Её учили не доверять никому. Искать в каждом поступке скрытый смысл, ждать ножа в спину и готовиться быть обманутой. Вот только никто не предупреждал, что какой бы осторожной ты ни была, рано или поздно появится тот, кому ты просто не сумеешь не доверять.

Платье из тёмно-сливового бархата. Волосы, собранные деревянной шпилькой с изображением бабочки. Лёгкая улыбка на устах и детская наивность в глазах. Казалось, за это время ничего и не изменилось, для Айрис лишь подобрали чуть более нарядное платье, чем обычно. Да и то не особо красит её серый образ; скорее ассоциируется у жителей дворца (и у неё самой) с пережитым девушкой ранением, когда только в этом платье треклятая повязка оставалась на месте. Айрис всё та же. Вот только стоит она не перед дверьми покоев своей госпожи.

— Доложите Его Императорскому Величеству, что прибыла леди Лерман Селециум, — важно произносит временно приставленная к ней служанка, обращаясь к стражам покоев. Айрис окидывает девушку мимолётным взором, пока та занята своими обязанностями, и невольно сравнивает с собой. Белые стены,  белые платья, белые волосы... а она всё та же ворона среди лебедей. Но кто же знал, что эта ворона сумеет свить гнездо на лебедином озере?

— Его Величество уже ждёт Вас.

Айрис впускают в императорскую обитель, и она первым делом приветствует Владыку учтивым голосом, желает ему Лунной Ночи и соблюдает все нормы этикета, придуманные важными аристократами для такиж же аристократов. Играет свою роль не для Шейнира, который просто пригласил её позавтракать и в подобных перфомансах вряд ли нуждался, но для прислуги. Спектакль, где он — император Северных земель, а она — бывшая служанка его жены. И они определённо не засыпали вчера в обнимку, пробравшись по тайным ходам в заброшенные покои принцессы Элениэль. Айрис знает, как никто другой, что именно эти молчаливые тени, сейчас с таким почтением улыбающиеся ей, разнесут все вести по дворцу, стоит им переступить порог императорских покоев. А потому в их присутствии ведёт себя по обыкновению сдержанно и скромно. Чужие взгляды ощущаются почти физически, неприятно жгут спину и смущают её, но вампиршане торопится указывать слугам на дверь. Она почти два месяца провела с ними наравне: мылась в одной бане, довольствуясь давно остывшей водой, ела прямо на кухне в перерывах между работой, таскала чаши для умывания и ночные горшки для своей госпожи. Лерман, безусловно, умела быть строгой, да и перед праздником знатно гоняла всех, чтобы поручения императрицы выполнялись безукоризненно. Но отчаянно хотела и дальше оставаться в чужих глазах достаточно мягкой и внимательной, пусть даже единственным, с кем она была честна в этих чувствах, был Шейнир. Вот и оставалось просто ждать, когда слуги закончат накрывать стол, и император отпустит их восвояси.

Она была в покоях императора лишь однажды. В тот день ей было некогда рассматривать их, в память врезались разве что ковёр и, Селест помилуй, императорская постель. И всё же оказавшись здесь сейчас, вампирша поймала себя на мысли, что это место изменилось. Это изменение не бросалось в глаза, но её не покидало чувство, что чего-то словно не хватает. Чьего-то запаха, мелких деталей... Но пускай императорские покои и показались вампирше несколько другими, владелец их нисколько не поменялся. Всё с той же улыбкой и кошачьим лукавством в глазах, Шейнир с завидной лёгкостью отыгрывал свою роль перед молчаливыми, но крайне внимательными зрителями, умудряясь всё так же легко обжигать смущением кончики ушей своей без пяти минут невесты одной только фразой. По всем правилам приличия, они вели себя до ужаса раскрепощённо прошлой ночью: делить одну постель с тем, кто ещё не являлся твоим законным супругом — это ли не вверх распущенности? Правда учитывая то, как после гибели джарие Айрис вместо молитв по покойной резво прыгнула в постель к её любвнику, готовая попрощаться со своей честью ещё тогда, поздновато было краснеть. Тем более что вчера они всего лишь уснули, пусть и в одной постели. Безумно уставшие, немного пьяные и всё ещё взволнованные произошедшим. Главное — вместе. Стоило солнцу спрятаться за горизонт, как пришлось снова разбрестись по своим покоям, но, как видно, ненадолго.

— Его Величество невероятно заботлив и внимателен, — мурлычет девушка, — слава Селест, этой ночью ни один кошмар не пытался посягнуть на мой сон. Чувствую, это хороший знак. А Вы, Владыка? Сегодня Вы кажетесь особенно бодрым.

Девушка проходит к месту, предложенному Шейниром, и старается подавать себя так, какой её хотят видеть. Несколько смущённой и без памяти влюблённой во Владыку, что обратил на неё - простую смертную, его рабу и бла-бла-бла - свой распрекрасный взор. Обстоятельства, к счастью, помогали играть весьма натурально. Потому что играть, считай, практически не приходилось: Айрис действительно чувствовала себя неуютно под чужими взглядами, и питала к Виззариону совсем не те чувства, которые полагались служанке его жены.

Лерман слышит, как двери за её спиной, наконец, захлопываются, и практически сразу же меняется в лице. Пропадает дежурная улыбка покорной собаки, готовой лизать сапоги хозяину; девушка с каким-то детским озорством смотрит на вампира, будто только что провернула самую свою нелепую шалость, и не сдерживает неловкого смешка. Снова превращается в прежнюю Айрис, которую с такой частотой мог наблюдать только Виззарион. В Айрис, выпорхнувшую из-под строгого родительского присмотра прямо в объятия императора, расколдовавшего её из ледяной статуи с неискренней улыбкой в эту дерзкую девчонку, сидящую сейчас напротив.

— Они так глазеют, будто у меня выросла вторая голова, — признается Лэно, потянувшись по примеру Шейнира к сыру и украдкой взглянув в сторону сладостей. Она не жаловалась на слуг, и уж тем более не ждала, что Шейн что-то сможет сделать с их любопытством. Просто ей было необычайно неловко и непривычно вдруг оказаться в центре всеобщего внимания. Но девушка понимала, что со временем все привыкнут, а сейчас им просто интересно. Интересно, как маленькая невзрачная служанка сумела заарканить самого императора, которого всё это время не интересовал собственный гарем из самых красивых девушек столицы. И пока они не найдут причину, которая их устроит, так и будут пожирать её глазами, пытаясь понять, что же в ней такого особенного. Невесты её рода всегда славились плодовитостью и кротким нравом, но едва ли такие качества нельзя было отыскать среди женщин, уже окружавших императора. Уж тем более учитывая тот факт, что у Шейнира уже была под боком красавица-жена.

К слову о ней...

— Её Величество придёт позже? — вспомнив о своей бывшей хозяйке, Айрис попыталась выглядеть как можно более непринуждённой, словно сама мысль о возможной встрече с ней с утра пораньше не вызывает у неё странного чувства беспокойства. Шейнир пригласил её позавтракать, но не уточнил, будут ли они наедине или их ждёт полноценная семейная встреча. А она привыкла только надеяться на хорошее, а не ждать его.

Губ едва коснулась лёгкая улыбка и Айрис с трудом подавила смешок. Некрасиво хохотать над единственным Старейшиной своего клана. Даже если он это заслужил. В голове сразу представилась его хитрая улыбка, присущая большинству аристократов, и тут же захотелось посмотреть, как он прячет за ней свой гнев. Айрис, как псионик, зачастую ощущала такие сильные эмоции, как волны, исходящие от собеседника, но пока слабо могла представить, на что похожа злость Наиселла.

«Морской шторм? Нет, не то... Кислые сливы?»

Тот факт, что вместе с Шейном они могли хотя бы за закрытыми дверьми позлорадствовать над Наиселлом, забавлял её не меньше устроенного перед слугами фарса. Ей показалось, что Виззариона раздражали любые попытки вмешиваться в его дела, а потому нелюбовь к тому, кто тянул лапы к его императрице, казалась Айрис естественной. Но и для себя оправдание она нашла. Остальные кланы цеплялись за своих Старейшин, как за хранителей их истории, традиций и тех, кто будет отстаивать не имя собственного дома, но честь всего клана. Это отличало Старейшиин от Советников, которые за годы нахождения у трона стали ценить герба своих фамилий больше, чем родовые знаки кланов. Вот только Наиселл в глазах своих собратьев помнил лишь о сохранности своей собственной задницы, вот и лишний раз не вякал. Может, делись Терион со своей племянницей большей информацией, она бы и относилась к Старейшине иначе. Однако вместо этого Лерман имела на руках ещё одну нелепую причину недолюбливать старика: издали тот ужасно напоминал ей собственных родичей.

— Надеюсь, у меня получится, — Айрис ответила вампиру улыбкой, позволив себе пригубить напиток из кубка. Кажется, ягодный щербет. — Напоминает первые дни, когда выгнали из дома. Служанки и учителя глазели также.

Первые дни в поместье Селениус она и впрямь ощущала себя неведомой зверушкой, которую выставили напоказ. Её привезли учиться, хотя в навыках она ничуть не уступала имеющимся подопечным Советника. Сказали, что на неё тратится слишком много денег, хотя её отец уже тогда считался одним из успешнейших торговцев Нерина. Доверили служить ближайшим родственницам Териона, не догадываясь, кому на самом деле она была верна. Со временем все они потеряли интерес к её скромной персоне, оставив в покое. Теперь же ей оставалось надеяться, что чужое любопытство хотя бы немного угаснет. 

Ведь зачем им продолжать всматриваться в скромное украшение императора, когда он прибрал к своим рукам самый красочный рубин Нерина?

«Её Величество не придёт?» — про себя уточнила вампирша, будто Виззарион вдруг перенял её дар к чтению мыслей. Она действительно не ожидала, что сегодня Шейн захочет видеть ее лично, а не в компании своей супруги, как того ждало общество. И всё же на её лице не отразилось удивление. Напротив, Айрис вернулась к закуске, даже не вскинув брови, будто этого короткого разговора и не было. Она зачем-то продолжала играть в маски, не выдав себя и мускулом, снова позабыв, что Шейн чувствует её эмоции не хуже, чем она ощущает переживания других. Чувствует, как ей едва удалось сдержать нелепые расспросы, как быстро её изумление сменилось облегчением и каким-то неуместным смущением. Честно говоря, Лерман не имела ни малейшего представления, как именно будет выглядеть их «семейка». Наложниц прячут в гареме, позволяя выходить на свет лишь избранным — например, Ясемин — но в их число она так и не вошла. Шейнир планировал практически уравнять в титуле двух женщин, и подобное пока слабо укладывалось в голове у одной из них.

«Не сейчас. Не в этот вечер», — быстро отдёрнула себя Лэно, не желая лишний раз доставать его расспросами и бюрократией. Он ещё успеет с этим намучиться. Все они.

— Помнишь, я рассказывала тебе про здания с крышей-небосводом? — дожевав очередной кусочек сыра, Айрис как бы невзначай переключилась на другую тему, — слышала, одно из таких практически отремонтировали. Готова поспорить, что если успеют ко Дню Мира, от желающих спеть там не будет отбоя. В Мирдане, наверное, все празднуют возле монумента Венура?

Может, порой Шейниру не хватало терпения и хладнокровия, зато вот чуткости ему было не занимать. Тема взаимоотношений с Сайлан трогала обоих одинаково сильно, ведь оба они причинили ей немало страданий вчера. Вот только Шейн, казалось, уже привык к роли «плохого парня», учинив за своё правление немало... приключений. Сначала спутался со смертной, предав сестру, после предпочёл жене наложницу, а теперь огорошил всю империю, решив жениться на двух девушках из «дневного» клана. Айрис же так привыкла к роли идеальной во всём девочки, что от мысли о преданной ею императрице становилось дурно. И Шейн, понимая это, позволил ей улизнуть от этого разговора, за что вампирша была ему безмерно благодарна.

Девушка задумчиво подняла глаза к потолку, постаравшись представить, как выглядит празднование такого важного праздника в Мирдане. Столица показалась ей большой и помпезной, буквально всё тут кричало о том, что этот город — сердце вампирского народа. Вот только здесь ей критически не доставало красок. Белокаменный город после жаркого и яркого Нерина пока что не смог найти себе места в сердце вампирши из Лэно. Особенно сейчас, когда скульптуры, барельефы на зданиях, причудливая мозаика и прочая красота была скрыта снежным покровом.

«Алые одежды в этот праздник засияют ярче», — подсказало ей сознание. Губ коснулась лёгкая улыбка, стоило ей представить, как на фоне белого камня праздничные одеяния будут гореть пламенем. Айрис кивнула своим мыслям, решив, что у неё ещё будет возможность убедиться в этом воочию.

Но стоило императору уцепиться за поданную самой же Айрис тему, как вся картина праздника перед её глазами лопнула, как мыльный пузырь. Вампирша вдруг задержала дыхание, а улыбка на её устах стала нервной и фальшивой.

— Наверное, я слишком грубо выразилась. Меня скорее не выгнали, скорее... — Айрис хихикнула, принявшись разглаживать невидимые складки на юбке платья. Смешок вышел немного нервозным; Айрис сглотнула, чувствуя, как тема семьи странно колет язык. И всё же не позволила себе улизнуть и от этой темы тоже, понимая, что Шейн не хотел её ранить. Он сам раз за разом делился самым сокровенным, даже если это причиняло ему боль, и она чувствовала бы себя последней эгоисткой, если бы хотя бы не попыталась сделать то же самое. Семья — самое близкое, что у неё есть, самое сокровенное, чем она может поделиться с ним. Даже если семья ассоциируется у неё только лишь с кнутом, ведь пряниками воспитывать не принято в её роду. —  Кхм, хороший торговец всегда знает, как получить выгоду с наименьшими затратами. Воспитывать дочь — это тяжело и затратно, а усилия после не окупятся. А я требовала даже слишком много затрат. Достопочтенная матушка говорила, что я была очень шкодливым ребёнком. Даже мой слуга часто ворчал на меня, пока был жив, а вывести морского волка на пенсии — та ещё задача! — Она снова хохотнула, наконец-то подняв глаза на Шейнира. Вспоминать покойного слугу оказалось не так болезненно, как говорить о ещё живых родичах. Как минимум, о нём не приходилось говорить, как о члене клана к которому она принадлежала и который представляла перед императором. Не нужно было старательно подбирать слова, пытаясь не выставить его в дурном свете и между тем не обмануть Виззариона. Таэсир был её слугой и другом, не имеющим никаких титулов, а потому о нём она могла отзываться так, как ей заблагорассудится. — То платье в любимой ягоде измажу, то не дам лекарям пальцы лечить, чтобы меня пожалели. Или того хуже, как-то раз у папеньки гостил один из моих кузенов, и я стащила его шпагу, чтобы попробовать фехтовать. Таэсир тогда угрожал, что сдаст меня, и мне отрубят пальцы. А я всё ревела: «Тэс, Тэс, а кто же будет играть для Танашири-даре, чтобы она уснула? Я же плохо пою, она не уснёт и от злости сдует меня аж до самого Хериана!»

Девушка вдруг рассмеялась, прикрывая губы ладонью. Подумать только, она ведь и впрямь тогда верила во все угрозы старших. Кто знает, была бы она такой шёлковой, если бы каждое их слово не воспринимала за чистую монету? Того гляди, и с Шейниром могла бы посоревноваться.

— Танашири-даре как-то сказала, что я будто вся была соткана из магии, и разбрасывалась ею направо и налево. То путалась в чужих эмоциях, то от страха морозила всё подряд. В общем, меня было не выгодно воспитывать, поэтому папенька нашёл выход. Придворные дамы обучаются, пока прислуживают, так что это было самым лучшим решением. К тому же, так девочке проще будет покидать дом своего отца, когда он выберет для неё семью. Служанки в доме Белой Луны просто были сконфужены, что раньше я посещала поместье в качестве гостьи и родственницы Териона-даре, а после прибыла в качестве придворной дамы, а не воспитанницы. Так мне сказали, по крайней мере. — Айрис пожала плечами, снова глотнув щербет, чтобы смочить горло после такого долгого рассказа. Её нисколько не смущало, что ко двору дяди она прибыла в подобной должности. Если бы Арлан не решил отдать на услужение свою подросшую дочь, вряд ли бы её дорога когда-нибудь пересеклась с жизненным путём Шейнира. — А каким ты был в детстве? Не поверю, что шёлковым, даже не пытайся.

Она сама не заметила, как её монолог затянулся. Даже закончив, язык всё ещё странно покалывало, будто тема взаимоотношений внутри семьи была буквально острой для неё. Айрис снова потянулась к щербету, пытаясь избавиться от этого ощущения и перебить сухость во рту сладостью напитка. Семью принято любить. За семью принято бороться и умирать. Вот только ей не доставляло никакого удовольствия о ней даже вспоминать — та правда, в которой Айрис не признается даже самой себе. Как и в том, как необычайно хорошо и свободно дышится здесь, где её не могут достать когти отца. Во что ей очень хочется верить, по крайней мере.

«Так это правда», — про себя удивилась вампирша, когда Шейн признался в своих побегах из дома. Она заметно оживилась, когда они отошли от болезненной для неё темы; поза её больше не казалась такой напряжённой и искусственной, и она с интересом ждала от императора подробностей его бурной юности. Вообразить Шейнира сбегающим на поиски приключений оказалось совсем не трудно. Но вот когда Айрис попыталась представить, как обычная смертная гоняет тряпкой Владыку вампиров по таверне, то невольно прикрыла губы кулачком, пряча улыбку. Что, впрочем, не особо помогло: снова подняв на него глаза, Лэно тихонько рассмеялась. Если бы не её воспитание, то расхохоталась бы в голос, едва успевая прикрывать клыки.

— Ну, не знаю. Сейчас мне сложно представить такое шоу, — пытаясь подавить новую волну смеха, признаётся вампирша, — но в таверны тебя, наверное, лучше не пускать. За торговца ты выдаёшь себя лучше, чем за сына рыбака, Мелиор-даре.

О Шейнире ходило много слухов. Особенно среди Лэно, не питающих к короне особого пиетета. Вот только за время, проведённое рядом с ним, Айрис увидела императора совсем не таким, каким ожидала. Он был игривым, был дерзким и наглым, однако между тем одним своим видом иногда умудрялся напугать её до дрожи в коленях. Интересно, боялся ли его когда-нибудь так Терион, как боялась его Айрис, когда он держал в руках тело убитой наложницы? Хотели ли Советники упасть в страхе на колени, как хотелось ей, когда её приволокли к нему в покои? Страшились ли все прошлые женщины императора его самого, когда он защищал их?

Айрис гонит эти мысли как можно дальше. Старается просто наслаждаться моментом, делая вид, будто ничего этого не было. Будто они просто пара влюблённых, вместе провожающих солнце. Пара влюблённых, не танцующих на пепелище традиций и чужих чувств.

— Я многое слышала о тебе, — Айрис отправляет в рот очередную закуску, — но в этом оказалось так мало правды, что я почти разочарована.

В голове снова всплыла их первая встреча. Она ожидала увидеть желторотого мальчишку в окружении роскоши, женщин и вина; с противной улыбкой от уха до уха, глупыми глазёнками и жаждой крови где-то на дне зрачков. Но в императорских покоях её ожидал обычный юноша. Безусловно тот ещё наглец — не зря же она хотела зарядить ему по лицу! — но слишком правильный и разумный, если сравнивать его с тем образом, который успела вообразить себе служанка.

— Я думала, ты изводил придворных. Или выводил из себя приглашённых учителей. Сбегал, чтобы не следили или чтобы насолить... — она поздно прикусывает язык, только сейчас осознав, что тема семьи может быть неприятна Шейниру ровно так же, как и ей. Особенно с тем учётом, что все члены его семьи покинули его: кто-то вернулся к Бэлатору, другие переметнулись на сторону Виан. — Принцу, наверное, полагалось иметь свой штат нянек, да? Представляю, какой переполох случался, когда тебя снова не могли найти.

— Неужели? Тогда  к хорошенькому имени и легенде придётся подарить тебе тряпку. Чтоб было, чем отбиваться.

Коснувшись причин, по которым он сбегал, Айрис ожидала, что Шейнир осторожно соскользнёт с этой темы. Она бы даже не обиделась: начни он расспрашивать её подробнее о том, что творится за закрытыми дверьми в Орлином Гнезде, она бы сама невольно закрылась. Вот только вместо этого Шейн снова делится своим прошлым, даже если местами это причиняет ему боль. И Айрис ценит это. Чувствует, что с каждым разом он становится всё более беззащитным перед ней, открывая все свои старые раны, и оттого сильнее ей хочется стать его щитом.

Собирая по крупицам прошлое императора — настоящее прошлое, а не то, о чём болтает народ — Айрис становится легче понять его. Всё это она складывает у себя в голове, как мозаику, и смотрит на Шейнира по-новому. Теперь ей ясно, почему Виззарион так часто ведёт себя нарочито дерзко, по-мальчишески: это, вероятно, просто дело привычки. Потому что только так он когда-то мог заставить отца посмотреть на него, ведь соревноваться с «идеальным» братцем было бесполезно. Потому что только этим напоминал матери, что он не просто будущий император, но в первую очередь её сын. Просто мальчик, нуждавшийся в любви и тепле.

Возможно, этот мальчик до сих пор живёт в сердце императора.

Сейчас Айрис отчаянно хочется поделиться тем, что она пережила нечто похожее. Рассказать о том, как и по сей день страдает от завышенных ожиданий матери и безразличия отца. Поведать об орлиных глазах, которые увидела тогда в таверне и которые преследуют её по сей день. Как и о той жуткой догадке, что сделала императрица касательно обладателя тех глаз. Но вместо этого вампирша снова прикусывает язык. Пытаясь доказать ему, что он не одинок, она может просто создать впечатление, что тянет одеяло на себя. Уж тем более с тем учётом, что в отличие от него, у Айрис до сих пор есть возможность всё исправить. Наконец поговорить с родителями, выплеснуть копившиеся годами обиду и злость прямо им в лицо в надежде хотя бы так достучаться до них. Шейнир такой роскоши лишён. Он может сколько угодно кричать в пыльном склепе Виззарионов, но так и останется всего лишь капризным мальчишкой в сердцах своих родителей.

— Бедолага, — с укоризненной улыбкой цокает Айрис, качая головой, стоит Шейну упомянуть своего слугу, — надеюсь, потом ты таскал ему сладости с кухни. Не представляю, как сильно ему хотелось, чтобы в той таверне тебя как следует погоняли тряпкой!

Не зная о трагичной судьбе этого бедолаги, чьё имя она слышит впервые, Айрис снова смеётся. Она как-то не подумала о том, что он тоже может быть больной точкой императора, а потому вместо извинений начинает с задумчивой улыбкой перебирать свои воспоминания. В конце концов, она тоже решает поделиться одной из историй, будто сейчас они размениваются ими, как дети обмениваются листвой, изображая торговцев.

— Меня как-то приставили к одной госпоже с дурным нравом. Думали, что я смогу подать ей хороший пример. И я тоже так думала... Нет, сейчас она примерная жена, но Селест милостивая, как же я с ней набегалась в своё время! — широкая улыбка вампирши даёт понять, что пусть сейчас она примется ругать её, о дурном нраве своей госпожи она нисколько не жалеет. — Как-то она решила сбежать из поместья. Хотела вдали от других отрепетировать песню, которую должна была спеть на дне рождения одного из наших кузенов. А я решила, что проследить за ней будет лучше, чем доложить обо всём старшим. Ворчала всю дорогу на неё, но когда она привела меня в заброшенный храм, стало не до этого.

Её улыбка сделалась какой-то печальной. Перед глазами снова встал тот жаркий день, расписной купол храма и пыльный зал, в котором они носками туфелек выводили причудливые узоры. Привыкшая всё время думать о последствиях, в тот день Айрис вдруг стало плевать на всё. На то, как рвут на себе волосы их родители. На то, что с ними может статься, если их обнаружит какой-нибудь пьяный матрос, а не вампиры их семей.

Всё-таки моменты радости тоже были в её детстве. Ей просто стоит чаще самой об этом себе напоминать.

— Мы пели о моряках, о волнах и солнце. Я учила её танцам драконов и песням ламаров, а она повторяла это так плохо, что я хохотала, как простолюдинка на базаре. Но нашли нас быстро и досталось только мне. Уж не знаю, могла ли я тогда посоревноваться с твоим Джеральдом в том, кого сильнее бранили, но я уверена, что ему тоже хотелось наколдовать льда кое-кому за шиворот, — снова лёгкая усмешка и укоризненный взгляд. — Помню, как она плакала, обняв мои колени, и клялась, что никогда больше не сбежит. А я предложила ей провернуть тоже самое на следующей же неделе. Она таскала мне голубику всё оставшееся время, но воровка из неё вышла такая ужасная, что служанки с трудом сдерживали улыбки, когда видели нас.
[icon]https://i.imgur.com/dwB3DpS.png[/icon][status]Мотылёк Его Величества[/status]

Яркая улыбка. Звонкий смех. Искорки в серо-голубых глазах.

Не в силах перестать улыбаться, Айрис смотрела на Шейнира почти неотрывно, пытаясь запомнить каждую маленькую деталь, каждую морщинку, возникавшую на его лице от улыбки. Сейчас ей было хорошо, по-настоящему хорошо; вампирша купалась во внимании императора, как подснежник в солнечном свете. Но не зря ведь говорят, что тот, кто громко смеётся, потом горько плачет?

Обычно Айрис мало говорила, но всегда много мечтала. И привыкла, что к желаемому всегда приходилось самостоятельно идти шаг за шагом. Вот только Шейнир каждый раз делал ей навстречу все десять шагов. Первым брал за руку, первым целовал, первым утягивал в свои объятия. А она училась. Старалась не уступать ему в дерзости, но всё же краснела до самых кончиков ушей. Смеялась вместе с ним, пускай по-прежнему машинально прикрывала губы рукавом. Сама тянулась к нему в поисках тепла, хотя и стеснялась своих желаний. Да, девушка по-прежнему во многом уступала вампиру. Но просто дайте ей время: Айрис всегда считалась хорошей ученицей.

За приятной беседой Лерман совсем перестала следить, чем именно она делится. Вот и прикусила язык слишком поздно. Шейнир обладал каким-то необъяснимым очарованием, и в его присутствии Айрис каждый раз позволяла себе то, что никогда бы не позволила себе в доме своего дяди или в тем более в своём собственном. И он каждый бессовестно этим пользовался.

— Посмотрим на твоё поведение, — усмехнулась девушка, приподняв бровь.

Как и любую аристократку, вампиршу учили тому, что должна уметь хорошая жена, чтобы развлечь мужа и гостей. Что-то у неё получалось лучше, что-то — хуже, но следуя негласным традициям своего Дома, Айрис привыкла думать, что в целом ничем не выделяется. Гордыня у женщин в Орлином Гнезде вообще считалась чуть ли не самым худшим пороком, потому что, как говорила её бабка, однажды посчитав себя идеальным, перестаёшь стремиться к совершенству. Наверное, из того, чему её обучали, больше всего Айрис нравилось танцевать, но большим спросом всегда пользовалась игра на музыкальных инструментах. Что же касаемо пения...

— Не жди от меня многого. Пение никогда не было моей сильной стороной, — чуть спокойнее добавила она, понимая, что с характером Шейнира, своё любопытство он рано или поздно всё равно утолит. Так пусть хотя бы не завышает ей планку, она итак уже заранее боится упасть лицом в грязь!

Император вдруг обращает внимание на её обручальный браслет, а Айрис на это смогла лишь робко улыбнуться. Подобного рода комплименты до сих пор как-то по-особенному трогали её сердце; чего только стоит её реакция на слова о том, что ей подходит герб Виззарионов. Пусть и сказаны они были явно в более... интимной обстановке. И вот теперь Шейн говорит, что ей подходит украшение, служившее символом, что она — его. И как тут не покрыться лёгким румянцем?

— Ты... — начала было Лерман, но раздавшийся стук в дверь прервал её. Прежде, чем неожиданному гостю было позволено войти, девушка переменилась: с лица её пропала улыбка, она инстинктивно приосанилась, сложив руки на коленях, и опустила глаза, похожая теперь скорее на статую. Честно говоря, она едва подавила желание вскочить и встать у стенки, чтобы совсем не отсвечивать и не мешать хозяину покоев принимать гостя. Что уж говорить, над привычками действительно придётся поработать.

Как назло, воображение сразу нарисовало в дверях императрицу, непременно раздосадованную увиденной картиной. Но, к счастью, то был лишь Веймар. И как бы ни старалась, не вслушиваться в его доклад у Лерман не получилось, пускай и обращался он к императору.

Наследники... Айрис поджала губы.

Со смертью джарие дворец погрузился в суматоху. Ясемин заведовала делами внутреннего дворца и делала это, судя по всему, так умело, что с её гибелью построенная такими трудами идиллия мигом рухнула, потому что остальные слишком привыкли полагаться на способную хозяйку положения. Сначала всех заботила таинственная гибель джарие, после — подготовка к Кэтелю, сейчас все уже начинают носиться, готовясь к очередной свадьбе Виззариона. Весь двор будто крутился исключительно вокруг императора и его женщин. Но что насчёт тех, кто унаследует трон после Шейнира? Стоит только вспомнить день гибели Ясемин. Когда её обнаружили, всех присутствующих в покоях заботило лишь её тело в руках императора и его клокочущий гнев. Первой, кто додумался отдать приказ проверить детей погибшей, была Айрис. Служанка, не имеющая к ним никакого отношения. Та, которую некоторые за глаза называли настоящей убийцей любимицы императора.

Как бы сильно не любил император своих женщин, для империи ценность представляют лишь сыновья, которых они ему рожали. Но иногда у Айрис складывалось впечатление, что вампиры при Шейнире об этом постоянно забывают.

Девушка перевела взгляд на скопца только лишь когда он намекнул на визит императора к его детям. И тут же она ловит на себе красноречивый взгляд скопца, отчего тут же теряется. Она? Идти с Шейниром? К его детям? А можно? А правильно ли это?[icon]https://i.imgur.com/dwB3DpS.png[/icon][status]Мотылёк Его Величества[/status]

Несмотря на явный намёк во взгляде евнуха, Айрис не торопится вскакивать вслед за императором и проситься отправиться за компанию. Казалось бы, уж перед кем, а перед скопцом скрываться было незачем: о зарождающихся чувствах между Шейниром и служанкой его жены Веймар узнал, наверное, даже быстрее, чем они сами. И именно его в своё время Айрис выбрала, чтобы передать в руки Виззариона платок, означающий её согласие на его предложение. Разве могла она сделать ещё более открытый жест доверия? Из всего небогатого списка сторонников будущего супруга вампирша спокойнее всего себя чувствовала как раз рядом с его камергером. Но даже при нём невольно превращалась  в сдержанную девушку с лёгкой улыбкой; такую, которая сама без особой надобности не полезет, зато явится по первому же зову.

А была ли в ней, собственно, надобность?

Насколько известно Айрис, наследников вверили не абы кому, а опытным кормилицам. И если те не могут справиться с детьми, то скорее оттого, что они привыкли к любимой матушке, и толпа чужаков вокруг их только нервировала. Так есть ли разница, тянут к ним руки выбранные императором няньки или ещё одна из его женщин, если все они для них были всего лишь незнакомками?

Шейнир, видимо, считал, что есть.

— Я когда-нибудь научу, — улыбается девушка, вкладывая пальцы в ладонь Виззариона.

Пока они идут по коридорам дворца, Айрис одолевает скорее предвкушение и любопытство, чем волнение. Ей не впервой иметь дело с детьми: через руки Лерман успел пройти добрый десяток её кузенов и племянников. Практически все кузины её возраста уже давно выскочили замуж и стали матерями, и по приезду бездетной сестрицы были рады хотя бы ненадолго сплавить детей в руки их тётки. Куда любопытнее было, что она почувствует, когда увидит детей Шейнира. До этого дня она видела их лишь однажды, когда её госпоже нужно было нанести визит вежливости наследникам. И глядя на эти белобрысые комочки, её тогда одолели смешанные чувства. С одной стороны, они, как и все дети, казались забавными и очаровательными. Как тут не улыбнуться в ответ, когда они приветствуют тебя своей беззубой улыбкой? С другой же, в тот день она никак не могла отделаться от мысли, что стоит Сайлан обзавестись собственными детьми, первенцы императора станут им помехой. Помехой, которую возможно пришлось бы устранять именно руками Айрис, как ближайшей приближённой императрицы. Такие милые и беззащитные, уже тогда нужно было держать в голове, что в первую очередь они — угроза.

Но кто они для неё теперь?

Войдя в покои, первым делом Айрис поражается тишине. И где же тот концерт, что обещал Веймар? Принцесса так вообще вела себя до того смирно, что Айрис поначалу показалось, что она спит. И думала бы дальше, если бы не подошла к её колыбели. Морин встречает незнакомку любопытным взглядом, а стоит Айрис улыбнуться ей, через несколько секунд она даже улыбается в ответ. Но эта идиллия длилась недолго: завидев папку, Его Высочество разразился таким криком, что испугаться успели и принцесса, и Лерман. Несколько секунд они смотрят друг на друга, будто немо обсуждая капризы принца, после чего Морин до того недовольно поджимает губы, что Айрис не сдерживает смешок. Интересно, а Шейн был таким же?

— Решили поприветствовать императора, как положено, Ваше Высочество? — шутливо тянет девушка. Адлэй её мягкого голоса не слышит — тут бы вообще что-нибудь слышать, помимо его криков... — так что вампирша решает сменить технику. Хватать ребёнка и трясти в попытках успокоить ей кажется абсурдом: его скорее напугает, если кто-то чужой возьмёт его и куда-то понесёт. Да и в её доме с детьми обращались иначе, воспитывая самостоятельность ещё с пелёнок. Пока человеческие служанки Орлиного Гнезда сутками напролёт качали детей, пока руки не отвалятся, женщины Лерман Селециумов разве что ходили с ними по комнате, чтобы в дальнейшем они могли засыпать без чужой помощи.

Окинув комнату взглядом, Айрис подмечает графин с водой, предназначенный для служанок. Протянув руку, к её пальцам тянется тоненькая струйка, которая собирается в каплю причудливой формы. Коротенький выдох, и та падает в её ладонь небольшой ледышкой, внутри которой плещется нетронутая магией вода. Вампирша вертит ледяную капельку в пальцах, играясь бликами, пока принц не отвлекается на поднесённую к нему блестяшку. Он тянет к ней ручки, но вместо странной вещицы Айрис даёт ему на растерзание свой палец. Непроизвольно ребёнок хватается за него, и в замешательстве смотрит то на незнакомку, то на блестяшку, которую ему почему-то не дали.

— Вы одинаково удивляетесь, — кинув взгляд через плечо на Шейна, замечает девушка, тут же вспомнив, как в её именины ей удалось провернуть небольшую шутку над императором.

Заклинание «Морозное дыхание». Остаток маны:
361 — 15 = 346
[icon]https://i.imgur.com/dwB3DpS.png[/icon][status]Мотылёк Его Величества[/status]

— Я думаю, ты почувствуешь, — фыркнула вампирша на замечание императора, так и не заметив, что в комнате по-прежнему чужие уши. И так бы, наверное, и не заметила, слишком увлечённая принцем, если бы служанка сама не выдала себя. Н-да, вот тебе и образец обходительности... Хорошо хоть не начали прямо при ней перекидываться излюбленными шуточками, иначе образ до неприличия вежливой раболепной девицы точно был бы разрушен. Если для кого-то вчерашние новости на Кэтеле оказались недостаточным для того поводом, конечно же.

К слову о шуточках.

Девушка глянула через плечо с шутливым укором, когда Шейн позвал её. Проявлять чувства вот так открыто, особенно при детях, в её доме считалось верхом неприличия: Айрис по пальцам одной руки может пересчитать, когда отец позволял себе прилюдно слово ласковое собственной жене сказать. Но сейчас выходка Шейнира ничего кроме улыбки у неё не вызывает. Дети ведь ещё совсем маленькие, разве они поймут, о чём тут воркуют взрослые и почему их новая знакомая смущается?

— Не боишься, что я за что-нибудь ухвачусь? — усмехнулась она, не сразу осознав, как двусмысленно это прозвучало. — Кхм, уши там тебе понадкусываю, например...

Не зная, как ещё спасти положение, вампирша снова вернула всё своё внимание наследнику. Сейчас Лерман впервые жалеет, что её наряд не может похвастаться ни богатой вышивкой, ни драгоценными камнями. Благодаря магии в её руках ледышка не растает, но едва ли Его Высочество устроит, если заинтересовавшей его вещицей его будут разве что дразнить. Это был лишь вопрос времени, как долго принц будет удовлетворен рукой фаворитки отца, и как скоро он потребует чего поинтереснее. А что ей, собственно, можно дать ему, если из украшений с собой только деревянная шпилька? В этих покоях — как и в большей части дворца — Айрис ощущала себя всего лишь гостьей, и копаться в вещах считала неуместным. Просить Шейнира найти игрушку, скорее всего, тоже бесполезно: вряд ли он сам знает, что и где тут находится.

«Трое? Четверых не хочешь?» — про себя фыркнула вампирша, памятуя о «небольшой особенности» её рода. Может быть, она даже когда-нибудь ему об этом расскажет. А то вдруг Харука-даре предоставил неполное досье на всю шайку пернатых из Лэно.

— Планируешь присоединиться к концерту и создать трио?

Айрис относилась к словам императора несерьёзно, но не могла не заметить, что шутка эта вышла провокационная, как ни посмотри. Сейчас Лерман могла только мысленно благодарить Селест, что любопытная служанка всё-таки оставила их наедине, не то к заслугам новой невесты императора, помимо прочего, могли бы приписать ещё и добрачную беременность. Это бы объяснило и особое к ней внимание Владыки, и поспешное предложение, и даже выходку с новым титулом — мол, делает всё, только бы уберечь своё ещё нерождённое дитя. Даже если это грозит ему очередной головной болью от всего Совета.

— Не волнуйся, я его не украду. Наверное, — парировала девушка, глядя на улюлюкающего в колыбели младенца. Детей стоило попытаться уложить, прежде чем они начнут голосить уже от усталости. Только вот в одиночку Айрис вряд ли с ними сможет справиться: Адлэй оказался капризным малым, но крепким, тут бы одного его удержать. Звать служанок и рушить спокойную обстановку не было никакого желания, а потому Лерман решает пойти на хитрость и припахать к работе самого императора. А то ишь, расселся тут! — Ты умеешь держать детей? Если я принесу тебе Её Высочество, сможешь с ней посидеть? На руках она быстрее уснёт.

[icon]https://i.imgur.com/dwB3DpS.png[/icon][status]Мотылёк Его Величества[/status]

Айрис всегда умела держать лицо до последнего. А потом встретилась с этим нахальным мальчишкой, и что-то пошло не так... Наверное, всё.

Тело выдавало вампиршу с головой, как бы она ни старалась делать вид, что уже привыкла к подобным шуточкам, и что всколыхнуть её спокойствие не удастся даже Виззариону. Кончики ушей стремительно багровели с каждым подобным намёком на радость этому лукавому коту в теле императора. И как бы ни старалась, сдержать смущённую улыбку у неё никак не получалось. Противостоять Шейниру было непросто: Айрис, в отличие от него, привыкла только мёд в уши лить, оставляя все шуточки при себе. Так что в их шуточных «схватках» пока что раз за разом терпела поражение.

Айрис снова отворачивается к колыбели, пряча беззаботную улыбку. А потом Шейн вдруг делает ей больно.

Одно только упоминание императрицы ощущается до того неприятно в подобной обстановке, что непроизвольно Айрис касается бока. От былой раны не осталось даже бледного шрама — спасибо вампирской регенерации и заботе лекарей — но в такие моменты уязвимости руки сами тянулись туда, будто желая удостовериться, не идёт ли у неё снова кровь. На губах так и застыла лёгкая улыбка, но взгляд её остекленел. Сейчас она была даже рада, что была повёрнута к Виззариону спиной, потому что он не мог видеть это нелепое выражения лица. Только вот забыла о том, что связь между ними уже была не односторонней, и Шейн читал её также легко, как она читала его.

Лерман выпустила весь воздух из лёгких, заставляя себя расслабиться.

Сайлан стала частью её жизни раньше, чем Шейнир. Вместе девушки делили много хороших моментов: императрица слушала её игру на музыкальных инструментах, обсуждала с ней любые новости, всё смелее делилась своей жизнью и того же ждала от Айрис. Повернись всё иначе, сейчас бы Лерман украшала её волосы дорогими шпильками, расхваливала праздник, что устроила юная Виззарион, и вместе они бы обсуждали, чем займутся этим днём. Однако сейчас, склонившись над детьми Шейнира, меньше всего ей хотелось думать о женщине, которая по чужим ожиданиям должна будет заменить им мать.

Сайлан — всё ещё часть её жизни. Сайлан — теперь одна из её слабостей.

Слишком погружённая в свои мысли, вампирша не слышала шагов Шейна. Оттого и вздрогнула, почувствовав его руки на своём теле. Его дыхание обожгло ей уши, и она снова невольно зарумянилась.

— И весьма удачно, как я погляжу, — усмехается Лерман, ненадолго позволив себе откинуться назад, облокачиваясь на Виззариона. Имя первой супруги императора всё ещё горечью оставалось у неё на языке, но вампирша, как могла, не подавала виду. Как и то, что без рук Шейна ей сразу стало как-то холодно. Не маленькая, чтобы нюни распускать. Тут, вон, целых двое желающих.

Честно говоря, Айрис была скорее удивлена, что Виззарион «приучен» держать детей на руках. Как бы трепетно она к нему не относилась, Шейн едва ли походил на примерного отца. Кажется, в разговоре с ней он упоминал детей всего однажды. В день их первой встречи, когда описывал красоту Ясемин и других женщин своей семьи. Айрис взволнованно вдыхает, стоит Шейниру взять принцессу на руки, но прикусывает язык прежде, чем с него сорвались бы поучительные комментарии. Император держит дочь крепко, но Лерман невольно ловит себя на мысли, что с её стороны это выглядит... странно. Обычно мужчины её семейства хватали только своих сыновей, чтобы лишний раз похвастать наследником перед остальными, а потом тут же вернуть ребёнка в руки жён или нянек. Видимо, у Виззарионов принято иначе.

Вампирша облегчённо выдыхает. В её помощи он, как оказалось, не нуждается.

Лерман не успевает вернуть своё внимание заскучавшему принцу, как снова удивлённо косится на его отца. Ах, мать Морин, прошлая императрица... О Мередит Айрис не знала ровным счётом ничего. Ни о тайнах её происхождения, ни о тонкостях их с Шейниром отношений. А потому его комментарий кажется ей странным: оба его ребёнка были румяными, беловласыми и голубоглазыми. В глазах Айрис - считай, близнецы. Разве что Морин, в отличие от брата, не отличалась ни капризным нравом, ни крепким тельцем. Миниатюрная и тихая. Лежит и покорно ждёт, пока к ней снова вернётся мама, способная согреть её, как не сможет ни одна нянька во всём Мирдане.

Жаль вот только, что не дождётся.

— А по-моему она похожа на саму себя, — негромко замечает Айрис, глядя на принцессу. — Не могу представить тебя таким спокойным.

Адлэй снова напоминает о своём существовании недовольным улюлюканьем. Айрис склоняется над его колыбелью, подхватывая младенца на руки, и всё пытаясь заразить его своей улыбкой. Мальчишка в ответ только губы поджал, но пока не плакал. Будто силился понять, чего это удумала эта незнакомка со странными волосами. А Айрис, собственно, удумала уложить хотя бы его, надеясь, что Морин тоже удастся уснуть, если под ухом у неё не будет голосить братец.

Тихонько — так, будто стесняется своего голоса — вампирша начинает мычать себе под нос мелодию колыбели, неторопливо меряя комнату шагами. Разглядывает вензеля на стенах, то и дело косится в окно, дожидаясь, пока Адлэй не засопит в её руках.

[icon]https://i.imgur.com/dwB3DpS.png[/icon][status]Мотылёк Его Величества[/status]

Принц в её руках то и дело что-то негромко поддакивает, хмыкает и протяжно зевает — в общем, всячески сражается со сном, который ему так старалась навязать странноволосая чужачка. Айрис его потуги, впрочем, нисколечко не отвлекали. Она лишь изредка опускала на маленького Виззариона глаза, не сдерживая лёгкой улыбки, и продолжала напевать свою колыбель. Мальчишка оказался на редкость очаровательным, сопротивляться его рожицам было ей просто не под силу. Хотя мысленно Айрис уже смирилась с тем, что в будущем его непростой характер доставит всему дворцу немало хлопот. Как смирилась и с тем, что ни одну из мачех Адлэй и его сестра могут просто не принять. Айрис едва ли можно назвать оптимисткой, вот она и не питала иллюзий, что стоит детям увидеть её однажды, они сразу же станут воспринимать её, как собственную мать. Может, не станут даже если всю заботу о них поручат именно ей, ведь двор не позволит забыть им, что Лэно им — чужие. Да и хотела ли она вообще пытаться заменить им мать, с тем учётом, что себя даже в качестве супруги сейчас представляла довольно расплывчато? А если и так, то не может ведь она пытаться вычеркнуть из их жизни Ясемин. В конце концов, одному из них она подарила жизнь, другой — спасла.

Голос Шейнира до того органично вплёлся в колыбель, напеваемую Айрис, что вампирша даже не сразу заметила, что он ей подпевает. Тут же в её собственном голосе слышится улыбка; девушка начинает петь уже смелее, пусть и недостаточно громко, чтобы помешать детям уснуть. Адлэй отчего-то начинает вести себя тише, больше не делая попыток испортить устроенный для него концерт. Про себя Айрис шутит, что принц просто не рискует перебивать своего венценосного папашу, и шире улыбается. Из любопытства она всё же кидает мимолётный взгляд в сторону императора и дремлющей на его руках принцессы. И глядя на них ей вдруг стало так... спокойно. За окном всё ещё бушует зимняя стужа, за дверьми — сплетни и домыслы придворных. А здесь время будто застыло. И, кажется, не продолжит свой ход, пока они не покинут эти покои. И делать это хотелось всё меньше, стоило вспомнить, сколько всего им предстоит сделать.

Как минимум, постараться избежать клинка обманутого тестя императора. Даже если они его вполне заслужили.

Закончив свою песнь, Айрис прислушивается к ребёнку, ради которого всё это затевалось изначально. Адлэй уже, кажется, третий сон начинает смотреть, поэтому с чувством выполненного долга вампирша осторожно укладывает принца в его колыбель. И только сейчас она вдруг понимает, как сильно успели устать её руки. Видимо, детей она не качала дольше, чем предполагала... В последний раз взглянув на сопящего принца, Айрис оборачивается к Шейниру, снова готовая предложить ему свою руку помощи при надобности.
[icon]https://i.imgur.com/dwB3DpS.png[/icon][status]Мотылёк Его Величества[/status]

Боясь встревожить сон детей, вампирша только молчаливо кивнула Виззариону. Но отошла от колыбелей не сразу, ненадолго задержав свой взгляд на безмятежных лицах спящих, словно уверенная, что больше никогда их не увидит. Нет, Айрис скорее пыталась запечатлеть этот момент — такой безмятежный и умиротворённый — в своей памяти. В минуты слабости она частенько предавалась воспоминаниям о том светлом, что могло придать ей сил, раз за разом перебирая одно и то же. С приходом одного конкретного вампира в её серую жизнь таких вот светлых воспоминаний стало куда больше.

Их первая совместная трапеза, уже тогда наполненная колкими фразами. Первый проведённый вместе праздник. Первый раз, когда Айрис захотелось рискнуть ради кого-то своей жизнью, хотя она привыкла поступать иначе, разменивая своё счастье на счастье и комфорт других. Первый совместный танец, первый поцелуй, первая взаимная любовь — Шейнир нагло вытеснял те жалкие крохи счастья, которыми когда-то она была вынуждена себя лелеять, и заполнял все её мысли собой. Неудивительно, что она отказалась покидать его, даже если сердце всё ещё тосковало по улочкам родного города. Знала, что вдали от Шейнира ей станет ещё тоскливее.

Пропасть между их титулами всё ещё была достаточно ощутима, чтобы Айрис могла себе позволить выскочить вперёд императора; девушка только потянулась к дверям, чтобы открыть их для Виззариона, как ощутила пальцы на своём запястье. Первым делом Лерман кинула обеспокоенный взгляд в сторону мирно посапывающих наследников, и только потом, полный любопытства — на их папашу. И глаза его говорили достаточно красноречиво, чтобы Айрис могла понимать его и без нити, связавшей их.

Шейн, Шейн... Айрис не сдержала насмешливой улыбки, будто поддразнивая императора за нетерпение. На деле — в очередной попытке скрыть смущение. Которое прекрасно выдала и связь, и пальцы, несмело сжавшие ворот его кафтана, будто девушка боялась не устоять на ногах.

Возможно, всё, что они делают — это просто оберегают друг друга от призраков прошлого.
Она старалась им закрыть дыру в своём сердце, оставленной годами одиночества, страха и тоски по вампиру, которому до неё не было совершенно никакого дела; он — согреться её теплом в этой снежной столице, принёсшей ему столько горя. Айрис не знала, надолго ли хватит её тепла, чтобы Шейнир и дальше оставался рядом с ней. Не знала и даже старалась не думать о том, что она может надоесть ему также быстро, как понравилась. Всё, что её заботило — это то, как с готовностью отзывается её сердце на его поцелуи, прикосновения или просто голос. То, как ей хочется жить, пока он есть в этой жизни.

— Бессовестный, — тихо и беззлобно выдохнула вампирша, когда ей удалось совладать с дыханием. Это точно: у её императора абсолютно нет совести.