Хэлор в этом году отпустил поздно. Или это ей так казалось? Мороз взял Вильсбург в клещи, словно кузнец – необработанную заготовку, и бил, бил нещадно по ней ледяными, завывающими в дымоходе ветрами, порой пытаясь даже затушить пламя в кузнечном горне; бросал в заколоченные на зиму окна снопы колких, острых снежинок; покрывал улицы сплошным слоем пушистого, обманчиво мягкого снега. И даже кажущиеся дни покоя утешения не приносили: очистившееся, без единого облачка небо сияло убийственной синевой, с тусклым отсветом далёкого холодного солнца, казалось, ни дарующего ни лучика тепла. В такую ясную погоду, стоило выйти на крыльцо, как седина инея почти тотчас начинала рождаться на бровях, на ресницах, на выбившихся из-под платка тёмных прядях. Сванвейг не жалела угля, оставляя дверь в кузню открытой, заполняя дом приятным духом горящего угля и даруя столь любимое и желанное тепло. Риаган порой предпочитал не покидать замка по такой погоде, отсиживаясь в одному ему известному укромных закутках; в иные же дни, он проскальзывал в окружении праздно витающих снежинок в дом, бурча себе под нос какие-то ругательства, оставляя после себя мокрые лужи да подтаявший снег.
   И всё же, у этого ненастного сезона имелись и свои преимущества. Заказов приходило мало – вернее, редко кто являлся их забирать в срок, оставляя кузнеца наедине со своими мыслями и делами. А единственный недуг, что отравлял её жизнь, быстро отступал под действием чудесной микстуры, что назначила ей травница: незадолго перед приходом Мглы, Сванвейг как раз посетила Эдель, дабы пополнить запасы эликсира. Вот только тревожил тот факт, что обращаться к помощи этого зелья приходилось всё чаще и чаще: если первый месяц ей более чем хватало того интервала, что обозначила травница, то со временем приступы становились всё чаще и чаще.
   И неудивительно. Отсутствующая конечность чаще всего напоминала себе как раз после особо загруженных дней или магического истощения, при том не всегда тем же вечером: зачастую боли могли явиться уже на следующее утро, и терзать мучительно и долго. В свою очередь, все заинтересованные в своевременных поставках оружия стороны прекрасно осознавали, что первые три недели латня дела вести будет затруднительно. Зачем мучать животных и людей, в немыслимые морозы таская до кузнеца повозки, полные угля, железных и стальных слитков, а от неё – немногим менее тяжёлые связки мечей, арбалетных дуг, наверший алебард и боевых палиц? В середине зимы жизнь замирала – а значит, стоило выложиться по полной перед этим.
   Она и выкладывалась. Огонь в её горне не угасал ни днём, ни ночью – лишь тускнели, остывая, угли, почти полностью лишённые притока воздуха от едва покачивающихся вверх-вниз механических мехов. Каждое её утро начиналось с тщательного, ревностного отбивания краёв затягивающейся полыньи вокруг водяного колеса: в движении этого механизма был залог биения сердца её дома. А затем, до самого вечера, внутри не стихал звон молота. Удивительно ли, что её опасения сбылись, что пяти капель в неделю стало мало? Дозу Сванвейг повышать не стала: бывший посол прекрасно знала как о пользе, так и о скрытой опасности макового молочка, и без предупреждений травницы понимала, чем чреват приём слишком большого его количества. Слишком велик риск утратить ясность разума, а то и саму жизнь. А вот уменьшить интервал… Всё-таки, Эдель рассчитывала график приёма исходя из предположения о человеческой натуре своей пациентки, да и не представляя интенсивности её работы. Алая же пребывала в полной уверенности, что ей, существу от крови Рейлана, весьма крепкого сложения как в людской, так и в драконьей форме, для того же эффекта явно требуется зелья побольше. Или чаще.
   Так, вместо недельного интервала наступил интервал пятидневный. Затем, когда боли вновь стали возвращаться – ещё не в полной мере, но вкрадчивым, схватывающим край плеча намёком, Сванвейг выбрала для себя промежуток в четыре дня. Но когда вновь стали являться фантомы грядущих страданий, кузнец опомнилась, уже достав заветный флакон и взяла волю в кулак. Слишком быстро кончалось содержимое пузырька, при его немалой цене и жёстко обозначенных травницей рамках. По счастью, Хэлор уже смилостивился над землями Рейлана, разжимая свою убийственную хватку, и драконица смогла найти для себя возможность навестить свою недавнюю спасительницу.

   Настроение было ни к Фойрру. Очутившись за порогом, кузнец моргнула раз, другой, не сразу привыкая к яркому свету после полумрака, царящего в доме: пускай небо и затягивал тонкий слой облачков, присыпавших землю нежным, пушистым снежком, от царящей вокруг белизны натуральным образом болели глаза. Она потёрла их тыльной стороной ладони, всё стараясь хоть как-то привыкнуть, но блеск сугробов всё равно граничил с невыносимым. Сванвейг подняла глаза к небу, надеясь хоть там получить избавление, но живо пожалела об этом: резь в глазах уменьшилась несильно, но тотчас заныло где-то в душе – глубоко, да так сильно, что дрожь прошла вдоль позвоночника, и лишь вздох отделял её от обращения в истинную форму.

   Но сдержалась. Тем более, что небо для неё всё равно закрыто.

   Пробираясь через снег по почти безлюдным улицам, где-то утопая по щиколотку, а где-то по самые колени, драконица цедила через зубы страшные, многоэтажные ругательства. Она поминала тот день, когда её лишили лапы и крыла, поминала до седьмого колена тех мерзавцев, чьими руками это было сделано. Поминала своего супруга, что оставил свою «возлюбленную», едва та оказалась калекой. Поминала это небо, эту зиму, этот холод – и эту боль, эту треклятую, необъяснимую боль в прекрасно заросшей, безо всяких следов воспаления культе.
   Дверь распахнулась и протяжно застонала от меткого, выверенного удара предплечьем. Знакомый ей мужчина за прилавком вздрогнул от неожиданности, вскочил, направляясь к гостье, но замер, узнавая её.
  - Сиди. Я к твоей ученице… Как обычно, - буркнула алая, не удостаивая того даже взглядом, - Она всё там же?
  - Д-да, миледи… - пробормотал Ларс, уже отвыкший от визитов своей прежней клиентки в столь дурном настроении. Взгляд его упал на подтаивающие куски снега, осыпавшиеся с одежды гостьи, раздражение мелькнуло в его взгляде – но, благоразумно, тот предпочёл ничего не говорить и лишь побрёл к тряпке с ведром. Между тем, Сванвейг уже без промедления распахивала перед собой дверь в уже знакомую, привычную каморку, пропахшую насквозь травами и настоями. Разумеется, травница была там.

   - Твой эликсир, Эдель, - в кои-то веки она назвала девочку по имени вслух, однако было трудно сказать, хороший это знак или плохой, - Он перестаёт действовать. Это уже второй раз, когда назначенная микстура теряет эффективность со временем - и мне решительно не нравится эта тенденция.

   По сверлящему, горящему взгляду драконицы можно было предположить, что знак в том был всё же недобрый.