Этим утром Гипнос не сразу смог встать с постели.
Словно наяву воплотился худший из его кошмаров: ослабевшее, неподъемное, непослушное тело, внутри которого он был заперт - вновь, как тогда, в девять лет. И был момент холодного, липкого ужаса, когда Полумертвый решил, что больше не сможет пошевелиться.
Он смог.
Усилием воли, отчаянной, злой решимостью заставил себя приподнять голову. Пошевелить руками. Сесть. Не подчинялись ноги - длинные тонкие подпорки, слабые у самых щиколоток. Они не удержали его веса, когда некромант оперся на них, и Гипнос с грохотом повалился на пол.
Несколько мгновений он лежал в неуклюжем, сломанном положении, ошарашенный произошедшим, и ужас бился у него в горле. Затем - захватил цепкими пальцами ворс ковра, подтянулся и пополз, подтаскивая свое проклятое тело к креслу у стола. Ухватился за подлокотники, опираясь о них всей силой, вздернул себя на дрожащие ноги, часто и прерывисто дыша. Непокорные конечности постепенно снова набирали твердость и устойчивость, пугающая слабость проходила, но Гипнос уже начал понимать, что случилось.
Первое предупреждение от Ключа Пантендора.
Столкновение двух Ключей, долгое противостояние Чуме - его тело, укрепленное и измененное магией, бросило слишком много сил на поддержку жизни и защиту от болезни.
И сколько осталось ему той жизни?
Весь в холодном поту, Гипнос добрался до дверей, держась рукой за стену, но ноги держали. Пока что держали.
Он решил не говорить об этом. Ни с Вилраном, который проводил эту ночь рядом с Ровенной, ни с Коррин, у которой и без того хватало забот. Незачем тревожить и пугать их до тех пор, пока он может справиться сам.
А потом...
Возможно придется ему снова найти для себя трость.

Спускаясь в столовую Оррванов, он хотел найти Оливера Шоу, но студент, как сообщил старый Брин, ушел в город еще с утра и не сказал, когда именно вернется. Все обитатели старого дома - и законные, и непрошенные гости, - разбрелись по комнатам, отдыхая и набираясь сил после едва не пошедшей крахом операции. И в свете того, на что намекнул накануне Шоу, это было, наверное, единственно правильным решением.
Завтрак не лез в горло. Гипнос оставил еду наполовину нетронутой и бездумно, потерянно побрел по особняку, превратившемуся в стихийный замок, оборонявшийся против целого мира. Заглянул в подвал, где ждали оживления химеры-заготовки, замороженные чарами, своей рукой внес на поля в записи заметки, которые думал показать Коррин относительно ее созданий, и отправился искать хозяйку дома.
Он знал, где она будет. Среди своей коллекции, успокаивающей ее и дарящей ей странное эстетическое удовольствие. В доме Оррванов все напоминало о смерти с такой силой, словно хозяева хотели перенекромантить всех некромантов: стилизованные черепа, кости и чудовищные головы химер украшали интерьер практически каждой комнаты, но только лаборатория самой Коррин была лишена этой стилизации - чтобы ничто не отвлекало внимания от предметов коллекции.
Там он ее и нашел. Замер на несколько секунд, рассматривая девушку - склонилась над столом, губы сосредоточенно сжаты, темные волосы, похожие на гладкие вороньи перья, упали на лицо, тонкие пальцы водят по строчкам. Она казалась удивительно гармоничной частью своей комнаты - своего дома, своего мира, - словно нечто, стилизованное под напоминание о смерти, но на самом деле полное вдохновения и жизни.
- Я поговорил с Брином о защитных рунах, - начал Гипнос, подойдя ближе и остановившись в паре шагов от нее. - И взял на себя смелость осмотреть твоих химер - помнишь, ты говорила, что не против? Если случится заварушка, они могут понадобиться... - он положил сложенные стопкой листки рядом с девушкой. - Как твои руки?

Отредактировано Гипнос (10-08-2020 12:26:59)

— Тебе нравятся девушки со шрамами?
- Мне нравишься… гм… - первая реакция, которой Коррин ждала от него, действительно была самой искренней, и сдержать ее Гипнос не успел. Ему нравилась она сама. Со шрамами или без них. За прошедшие дни он узнал дочь Оррвана так, словно был знаком с нею очень давно: ее стойкость, целеустремленность, самоотверженность, увлеченность. За ее маской надменной холодности пряталась неожиданная для некроманта доброта, которую она тщательно скрывала. – Я хотел сказать, что они ничуть тебя не испортят. Да и мне ли говорить о шрамах?
Он улыбнулся. Его собственное лицо и руки тоже были покрыты заживающими трещинами, но, во-первых, они и вправду заживали, а во-вторых, о собственной внешности Гипнос уже не думал. К чему заботиться о царапинах, если Ключ Пантендора теряет свою силу, и возможно, в скором времени шрамы уже вовсе не будут его волновать?
Она, между тем, погрузилась в изучение его заметок, и Гипнос ощутил приятное волнение, глядя, как девушка читает его записи и согласно кивает. То, что ей пришлись по душе его задумки, было лучше любых ободряющих слов, которые она могла бы сказать.
В особенности, когда Коррин предложила в его распоряжение и лабораторию, и подготовку химер.
- Конечно, - оживился Гипнос, подходя к ней и собирая записи в стопку. – Я очень хочу посмотреть и поработать над этим. Так что готов пойти туда хоть сейчас.
Работа помогала отвлечься. Всегда помогала. А именно отвлечение ему было сейчас необходимо больше всего. Не хотелось Полумертвому говорить ни об Оливере Шоу, посланнике Безымянного, ни о мрачном будущем, которое он предрек Лейдеру, ни о собственных опасениях и страхах. Хотелось побыть просто вдали от всего этого – пусть и ненадолго. И Коррин, - он видел это, - хотела того же.

Вдвоем они спустились в самый нижний подвал, где Гипносу еще не доводилось бывать, и тени от свечи в руках Коррин бросали на стены резкие, искривленные черные тени. Судя по скрипу тяжелой двери, преграждавшей вход, здесь вообще мало кто бывал – возможно, лишь сама Коррин и ее наставник Брин.
И как только девушка зажгла остальные свечи по периметру подвала, стало ясно, почему.
- Ох, Бездна! – невольно вырвалось у Гипноса. – Да это же…
Почти половину подвала занимал огромный скелет. Голем, кропотливо собранный из множества костей, настолько идеально подогнанных друг к другу, что стыков почти было не найти. Исполин смотрел сразу на все стороны света четырьмя головами-черепами, еще несколько голов скрывались в его груди и на спине. Огромные, нарочито длинные руки заканчивались громадными кистями с острыми, как костяные копья, пальцами. На мощное тело ушло столько костей, что почти не было видно просветов – настоящий костяной доспех.
- Да он же почти готов! – восхищенно обернулся некромант к Коррин, с довольным видом наблюдавшей за ним. – Как долго ты собирала его? Я видел костяных големов, но никогда – таких огромных! Потрясающая работа!..
Он коснулся спящего, не оживленного еще голема костяной рукой, сразу почувствовав огромное количество магических нитей, пронизывающих тело исполина. Аура Коррин. Гипнос давно уже отличал ее на любом предмете или химере, с которыми она работала, и каждый раз узнавал с приятной теплотой в сердце. Судя по количеству этих нитей, на голема ушло почти несколько лет.
Гипнос обошел создание по кругу, отмечая каждую деталь кропотливой работы. Оррван очень хотела сделать свое творение не только эффективным, но и эффектным: все кости были подобраны идеально по размеру и оттенку, а головы чудовища даже были украшены резьбой.
- Ты замечательный мастер, Корри, - выдохнул Полумертвый, невольно сократив ее имя, и обернулся к столу, о котором она говорила – с ремнями, крюками и зажимами. – Я буду очень, очень рад работать вместе с тобой. Покажи мне, что здесь для чего!

Отредактировано Гипнос (13-08-2020 12:09:39)

Гипнос смотрел, как она кружится по своему маленькому царству, довольная и взбудораженная, словно дитя, и его переполняло странное чувство. Иное - не такое, как с Вилраном, но схожее. Хотелось, чтобы она продолжала улыбаться. Хотелось поднимать глаза от рабочего стола - и видеть, как ее ответный взгляд озаряется этим странным сиянием.
Движение ее тонкой кисти по тяжелой костяной броне голема было ласкающим, почти нежным. И отчего-то Гипносу очень легко было представить такое же прикосновение Корри к нему самому.
За всеми этими мыслями он почти не слушал, о чем она говорила, завороженно наблюдая за ней - пока внезапно она не очутилась совсем близко. Так близко, что он почувствовал терпкий, чуть горьковатый травянистый запах ее духов, и увидел в ее зрачках собственное растерянное отражение.
— У тебя же уже бывали женщины?
- Что?..
Ее вопрос был таким внезапным - без малейшего перехода или предупреждения, - что совершенно выбил его из колеи. Только что Полумертвый мечтал о том, каково было бы ощутить ласковое прикосновение ее руки - и вот она уже, словно прочитав его мысли, стояла прямиком в его объятиях, только сомкни их...
- Корри... - он задохнулся от желания и одновременно от безумного смущения. Ее намерения были абсолютно прямолинейны и недвусмысленны - и именно это и ставило его в тупик. Ни одна женщина прежде не желала его - его самого, Гипноса Беннатора, не наследника Акропоса, не мага, ведущего в бой армию, а его.
И он не знал, как правильно реагировать на это желание. Он хотел Коррин - хотел безумно, и она могла не только увидеть это по его вспыхнувшим бледным щекам, но и ощутить, так близко она прижималась к нему. Хотел - и сам этого боялся.
- Были, - признался он, не отталкивая ее, но все еще и не притягивая к себе. - Но они ничего ко мне не чувствовали. А я ничего не чувствовал к ним. Но ты... к тебе...
Демоница соблазнила его, надеясь заполучить сына ценного союзника своей игрушкой на поводке. А Мэгги и вовсе спала с ним из страха и в надежде на его покровительство, и если бы не Вилран, его прикосновения были бы ей отвратительны. Как и для самого Гипноса в соитиях с ней не было ничего, кроме удовлетворения потребностей нового тела и желания испытать новые ощущения. Но Коррин...
Его тянуло к ней так, как ни к кому другому. И одновременно с тем именно этого чувства он больше всего и боялся, и именно ему не хотел давать волю. Он ведь и сам не знал, сколько времени ему осталось. Сегодняшнее утро было более чем показательным предупреждением - в любой момент он вновь может оказаться прикованным к постели. Калекой, каким был прежде. И как она тогда будет на него смотреть?
- Я очень хочу... быть с тобой. Прямо сейчас. Но ты ведь ничего обо мне не знаешь, Корри... - он зачарованно поднял руку, едва ощутимо провел по ее бледной гладкой щеке, убирая в сторону прядь волос, задержал пальцы возле подбородка. Ее губы были так близко, что тянуло коснуться их - просто слегка наклонить голову. - Не знаешь, какой я был прежде, и каким могу стать снова. И ты все равно хочешь...
Он прерывисто выдохнул, с трудом удерживая себя в руках. В голове почти не осталось мыслей - кроме одной: почему он, идиот, до сих пор медлит?

Он больше не раздумывал и не сомневался. Корри была права целиком и полностью: за сомнениями и размышлениями он упускал главное – жизнь здесь и сейчас.
А возможно Гипнос Беннатор, всегда готовый к смерти и ждущий ее, действительно не умел жить.
Жизнь была здесь, в его объятиях: прерывисто дышала в его шею, искала мягкими, теплыми губами его губы, до боли цеплялась тонкими пальцами в его плечи, и Гипнос больше не мог сдерживаться – отпустил себя. Позволил себе быть в настоящем.
Тихий, захлебывающийся от желания шепот Корри звучал в ушах, перекрывая грохот его собственного сердца. Гипнос, уже освобожденный ею от одежды, обхватил ее за талию, уложил на стол – тот самый замечательный стол, который она так расхваливала! – торопливо рванул пальцами крючки и застежки на ее одежде, наслаждаясь ее необычной, холодной, некромантской красотой: гибкое тело, полупрозрачная белая кожа, мягкая и гладкая, остренькие холмики груди. Дочь Оррвана часто дышала и кусала губы, когда он провел по ее телу костяной рукой – от тонкой шеи вниз, к вздрагивающему животу, щекотной лаской между прохладных бедер. У нее были странные желания – но кто сказал, что некроманты вообще бывают нормальны?
Гипнос вжался в нее, и она с готовностью подалась навстречу, вцепляясь в него, приникая еще теснее и ближе. Он не пытался быть осторожным или нежным, он вообще не думал больше ни о чем – ни о прошлом, ни о будущем. Только о ней. О том, как она вздрагивает от его движений. Как запрокидывает голову, и черные волосы прилипают к ее влажным от поцелуев губам. Как шепчет его имя. Как ее пальцы скользят по его взмокшей спине.
Никогда прежде ни одна женщина не казалась ему настолько прекрасной и близкой, как Коррин Оррван.
Даже если завтра Лейдер канет в Бездну, даже если весь Альянс отправится в пасть к Безымянному, даже если их самих уже не будет – сейчас они были здесь. Живы. Вдвоем. И гулкое эхо подземелья содрогалось от их голосов и дыхания.
Наконец, он затих – выжатый досуха, в испарине, счастливый, прижавшийся головой к ее теплой груди и животу, и длинные белые волосы разметались по ее телу. Гипнос чувствовал, как зарываются в них пальцы Коррин, и устало улыбался от этой простой, немудреной ласки.
Когда и дыхание, и бешеное сердцебиение успокоились, Полумертвый приподнял голову, поцеловал ее в живот, вздрогнувший вновь от тихого смешка, и попытался поймать взгляд девушки. Он не знал, о чем принято говорить после этого – да и откуда ему было знать? – поэтому, помешкав, сказал то единственное, что вертелось сейчас на языке:
- Давай… повременим сегодня с химерами?
И надеялся лишь, что она поймет по его глазам все остальное, что он так и не сумел облечь в слова.

Было нечто необычайно наивное и даже трогательное в желании Корри поскорее показать все свои секреты и сокровища – словно ребенок, который слишком долгое время пытался казаться взрослым, циничным и умудренным. Гипнос согласился без раздумий: и потому, что хотел доставить ей удовольствие, и потому, что перспектива провести весь день с девушкой в постели казалась чем-то необычайным.
Потому они, полураздетые, смеясь и таясь, как будто кто-то мог их увидеть и осудить, добежали до покоев Коррин, затворившись в них. Гипнос впервые за несколько месяцев чувствовал себя молодым человеком, каковым и мог бы быть – беззаботным. Привлекательным.
Это было странное чувство.
Он прошелся по комнате девушки, с любопытством оглядываясь, тронул пальцем резную панель черного дерева, изображавшую танцоров смерти, вдохнул слабый запах сушеных роз, напомнивший ему о Герцере, и повалился на широкую кровать рядом с Корри.
— Можешь приходить сюда, когда захочешь, - великодушно сообщила она, и Гипнос улыбнулся этому предложению. - А хочешь, живи здесь, со мной…
Он перекатился на живот, внимательно разглядывая ее белое в полумраке комнаты лицо. Провел пальцами по ее волосам, пощекотал пушистой прядью ее шею.
Она не должна увидеть его слабым. Не способным ходить, если Ключ снова даст о себе знать. Он не сможет вынести такого позора – не в ее глазах.
- Я лучше буду приходить к тебе ночью, - Гипнос усмехнулся. – Прокрадываться в темноте, как тайный любовник… это будет здорово! Раньше я о таком только читал, и мне это казалось до одури глупым… и романтичным, - он наклонил голову, целуя ее полураскрытые губы, и подумал, что изрядно поглупел с тех давних дней.
Но возможно оно было и к лучшему.

***
- …а еще в углах нашей комнаты зимовали черные мотыльки – им нравилась темнота. Когда в окна задувал восточный ветер, весь замок вздыхал вместе с ним, и тогда мотыльки расправляли и складывали крылья, издавая такой… как будто шорох. Они были самыми прекрасными и жутковатыми созданиями, которых я видел в детстве.
За высоким окном сгущались ранние осенние сумерки, а на широкой кровати царили тени – Гипнос и Коррин опустили бархатный полог с трех сторон, отгородившись от мира, чтобы допустить его только в своих воспоминаниях. Они лежали, неспешно потягивали вино, ласкали друг друга и много, много говорили.
Он рассказывал о своем детстве, о городе, в котором прожил, о туманах, окутывавших остроконечные крыши, об осенних ароматах кардамона, розы и мирры, поселившихся в холодных коридорах, и о пустоте, захватившей замок Беннаторов.
Впервые Гипнос вспоминал об Акропосе без привычной тупой боли – как о перевернутой странице прошлого. В те дни, когда город был единственным смыслом его существования, единственным неживым собеседником, способным его понять, Акропос был для Полумертвого всем. Но сейчас многое изменилось. Жизнь понеслась оторванным колесом, и куда важнее стало защитить не эфемерное наследие некромантов, а тех немногих, кто действительно был дорог. Живых людей, осязаемых и близких.
И все же прошлое было прошлым – тем, что сделало его и вырастило его, и Гипнос рассказывал о нем без стыда и страха. Обо всем, кроме одного: того, каким он физически был раньше, когда носил на себе умершего брата. Об этом говорить Гипнос был не готов.
- Так что… немного у меня было интересного, - он глотнул терпкого вина, дотянулся до кувшина и подлил еще в кубок Коррин. Откинулся на спину и сощурился: с полога кровати на них глазел скелет. – Бездна… этот скелет над твоей головой правда выглядит жутко! Ты что, каждый раз смотришь на него, просыпаясь? Ты первый некромант, в доме которого столько символов смерти – это выбор твоего отца или твой?

Гипнос слушал ее горячую, искренне увлеченную речь с улыбкой, размеренно водя пальцем по мягкой линии ее плеча. Ему нравилась эта увлеченность Коррин. Нравилось ее умение видеть красоту в любом создании, гармонию в любом существе, нравился ее перфекционизм. Рядом с ней и сам Полумертвый начинал чувствовать себя особенным - Корри считала его красивым, совершенным созданием некромантии, и он невольно ощущал себя таковым. И она, в свою очередь, была прекрасна - с мраморно-белой кожей, с серыми глазами, горящими этим непогасшим огнем.
Все, что она рассказывала о себе и своем детстве, привлекало его так же, как и ее - его рассказы. И даже тот факт, что они ласкали друг друга на кровати ее прабабки, под пристальным взглядом инкрустированного скелета, внезапно стал добавлять процессу какой-то особой пикантности.
Не хватало разве что прочих родственников Оррванов из семейного склепа, выстроившихся возле кровати - а ведь Коррин и это может обеспечить...
Но ее последние слова перевели мысли в другое русло - совершенно иное, далекое от игривости.
— Что бы что-то ожило по-настоящему, нужно вложить себя...
Гипнос усмехнулся, но невесело.
- Может быть, поэтому он и разочаровался в нас, некромантах? Потому что не вложил себя по-настоящему? - он вздохнул. Не было нужды пояснять, о ком именно он говорил: со вчерашнего дня слишком многие разговоры, так или иначе, сводились к Безымянному, к его странному посланнику-Шоу и его не менее странным словам. - Ты веришь ему?
Он теснее прижал к себе Коррин. Теплая тяжесть ее головы на плече успокаивала.
- Я ему не доверяю. Я думаю, что он, как и всякий некромант - или кем бы он себя ни называл, - преследует свою и только свою цель. И если для ее исполнения нужно будет избавиться от нас всех, он избавится. Но что если он говорит правду о другом? О том, что Кристалл теряет силу, а вместе с ней исчезнет и наша магия - а значит, и мы сами? И все, что мы делали, создавали, записывали и сохраняли... Как ты думаешь, если помочь ему, Безымянный правда может все это остановить?
И может ли он действительно излечить его без Ключа Пантендора? Или это тоже всего лишь блеф?
- Бездна раздери, я даже с Ровенной готов согласиться! Все это слишком подозрительно. И в то же время... не могу отделаться от мысли, что во всем этом есть правда - по крайней мере, та, которую он видит.
Гипнос поднял вверх правую костяную руку, совмещая ее очертания с рисунком руки скелета на пологе кровати. Скелет ухмылялся бессмысленной, пустой улыбкой - улыбкой Безымянного.

Коррин была права. Она умела заглядывать в самую суть вещей и явлений, отбрасывая эмоции – пожалуй, в этом умении она превзошла даже его самого, Гипноса, и это восхищало его в ней. Так что он слушал ее размышления, не перебивая, лишь обнимал ее за плечи, поглаживая пальцами нежную кожу, очерчивая выступающую ключицу.
И все же тот разговор в столовой… и произошедшее в лаборатории обескураживало и ее. Заставило сомневаться.
- Помнишь, я же тоже говорил тебе, что счел Шоу сумасшедшим тогда, в Акропосе, - задумчиво протянул Гипнос. – Теперь я думаю, что именно тогда он и начал слышать… если не самого Безымянного, как он говорит, то кого-то извне. В нем живет иная сущность. Более сильная и убедительная, чем он сам. И мне интересно, осталось ли что-нибудь от самого Шоу…
Почему Он – кем бы Он ни был! – действительно вселился именно в Оливера, а не в более сильного некроманта? Гипнос и сам об этом задумывался. Магистр Альянса или его сын? Или сын любого другого Магистра?.. Грызла, свербила эгоистичная, странная мысль, что в тот день рядом с Оливером стоял он сам – но Он выбрал не его. Почему? Такая сила, которой теперь обладает Оливер… Он, Гипнос, был бы более полезен. И куда более благодарен. Разве нет?
- Что ты хочешь у него попросить? Зачем тебе Ключ Пантендора? – внезапно спросила Коррин, приподнимая голову, и Гипнос рывком вынырнул из собственных мыслей. Усилием воли заставил лицо выглядеть бесстрастным. Затем – улыбнулся. Не глазами, но уголками губ.
Она не знает, что именно делает Ключ Пантендора. Она не знает, в кого ее новоявленный возлюбленный может превратиться в любое мгновение – в беспомощного калеку, который даже себя самого защитить не в состоянии, не говоря уже о тех, кто ему дорог.
И она не должна узнать об этом. Она любит его за красоту и силу – если он потеряет и то, и другое, то потеряет и ее.
- А ты не догадываешься? – Гипнос поцеловал ее в висок, вдохнул аромат волос. – Ключ – это сила. Огромная сила. А Ключ Пантендора, по крайней мере, самый безвредный из всех, о которых мне известно. Я касался его… и если бы мне выпал случай, сделал бы это снова. Мне есть, что терять… кого терять, Корри. Вилран и… теперь еще ты – что за жизнь у меня будет без вас? Я должен защитить вас, как сумею. И для этого мне нужно больше сил.
Прозвучало убедительно. По крайней мере, Гипнос почти сам поверил в свою ложь – ведь, если вдуматься, это была не совсем ложь. Полуправда. Он действительно хотел защитить ее и Вилрана. И Ключ частично мог ему в этом помочь.
Или иная сила, равнозначная Ключу. Сила, которой владеет существо, вселившееся в Шоу…
- И вообще… мы как-то свернули на разговор об Оливере, хотя говорить хотели вовсе не о нем, - Гипнос приподнялся на локте, мягко опрокинул девушку на постель, навис над нею, опираясь на руки. Она смотрела на него с подушек, и в нем снова проснулось желание. – Ты собиралась спросить меня, что мне нравится… чего бы я хотел…
Он улыбнулся и ласково, едва касаясь, закрыл ей глаза рукой. Провел по лицу, по губам, побуждая расслабиться, по шее, где вздрагивала тонкая жилка. Склонился к ямке между ключиц, щекоча теплым дыханием.
- Когда-то в юности – ты только не смейся! – я читал одну легенду… о девушке, отравленной ее мачехой-Магистром. Мертвая, она была так же прекрасна, как живая, - Гипнос убрал прядь черных волос Корри ей за ухо. – Семеро ее слуг положили ее в хрустальный гроб, и заклятье защитило ее от тлена – до тех пор, пока ее возлюбленный-некромант не отыскал ее и не воскресил. Но история умалчивает, что он сделал, когда увидел ее такой – прекрасной, неподвижной, полностью доступной любым его ласкам… - он усмехнулся и склонился ниже, целуя грудь девушки и медленно скользя губами к животу, к бедрам. - …а я так много фантазировал на эту тему…
Он хотел забыть о Ключе, об Оливере и о вопросе Коррин. И хотел, чтобы и она тоже забыла об этом.

Отредактировано Гипнос (05-09-2020 17:56:15)