пост оговорен с Каэросом
Аяна никогда не отличалась особенным певучим голосом, несмотря на постоянные уроки музыки, которые преследовали её, как несчастливого чёрный кот, но неосознанно намурлыкивала себе под нос незатейливую мелодию. С даром к пению рождаются, но девушке посчастливилось иметь от природы приятный голос, который не искажался при попытках спеть. Стекло от её голоса не дребезжало и не трескалось, но его Серокрылая считала самым обычным, ничем не выдающимся. Поётся и поётся, что с того? Есть эльфийки, которых заслушиваешься, а есть, которых просто слушать приятно и можно. Музыкальный слух у начинающей арфистки присутствовал, без него бы, будь она хоть трижды сосватана лейтенанту, никто не стал бы терпеть её ужасную игру на арфе.
Улыбка играла на её лице с самого утра. Скрывать своё хорошее настроение, подкреплённое искренними и тёплыми чувствами, аристократке давалось всё сложнее, а сегодня она, будто забыла, где находится, не пыталась их скрыть вовсе. Со вчерашнего дня Руфио она не видела, но по привычке встала рано и отправилась в соседнюю комнату, к няне Каэроса. За последнее время она успела подружиться с женщиной, которая составляла ей компанию в свободное время, когда лейтенант был занят работой. Дружба с сыном главы его от обязанностей не освобождала, как и особое любовное настроение, витавшее в усадьбе Бурерождённых. Глисингель, прожившая не одну сотню лет, оказалась приятной собеседницей и напоминала эльфийке мать, которой ей сейчас не хватало. Аяна скучала по женской, материнской ласке, но быстро, как водится у влюблённых, забывала о ней, когда её мысли снова пускались в пляс и уносили не то в казармы, не то на дозорную башню. Взрослая эльфийка рассказывала о семье, которая когда-то была у неё, и Аяна, найдя в ней не только источник знаний, задумывалась о своём будущем, которое себе, учитывая её возраст и малый опыт, представляла крайне слабо. Глингель была единственной, от кого Аяна не пыталась скрыть свои чувства. Да и скроешь тут разве, когда тебя читают, как открытую книгу? От разговоров с ней девушке и захотелось научиться готовить. С её руками только тряпку кончиками пальцев держать, но попытаться стоило. Всё равно от завтрака и обеда делать было нечего. Вышивать Серокрылая не любила, а играть постоянно – пальцы жалко. Пострелять ей так и вовсе не давали, если не считать её эпичную прогулку с Руфио.
Кухарка не обрадовалась ещё одной помощнице, у которой всё валилось из рук. Учить неопытную девицу, которой вдруг взбрендилось приобрести новый навык, времени у неё не было – самой нужно было накрывать на хозяйский стол, а там попробуй не успей – три шкуры снимут и ушками эльфийскими закусят. Учебой занялась Глисингель, изрядно намучавшись с неумёхой, которая могла не просто хозяев отравить, что-то спутав в кастрюлях, но и себя, пока пыталась бы попробовать сомнительное творение кулинарии. Упорства ей было не занимать, и вот когда уже что-то начало получаться, после изрядно исколотых и изрезанных пальцев, нянечка решила сделать перерыв, оставив ученицу одну.
Кухарка недовольно ворчала, но выгнать настырную девушку из своих владений не смогла. Аяна тяжело выдохнула. Она сделала самое простое, но потратила на это столько времени и сил, что стало немного обидно, а ведь ещё неизвестно, съедобная вышла стряпня или нет.
Увидев Каэроса на кухне, девушка, не думая о плохом, махнула ему рукой, надеясь, что успеет испытать свои труды на парне. Уже и ложку приготовила, чтобы ему тут же впихнуть в рот, пока он не успел одуматься, но так и замерла с глиняным горшочком в руках да деревянной ложкой. Когда Бурерождённый попросил остальных выйти и намеренно создал шум, который может перекрыть разговор, она почувствовала, что-то неладное.
- Что-то случилось? – эльфийка забеспокоилась, но и подумать не могла, что речь пойдёт об её отце. Счастье оказалось недолгим. Оно угасло, словно его и не было. Аяна перестала радостно улыбаться и сиять от переполняющих чувств. Она пыталась быть сосредоточенной и внимательно слушать Каэроса, но постоянно словно выпадала из разговора, чувствуя, как руки упрямо тянутся вниз от бессилия. – Куда бежать?
Ей не удалось скрыть от отца даже в доме врага и под чужой личиной, что говорить об окрестностях города или вратах, которые она не сможет пересечь.
- А Руфио? – спохватилась она, когда после цепочек «я и ты», поняла, что о лейтенанте упоминалось лишь раз, но в побеге его присутствие словно и не подразумевалось вовсе. – Он разве не пойдёт с нами?
Она слушала Кая, даже слишком внимательно – этого хватило, чтобы почувствовать ложь. Только теперь, после его перехода, тревога стучала внутри.
- Ты ведь врёшь мне, правда? – спросила, но не получила ответа. – Скажи мне правду, Кай, - Аяна уже знала ответ; боялась его услышать. Нервно покусывала губу с внутренней стороны, но ждала, когда он скажет. – Скажи мне правду, - в голосе появилась настойчивость.
Каэрос отвёл глаза – этого было достаточно.
- Люди твоего отца поймали его. Я не знаю, что с ним, - честно ответил наследник. После этого он не смог посмотреть ей в глаза, он чувствовал себя виноватым в том, что случилось.
Говяжья похлёбка с овощами опасно всколыхнулась в горшочке. Треск и рядом с осколками в медленно растекающуюся лужу упала ложка. Бурерождённый вздрогнул от неожиданности. Аяна так быстро направилась к двери, что он, отвлечённый на разбитую посуду, за малым успел её перехватить.
- Аяна, стой, - вопреки всей предосторожности, он использовал её настоящее имя; поймал её за руку, не давая уйти. – Ты не сделаешь ему лучше, если сейчас, не думая, понесёшься к отцу. Мы прятали тебя от твоего отца и сейчас не лучшее время показываться ему. Тебе нужно уехать из города.
- Да как ты можешь? Он же твой друг, - эльфийка с разочарованием посмотрела на Бурерождённого. Она считала, что правильнее будет помочь парню, а не спасаться бегством, зная, что за судьба его ждёт, если отец не получит своего. Его ждала смерть – так это видела Серокрылая. Она вырвала руку, но Кай больше не пытался её остановить.
Аяна не помнила, как оказалась в конюшне, как влезла в седло чужой лошади, забывая о роли арфистки, которая уж точно не умела ездить верхом, как мальчишка. Платье мешалось, но у неё не было времени искать что-то более подходящее для этой встречи.
Серокрылая остановилась у ворот своего дома. Немного растрёпанная из-за быстрой езды. Волосы выбились из причёски и тёмным каскадом спускались до середины спины. Рыжие пряди проступали в тёмной волне. Цвет одного из зрачков изменился, но действие зелья не успело полностью пройти. Она пропустила один приём, но до полного перевоплощения ещё было время. Всадница привлекла слишком много внимания к себе, устроив настоящее представление у ворот. Пришлось изрядно постараться, чтобы стражники поняли, кто перед ними, и пропустили её на территорию усадьбы. Шумиха, которую она устроила, не смогла остаться незамеченной для её отца, но Аяна и прибыла в Коренаэ отчасти из-за него.
Когда она оказалась в доме, истинный облик полностью вернулся. Лишним казалось платье и туфли, ехать в которых было практически невозможно, и редкие цветы, которые, сильно сместившись, всё же смогли удержаться в волосах эльфийки, путаясь в рыжих локонах.
- Отец! – Серокрыла злилась, но вместе с тем внутри боялась почти что до дрожи. Она надеялась, что успела.

Аяна не узнала в новой любимице отца птенца, которого заметила во время прогулки с Руфио. Девушка не обратила на неё внимания. Она пришла сюда не за гарпией, а бескрылым хозяином усадьбы.
Спокойствие её отца настораживало. Эльфийка удивилась тому, что он, кажется, не счёл нужным уделить внимание шумихи, устроенной у ворот его крепости, словно знал, кто пожаловал к нему. Если верить Каэросу, то отец ничего не знал об уговоре и полагал, что она была в плену, а не гостях у врага. Значит ли это, что Руфио ему всё рассказал и Сулмелдир поверил его словам?
Серокрылая растерялась. Она забыла, что на первых парах злости хотела высказать мужчине и, кажется, снова превращалась в послушную девочку, которая не смела возразить отцу, побаиваясь его неодобрения. Аяна почти забыла, какого это - держать своё мнение при себе и безоговорочно слушаться. Она понимала, что любое её неосторожное слово может потянуть за собой серьёзные последствия, которые скажутся в первую очередь не на ней.
Она оставила без ответа вопрос отца, не посчитав нужным на него отвечать. В сложившейся ситуации, если Сулмелдир был в курсе того, как всё произошло на деле, то он прекрасно знал ответ. Он вынудил её явиться. Не сложись так обстоятельства, она бы и дальше спокойно жила, играя роль арфистки в доме, где пусть и не знали о её настоящем происхождении, с ней обращались хорошо.
- Отпусти его, - Аяна старалась добавить своему голосу уверенности и скрыть страх, который не покидал её с того момента, как Кай принёс не лучшие новости. Внутри клокотали чувства, и смириться с ними, стараясь не замечать, было слишком сложно. – Я сама этого хотела. Он не виноват в том, что я не захотела возвращаться.
Если разбираться детальнее, то его вина всё же была. Не окажись в тот день он на реке, а проедь мимо, этого могло бы и не произойти, но выбор Аяна сделала сама, пусть и сомневалась в нём изначально. Сейчас же понимала, что другого и не хотела. Забыть об обязанностях и жить в своё удовольствие, когда тебя ничем не обременяют, так просто. Она не интересовалась тем, как обстоят дела у Солнцеликих с планами на воссоединение домов, но, зная об их утрате, предполагала, что им сейчас не до помолвок и её исчезновение могло остаться незамеченным. Аристократка отняла у отца прекрасную возможность уничтожить оба Дома, а теперь он мог отобрать самое дорогое у неё, а она даже не знает, жив ли он или глава Серокрылых выполнил своё обещание семилетней давности.

Всё слишком просто. Она попросила и отец отпустил. Аяна пыталась понять поступки отца, но не находила причины, по который бы он так легко отпустил пленника, которому ещё в прошлый раз пригрозил мыльной верёвкой в дополнение к шее. Руфио дважды своим появлением в жизни его дочери сорвал выгодный для Дома брак. Что-то здесь было странным.
Серокрылая молчала. Удивился даже воин, которому приказали отпустить пленника. Какой в этом смысл? Аристократка видела только одно объяснение: никакого пленного не было. Возможно, что её отец знал намного больше, чем предполагал Каэрос, когда делился с ней последними новостями. Что если он знал, как именно она проводила время в усадьбе Бурерождённых. Аяна начинала сомневаться. Она, как и водится у влюблённых особ слабого пола, и не подумала изначально перепроверить полученную информацию. На деле могло оказаться, что человека Каэроса одурачили, и никто не поймал лейтенанта. Возможно, он был где-то в пределах города, в безопасности, а не здесь, а её отец пустил выгодный слушок и ждал, когда она клюнет на него и явится.
- Я хочу его увидеть.
Лучше убедиться в том, что её догадки не имеют основания. Хотя при таком раскладе Шепард не знала, что лучше: окажись он на самом деле пленником её отца или попадись она на нелепую уловку. Отец был слишком спокоен. Сын Солнцеликого – это не наследник торговца шёлком. На кону стояла власть в городе, а не несколько добротных лавок и увесистый сундук.
Аяна прошла  столу и села напротив отца. Она слушала Сулмердира, но ничего кроме «понять и простить» в голову ей не пришло. Говорить этого девушка не стала. Серокрылая присматривалась к мужчине, пытаясь предугадать ход его мыслей. Она ли его главная цель или было что-то ещё, чего она не замечала?
- Чего ты хочешь? – напрямую спросила девушка, предпочитая не ходить кругами. Эльфийка не стала пытаться оправдать свой поступок или объяснить его. Она понимала, что поступила не совсем честно по отношению к своей семье, но и вечно идти на поводу у отца, когда того не хотелось, больше не могла.
- Будь это так, меня бы здесь сейчас не было, - мысленно усмехнулась.

Смерть Накилона стала гарантией того, что отец не вернётся к своей идее объединить два враждующих дома. Иначе бы, как подсказывало Аяне чутьё, он не преминул поставить ей подобное условие. Серокрылая ждала подвоха от главы Дома. Она перестала пытаться предугадать его желания – всё и так было понятно. Он желает безоговорочной власти в городе, но не получит её, пока ему мешают остальные Дома. Объединиться с Солнцеликими уже не выйдет, а пытаться сменить одного жениха другим – не лучшая затея в принципе. Вот уж было бы весело, сосватай он её Каэросу.
Серокрылая напряглась. Вести себя, как прописано главой Дома, означает – безоговорочно слушаться его и делать то, что велят, снова лишившись свободы и права решать за себя. По этой причине она сбежала из дома и не плакалась в подушку по поводу мягкой перины, которую она сменила на более жёсткую.
Обменять одного пленника на другого – можно, но теперь каждый её неправильный шаг ставил его жизнь под угрозу. Чем больше отец говорил, тем сильнее Серокрылая погружалась в свои мысли, пытаясь решить, что ей делать. Она хотела спасти эльфа, но это значит, что ей не только придётся всё время находиться подле отца и следить за тем, чтобы её действия не пробудили в Сулмелдире желание исполнить обещанное, но и оттолкнуть от себя Руфио, чтобы у него больше не было желания оказаться в садах Серокрылых. Она не представляла, как после этого смотреть в глаза лейтенанту, как вообще будет говорить нечто подобное, пытаясь казаться убедительной, когда и сама не верила в ложь, которую вынуждена ему сказать.
Размышление прервало появление стражника. Аяна не обернулась.
- Не уйдёт…
Этого и следовало ожидать. Одного её желания спасти его и её свободы недостаточно для того, чтобы всё закончилось. Как много книг она перечитала с похожей ситуацией и каждый раз, доходя до подобной развязки, злилась на непутёвых героинь, не понимая, как можно идти у кого-то на поводу, а теперь сама оказалась перед таким выбором, и что делать не знала.
- Дурак.. – тихо шепнула себе под нос и встала из-за стола, направившись к выходу из комнаты. Ему дали шанс уйти, а он остался. Понимал ли он, чем заплатили за его свободу?
Дорога до темницы её дома оказалась слишком короткой. Она не успела принять решение. Остановилась на последней ступеньке, смотря на поворот. Отсюда она уже видела прутья кованой решётки, но ей не хватало смелости подойти ближе, чтобы её увидели, не хватало сил набраться мужества, чтобы сделать то, зачем она пришла.
Сердце беспокойно билось в груди, когда она пыталась казаться равнодушной. С новым вдохом Шепард в несколько шагов преодолела расстояние до решётки. Она видела эльфа в плохо освещённом помещении, чувствовала прохладу, от которой становилось не по себе. Слова застряли в горле, не смея сорваться с языка.
- Открой, - она чуть повернула голову в сторону стражника. Отдать ему приказ было проще, чем смотреть на лейтенанта. Она знала, что одно из правил убеждения – смотреть собеседнику в глаза, только тогда, говоря уверенно, ты сможешь убедить его в своих словах, но.. Аяне уже от этой мысли появилось отвращение к себе. – Ты должен уйти. Живому Бурерождённому здесь не место.
Серокрылая старалась говорить холодно и отстранённо. Она так и не смогла смотреть лейтенанту в лицо, поэтому выбрала точку над его головой.

Она видела удивление в его глазах, но не могла ему всего объяснить, не могла ответить на вопросы или выдавить из себя лишнее слово, зная, как тяжело даётся попытка сдержать эмоции. Ей было больно уже от того, в каком состоянии он оказался из-за их игр не по правилам Деворела. Сегодня всё закончится предупреждением и кандалами, а в следующий раз его, действительно, с распростёртыми объятиями встретит виселица. От смерти трижды не убегают. Последнее, что она может сделать – это оттолкнуть его так далеко от себя, как только может, чтобы больше не было соблазна путаться под ногами у её фанатичного отца. Свою судьбу дальше Аяна не представляла. Она надеялась пережить это мгновение, во что сама слабо верила.
Ей хотелось кинуться к нему на шею, крепко обнять, чтобы прочувствовать, что он живой, рядом и что ему больше ничего не угрожает. Повторять, какой он дурак, что решил в одиночку справиться с проблемами, когда они могли вместе попытаться найти выход, и долго-долго от него не отходить, пока сердце не успокоится.
От гремящих цепей она ёжилась изнутри, но не могла ни приобнять себя, ни закусить по привычке губу. Она должна быть холодной и отстранённой, должна делать вид, что ей всё равно, что её раздражает сама мысль о том, что он здесь. Быстрым Шепард взглядом окинула эльфа, замечая рассечённый герб Бурерождённых, измождённый и потрёпанный вид Руфио, его болезненное лицо и покрасневшие следы от кандалов на запястьях.
- Пожалуйста… Я не хочу делать тебе больно..
- Ты действительно такой глупый или притворяешься? – устало вздохнула аристократка и почувствовала, как в груди тяжелый ком больно надавил на сердце; стало труднее дышать. – Ты умрёшь, если тебя ещё раз увидят в Коренаэ.
Серокрылая не надеялась, что Руфио поймёт её сейчас или со временем, когда сможет здраво посмотреть на происходящее. В её интересах сделать всё, чтобы он не заподозрил подвоха, но лгать ему слишком тяжело. Ложь матери Каэроса, как и его отцу, давалась легко, но никого из них она по-настоящему не знала и не любила.
- Снимите с него кандалы, - обратилась к стражнику, повернув к нему голову. – Пусть катится на все четыре стороны. Не захочет пойти сам – пусть лучники подкинут ему стимул пошевеливаться.
Девушка развернулась и неторопливо направилась к выходу из темницы, прислушиваясь к шагам стражника. Замок клацнул и кандалы с грохотом упали на пол – это звук его свободы, но от него почему-то стало ещё тяжелее. Она хотела убедиться в том, что ему позволят уйти живым из усадьбы, и потому нарочито медлила, как бы её не разрывали противоречивые чувства – ей так же хотелось спрятаться с его глаз из-за чувства вины. Никакие оправдания не могли утолить внутреннего зверя, а она старалась не думать о том, что будет дальше, когда его больше не окажется рядом.