Стоило закатному солнцу последним лучом позолотить западный край моря, как весенний ветерок, забившийся в пещеры и подтаявшие снежные шапки от душного дня, спорхнул с гор. Он пробежал, как незримая сель, по склонам и тропам, упал в прогретую солнцем землю и зарылся в пышных кронах лесов в которые переходили виноградники и сады чуть выше над городом. Они ещё только начинали зацветать, что не диковина в их прохладных краях, и воздух носил в себе пока незаметную ночную свежесть, след снега и густой ненавязчивый аромат.
Во дворце после заката, когда все дела запланированы на обед, сидеть всё так же невозможно. И виновата не погода, не дающая днём ни навесить окна надёжно, ни проветрить покои. Виновата не тянущая в приключения и романтику весна. Мирра слишком взрослая и печальная для этого, хоть улыбается последнее время даже излишне много, ведь ей отошли все дела и трон. Год прошёл, отними или убавь. Её уже не так душат невыплаканные слёзы и поселившийся в горле ком, но ей всё ещё плохо. Когда-нибудь станет хорошо?
- Я безмерно благодарна вам, Виктор-даре, что вы согласились на моё приглашение.
Она не чувствовала себя живой. Как марионетка: держала одно вежливое дружелюбное лицо, смотрела почти осмысленно, но сквозь, думала и говорила слова, которые должно, но не подразумевала и трети всего…
Нос сапога на тонкой подошве с цепким каблуком со скамеечки вступает в стремя. Императрица-мать перекидывает ногу. Она одна из немногих благородных дам в столице, которая умеет и ездит по-мужски, а научилась этому давно, хоть с Эльдаром и ездила больше в карете или дамском седле. Теперь Эльдара нет, власть до совершеннолетия Шейнира на ней, и она не может позволить себе сидеть боком. Боком ездишь, оберегая юбку, боком глядишь на государственные дела, боком к тебе и Совет отнесётся. Теперь она смотрит в глаза Глациалис чаще, чем раз в год, на Советах, и от Мирры не укрывается, что Виан всегда является то в платьях с вызывающими разрезами, то в одежде, которую скорее стоит назвать исподним, то виляя бёдрами, обтянутыми кожей, будто заявляя "а я дерзаю, а мне всё равно, я вас всех, хоть и женщина, на лопатки уложу". Они обе играют в игру для мужчин, которой не задавали и не имеют права задавать правил, но женской солидарности и поддержки от бывшей соперницы Виззарион всё так же не хочет и не ждёт. Она скорее себе шею скрутит и Авелю, как взрослому, пусть и незаконорожденному члену семьи, своему племяннику регентские полномочия передаст. Авелю, которому она тоже не доверяет… Дыра в сердце велика настолько, что в него за зарубцевавшейся завистью проникла неслыханная для Мирры паранойя и даже злоба.
Они отбывают через малоизвестную дорогу в прилегающем парке за город. За спиной императрицы струится короткая накидка серо-лавадового цвета и лепестки ездовой юбки. Только перчатки по локоть, убегающие под высокие рукава, у Мирры нынче их королевского тона – белые. Едва ли кто признает её с убранными без цветов под капюшон волосами и в платье с синим лифом, по крайней мере из простых.
Даже лошадь у неё совсем не официальная.
В императорских конюшнях для неё было немало красивых и статусных коней: кремовые, светло-серые, даже несколько белорождённых альбиносов. Мирре, как и Эльдару, дарили племенных лошадей послы и присылали со всех окраин диковины подданные, а она, не такая уж большая любительница езды, открывала конюшни для всех гостей и позволяла на тех ездить. Ей дарили сильных рыцарских, парадных, прогулочных скакунов… но любила Мирра свою спокойную и послушную вороно-чалую лошадку с пружинистыми ногами, на которой каталась порой, обдумывая вещи, по предрассветным лесным дорогам в сопровождении пары доверенных защитников. Но сегодня она каталась в начале ночи, с советником. Бэлатор помоги, она пригласила вампира, но стоило выехать и сопровождению рассеяться – снова не знала, с чего начать, о чём говорить, и смотрела в итоге молча, перед собой или на мелькающие над кронами звёзды.