невообразимого избавления.
Кэйлин увидела себя в обрамлении трепетных и нежных цветков дурмана.
- Как жаль, что они растут только на севере...

Кэйлин застыла на зыбкой границе, у самого края тьмы, но вместо того, чтобы близиться к свету, она ощупью, лёгкими как бумага руками, тревожит фантасмагоричный покой безмятежности, чтобы как можно скорее ухватиться за призрачные перила неосязаемых ступеней, ведущих вниз. И ей удаётся. Холод, пронизывающий и беспощадный сменяется теплом, приходящим откуда-то извне громадными волнами, накрывающими женщину с головой, пульсирующими током обеднённой крови в висках и лишающими её возможности дышать. Но Лин существует вне времени и пространства. Прямо сейчас,  в моменте, ей совсем не нужен кислород.
Но вот чёрная вуаль приходит в движение. Целительница ощущает смутные эманации и сопротивляется переменами, хватая пустоту скрюченными пальцами. Всё тщетно.
- Тук-тук-тук, - громкий, чужеродный всему, что её окружает, звук доносится до сознания спящей многократным эхо.
- Тук, - с каждым новым ударом она утрачивает частичку тепла.
- Тук, - полюс холода скользит по коже и подбирается к горлу.
- Тук, - женщина просыпается от провала в дыхании.
Ей понадобилось время, чтобы узнать обстановку и голос, зовущий её по имени. Разочарование от того, что она очнулась в одиночестве отягчило голову и запустило цикл мучительных переживаний “неизбежность-одиночество-смерть”. Они не позволили ей проанализировать ситуацию, увидеть за окном наступление сумерек и осознать, что она провалялась в постели до вечера следующего дня, а Аллан просто-напросто не мог стеречь её сон так долго.
Эльф вновь проник в отведённую ей комнату без разрешения. Но у Кэйлин не было сил на него злиться. На самом деле, его угловатое бледное лицо выглядело обеспокоенным. И она не стала глумиться над ним.
- Хорошо, - после пробуждения её голос звучит лениво и ломко, - я запомнила путь, - Лин
не предпринимает попыток подняться и отвечает, не глядя на собеседника, устремив прямо направленный взгляд в потолок, чтобы справиться с лёгким головокружением, - но мне нужно время, чтобы переодеться, - женщина размашистым жестом прогоняет дворецкого.
Вот только он бесшумно растворился за дверью прежде чем успел оценить её старания.
Утренняя скованность, более всего походящая на ломку при лихорадке, не позволяла Кэйлин лишних движений. На все приготовления у неё ушло более часа. Первым делом она сорвала покрывало, на котором уснула прямо в дорожном платье. Должно быть Аллану было противно лежать рядом с нею, вот он и ушёл, как только его голова прояснилась от вина. Так рассуждала она, пока умывала лицо, черпая остывшую воду из приготовленного загодя таза и обтирая тело мокрым полотенцем. Целительница сменила одежду, облачившись в лёгкое и простое платье, не сковывающее движение, серое и блёклое, с высоким воротом без украшений. Такие платья носят служанки, ухаживающие за туалетом знатных дам. Других у неё не было.
Кэйлин почувствовала себя воришкой, прокравшейся в чужой дом, когда искала лабораторию дворецкого. Она рассудила, что его рвение не так уж и плохо, ведь её сил, очевидно, больше недостаточно, чтобы держать болезнь в узде.
Внутреннее убранство комнат, объединённых по замыслу нового владельца привело женщину в восторг! Она  жадно облапала глазами каждый книжный корешок, каждую колбу с зельем. В долгом пути она отвыкла от подобной атмосферы и сейчас испытала мощнейший откат. Лин подошла к шкафу, вытянула первую попавшуюся книгу, но не успела в неё заглянуть.
- Разве это в ваших силах? - ностальгия притупила её чувство, сделала интонации более гладкими, а согласные более мягкими.
- Я возьму книгу? - целительница прижала томик к груди, будто не собиралась его отдавать даже в случае отказа, - на время.
Она следует за Маарилом скорее из любопытства, сначала присаживается, а потом и вовсе опрокидывается на лежанку, всё так же трепетно храня обретённый без спросу трофей у сердца, и протягивает эльфу свободную руку.
- Какая радость, смотреть на умирающего пациента? Прикасаться к трупу. Разве не противно? - женщина хмурится, её губы вытягиваются в тонкую линию, а на лбу появляются некрасивые складки. - Простые заклинания, первой ступени, помогают с каждым днём всё хуже, - она даёт ему понять, что осведомлена и о болезни, и о целительной магии, - да и срабатывают не каждый раз, - её лицо становится совсем белым, - вчера, например, у меня не вышло, - Лин выкладывает перед эльфом ещё одну карту. - Просто ничего не произошло. Я исчерпала свой резерв, мне нужен отдых, поэтому, если ты можешь хоть немного продлить, - целительница запинается, - облегчить моё состояние, - хватает воздух сухими губами, - будь любезен.
И только на последнем слове к её щекам подступает румянец.
Она не привыкла просить о помощи.