Когда-то, когда шрамы на её израненном теле ещё не успели побледнеть и багровыми рубцами выступали во всём своём уродстве, а опустошённая душа уже едва ли не окончательно истекла метафорической кровью, Сванвейг задавала себе один простой вопрос. Зачем она ещё живёт? Ради чего? Её сын уже успел вырасти и найти своё место в мире; муж – позорно сбежал, родственники же прекрасно обходятся и без неё. К чему ей, бескрылой и однорукой калеке топтать этот мир? Но шли годы, и драконица так и не нашла в себе решимости наложить на себя руки, напротив, отыскивая для себя всё новые и новые причины жить. Что ей двигало в то время? Сейчас она могла сказать с абсолютной уверенностью.

    Упрямство.

    Из чистого упрямства она встречала день за днём, жила вопреки всему, не позволяла себе опускать лапы – или, говоря строго, единственную лапу. Не будет большим преувеличением сказать, что именно упрямство является величайшей движущей силой, доступной смертному разуму: стремление отринуть запреты и ограничения, что порой заложены самой природой; силы и решимость сказать себе и другим «я смогу». Двигаться вперёд и ввысь, невзирая ни на кого и ни на что, не задумываясь о последствиях, чтобы в какой-то момент обернуться назад, на пройденную дорогу – и поразиться самому себе. Да, лишь чистое упрямство да поддержка Риагана провели её через те нелёгкие времена… Впрочем, врать себе смысла не было: такой, как прежде, она не станет уже никогда.

    Однако, у любой медали есть и обратная сторона. И если упрямство духа позволила Сванвейг выжить, то упрямство тела вызывала у неё уже который год неконтролируемое раздражение, порой переходящее в чистое бешенство. Уже сколько лет прошло с того злополучного вечера, сколько лет драконица жила со своей травмой, приучившись тонкой волшбой хоть сколько-нибудь сглаживать эффект своего увечья – о чём можно говорить, раз уж она стала признанным мастером кузнечного дела! – тело забывать прошлое упорно отказывалось. И речь даже не о снах, в которых Сванвейг порой поднималась к небесам, или же в человечьем облике свободно пользовалась обеими руками, нет: пускай подобные вояжи в царстве фантазий оставляли поутру чувство горечи, порой вместе с солёным пятном слёз на подушке, с этим можно было жить. С чем решительно мириться не удавалось – так это с чувством боли, что время от времени возникало в утраченной конечности: настолько правдоподобным, что драконица могла поклясться, что вот-вот нащупает беспокоящую мышцу – но, вместо этого, пальцы смыкались на пустоте, однако иллюзия так и не развеивалась, дразнящая своим правдоподобием. В первые годы эти ощущения проявлялись куда чаще, лишь подпитывая сжигавший её изнутри огонь, однако до конца от таких проявлений ей не удалось избавиться до сих пор.

    По счастью, у этого недуга имелось своё лечение. Этим утром, ощущая знакомые симптомы, Сванвейг, шипя и ругаясь, отмерила пару ложек выписанного травником порошка из каких-то кореньев, соцветий и один лишь Рейлан знает, чего ещё, бросила в котелок с кипящей водой, позже, шипя и обжигаясь об ещё не остывший до конца металл, процедила настой через отрез ткани, и… Время шло, травянистый, терпкий привкус не уходил с языка, а ощущение болезненного спазма в руке никак не проходило. Это был уже не первый раз, когда снадобье шарлатана не помогало ей, однако в этот раз её же тело словно решило поддразнить драконицу: пульсирующая в такт ударам сердца боль распространялась, переходя с предплечья на плечо, отдаваясь в сторону ключиц, напоминая уже и о крыле.
    Это стало последней каплей. Шипя и ругаясь, Сванвейг закуталась в бесформенный балахон, в котором она чаще всего выходила на улицу: в меру уродливый, он не привлекал особого внимания, вместе с тем скрывая и лицо, и увечье – и стремительной походкой, чуть скользя на припорошённых снегом камнях булыжной мостовой, отправилась наикратчайшим путём к лавке того негодяя, что подсунул ей под видом лекарства этот весьма специфического вкуса настой.

    Ей повезло: безупречно ясное, если не считать парочки тонких перистых облаков, зимнее небо в этот день почти не пыталось призвать к себе в лазурную высь несчастную калеку. Но тем не менее, Сванвейг старалась лишний раз голову не поднимать, нервно и зло покусывая мундштук трубки, вместо того бросая взгляды на заснеженные улицы города. Что солнце не даровало земле теплом, оно сегодня щедро компенсировало светом: казалось, каждый сугроб сияет тысячами граней ледяных кристалликов, и редкий ветерок игриво подбрасывал в воздух облачка снежинок с крыш окрестных домов. Чудесная, радующая душу картина – была бы, коль не причина, заставившая её выбраться из дома в первую очередь.
Тяжело хлопнула дверь, пропуская в приятный и тёплый полумрак фигуру драконицы в ореоле лёгких, невесомых снежинок и полупрозрачного табачного дыма. Здесь, внутри, всё дышало покоем: травяной аромат настраивал на мирный, гармоничный лад. Свисающие из-под потолка пучки сушащихся трав и связки кореньев наверняка имели более декоративный смысл, чем практический: было бы сложно поверить, что в лавке уважаемого знахаря не будет подсобного помещения для всех этих столь необходимых реагентов. Хотя, с другой стороны, могли находиться и те, кому были нужны не готовые снадобья, но именно их компоненты…

   - Добрый день, добрый день! – знахарь приподнялся из-за прилавка, явно обрадованный визитом клиента. Впрочем, как только Сванвейг скинула капюшон, радость на лице мужчины куда-то ушла – вернее, её затмила тревога, - А, Сванвейг, это…
   - Заткнись и сядь, лысый мерзавец! – немедленно прервала начинающуюся приветственную тираду женщина. Брошенная реплика пролетела в воздухе подобно чугунной болванке, врезаясь в знахаря с такой силой, что тот немедля плюхнулся обратно на стул, покорный приказу своей гостьи. Справедливости ради, лысым он не был – лишь лысеющим, ввиду солидного, по людским меркам возраста, однако такие мелочи кузнеца сейчас волновали меньше всего. Подобно коршуну, завидевшему жертву, она приближалась к лекарю, нависая над ним и упирая руку в бок.

   - Мне очень не нравится покидать свою кузню, особенно если это не выезд в нашу семейную усадьбу в Берселе, где летом гроздья винограда сами ложатся тебе в руку, а от близкого моря доносит аромат песка и соли!

   - У нас есть морская соль… - попытался вставить сбитый с толку мужчина, однако драконица быстро оборвала эту попытку перехватить инициативу.
- И кому она тут нахрен нужна, твоя соль?

   Мешочек с травяным сбором с глухим звуком приземлился на деревянную столешницу прямо перед лицом уже всерьёз встревоженного знахаря. Сванвейг же не унималась: за всё это время боль в отсутствующей конечности никуда так и не делась, что лишь подливало масла в огонь. Источающая дымную струйку трубка то торчала в зубах, то очерчивала в воздухе угрожающие фигуры, пока драконица высказывала своё возмущение.
    - Я уплатила тебе за эту смесь! Что ты говорил? «Две ложки на котелок, боль как рукой снимет»!? Уже второй раз за месяц, и что? И нихрена! Ты понимаешь, что тут даже болеть нечему – а ты с этим ничего не можешь сделать!?
    - У-успокойтесь, прошу вас. Это сложный случай, нужно учитывать…
   Сванвейг осклабилась. Сложный, значит, случай? О-о-о, лысеющий ты слизень! Интересно, какая бы у неё была репутация, если б она бралась за заказы с таким отношением!? А ему, значит, можно. Она набрала воздуха в грудь, дабы осуществить смертельный удар…

    Вдруг распахнулась дверь, ведущая куда-то вглубь лавки. На миг, драконица изумилась: она откровенно не помнила, чтобы у этого знахаря были подмастерья, да и на дочь девчушка явно не тянула: уж больно непохожи эти двое. Однако, вполне характерная одежда, то тут, то там припорошенная крупицами перетёртых листьев, и кто знает, чего ещё, с головой выдавали принадлежность юной пигалицы к той же профессии, что и хозяин лавки.
    Раз так, то и ответственность им нести вместе.

    - Ты! – два пальца упёрлись в грудь девочки, прежде чем та успела сказать хоть слово, - Ну-ка, скажи: как бы ты лечила безрукую калеку, которая почему-то ощущает боль в отсутствующей части тела, м-м-м?

Теперь, нос к носу с незадачливым подмастерьем, драконица имела возможность рассмотреть ту как следует. Густые каштановые волосы, миловидное, но простое лицо, незатейливыые одежды – всё в этой девчонке выдавало простушку из деревни; не иначе, дочь какой-то знахарки или повивальной бабки, что покинула свой родной край и отправилась восвояси в поисках какого-то абстрактного счастья. Сванвейг непроизвольно чуть дёрнула уголком рта, однако зарождающаяся в душе неприязнь так и не успела перерасти в презрение и злобу, смягчённая и задушенная почти полностью тихим, но уверенным ответом девушки.
    Да, она не любила те немытые и невежественные массы, что составляли основную долю населения Остебена. Однако, мало кто дерзнул бы утверждать, что у Сванвейг не было на то достойного повода. Она ненавидела – ненавидела со всей пылкостью, на которую способна рождённая в огне душа – людей и нелюдей, что жили примитивно и низко, не задаваясь никакими вопросами, кроме вопросов насущных, слепо принимающих всё на веру, ступающих на поводу страхов и предрассудков. Однако, эта пигалица как минимум знала своё дело, всяко более сложное, чем доение коровы или пряжа льна, и была способна под давлением дать чёткий, вразумительный ответ. И ответ, что самое важное, полезный: отправь та драконицу молить богов об избавлении или набивать соломой рукава старых одежд – или какие там методы «лечения» у них в деревне в почёте – ей богу, Сванвейг бы придушила её прямо здесь и сейчас.
Не насмерть, конечно же…
    - Смесь сразу отпадает, - фыркнула кузнец, ощущая, как на самую малость отступает раздражение, - Год назад ещё хоть как-то помогал, сейчас уже никак. Так что уж найдите среди своих вариантов рабочий!
    Она отвернулась от девушки, словно потеряв к ней всякий интерес. На кончике плотно зажатой в губах трубки то и дело разгорались алым отсветом угольки, пока драконица резким, выражающим всё её недовольство шагом ходила по лавке, разглядывая ровные ряды аккуратных бутылочек на полках и ящички с различными ингредиентами. В одном из плетёных лукошек лежали какие-то странные, напоминающие засохших слизней – зёрна? Грибы? Пуская дымные струйки из носа, кузнец взяла полпригоршни загадочных предметов, перебирая их меж пальцами и разглядывая. Да, больше всего они походили на вытянутой формы высохшие грибы: какие-то размером с её указательный палец, какие-то всего с ноготь, но все одинаково чёрного цвета и формы, отдалённо напоминающей зёрна ржи.

    - В-видите ли, такие боли – это очень сложный случай. Вы же понимаете, что на самом деле там уже болеть ничего не может?
Сванвейг медленно повернулась к знахарю, не глядя бросая странные грибы обратно, вонзая в мужчину взгляд тяжёлый, как кузнечный молот. Она даже потрудилась достать трубку изо рта, чтобы спустя миг молчания заговорить: сначала нарочито спокойно, а затем всё более и более распаляясь.
    - Я понимаю, что болеть там нечему. Но я решительно не понимаю, почему, в таком случае, оно болит, и почему у тебя не получается с этим ничего сделать! Я несу тебе свои заработанные честным трудом деньги ради того, чтобы получать результат, а не слышать отговорки!

  - Успокойтесь, прошу вас. Драконьи слё… - заметив во взгляде янтарных глаз проблеск неподдельного бешенства, знахарь, к счастью для него, замялся и умолк. Драконица лишь презрительно фыркнула.
    - Твой подмастерье даёт более толковые ответы, чем ты! Может, вам стоит сменить роли, а? Ну-ка, девочка, - теперь кузнец смотрела прямиком на юную знахарку, - Давай опробуем какой-нибудь из твоих вариантов. Только учти, я куда крепче, чем кажусь. Можешь рассчитывать концентрации своих зелий как на крепкого мужчину: не ошибёшься.

    - Можно попробовать добавить в отвар стебли Длани Творца… - предположил несколько подавленный знахарь. Впрочем, на него Сванвейг уже особого внимания не обращала.

Отредактировано Сванвейг (15-07-2023 17:30:46)

Драконица чуть приподняла бровь в жесте отчасти наигранном, но во многом искреннем. Говоря по правде, она рассчитывала, что юная подмастерье под её пристальным вниманием стушуется, начнёт мямлить, коситься на своего наставника и всячески демонстрировать отсутствие сколько-нибудь внушительного опыта – но ты только погляди! Кажется, ей попалось молодое дарование из тех, что не пасуют перед трудностями, и готовы ради проверки себя броситься метафорической грудью на не менее метафорическую стену из копий.
   Или же она лишь пыталась казаться такой храброй и самоуверенной, и едва дело дойдёт до реальной практики, эта невзрачная серая мышка сложит лапки и окинет посетительницу скорбным взором. Такой возможности исключать тоже было нельзя.

   Однако, как водится, во всём этом имелся один большой нюанс. На копья бросалась эта девица, а вот страдать в случае ошибки предстояло ей, Сванвейг. Потому, даже поражаясь (а в душе даже немного восхищаясь) храбрости знахарки, кузнец питала к предстоящему опыту изрядный, и, как ей казалось, здравый скепсис.
   - Вот как! Подумать и попробовать? – переспросила драконица, искоса глядя на столь уверенную в себя подмастерье. Из чаши трубки едва видной белёсой струйкой тянулась ниточка дымка, и кузнец как следует затянулась, ощущая, как отдаёт последние крупицы вкуса и аромата табак в чаше, - Ларс, быстро же ты вырастил себе смену! Тебе не кажется, что ты начинаешь быть в этой лавке лишним, а?

Надо же, она даже вспомнила имя этого лысеющего шарлатана…
  - Эдель весьма талантлива для своего юного возраста, и… Смела, - сдержанно ответил оскорблённый в лучших чувствах хозяин лавки. Потихоньку, помаленьку где-то внутри него тоже начинало разжигаться раздражение: манеры посетительницы явно были далеки от светских, несмотря на её принадлежность в прошлом к высшим кругам общества, - Её энтузиазм определённо к месту, когда я оказываюсь слишком… Скептичен, наверное?
   - Эдель, значит, да? – откликнулась драконица, на мгновение задерживая взгляд на хозяине лавки лишь чтобы увидеть, как увядает и блекнет его вымученная улыбка. Ничуть не тронутая этим, она чуть постучала глиняной трубкой о ближайший столик, заканчивая вытряхивать из чаши трубки пепел в окружении сонма искорок раскалённых огоньков, - Ты мне нравишься, девочка. Моё имя Сванвейг. Веди.

   Дверца в тесную, но уютную комнатушку захлопнулась за её спиной, избавляя от общества раздосадованного и явно обескураженного травника, и оставляя их наедине с юным дарованием. Запах трав тут висел в воздухе куда плотнее, чем в общем зале, и, наткнувшись головой на одну из плотно развешенных связок, кузнец очень скоро поняла, почему. Душица, полынь, Рейлан знает, что ещё – будь аромат плотнее ещё немного, и у неё бы закружилась голова.
   Впрочем, ни теснота, ни подсыхающее под потолком разнотравье не помешали Сванвейг захватить первый попавшийся стул и опуститься на него с уверенностью хозяйки положения.
   - Рассказываю. Случилось всё лет семь назад. Толпа овцеёбов из какого-то задрипанного села на южной границе нашего славного королевства захотела со мной позабавиться. На их беду, они не учли, с кем имеют дело. На мою беду, их было много.
   Ложь срывалась с её языка столь же легко и непринуждённо, как с её тела уходили лишние слои одежды. К чему этой девочке знать лишние подробности? К чему хоть кому-то в этом мире знать, что кузнец-калека живёт на этом свете куда дольше, чем может показаться на первый взгляд? Вдобавок, учитывая разницу в веке людском и веке драконьем… Да, в пересчёте на их хрупкие и скоротечные тела, семь лет. Вряд ли более.

   Наконец, с балахоном, скрывающим и фигуру, и уродство, было покончено. Теперь драконица сидела перед знахаркой в одной лишь простой льняной блузе и длинной юбке. Один взгляд – недобрый, но лишь из-за затаённой боли и горечи – в сторону Эдель, и Сванвейг стянула с себя и эту тканевую завесу, обнажая и культю, и шрамы во всей их гротескной «красе».

   - Вот, любуйся. Там на спине продолжаются, видишь?

- Не болит, - буркнула драконица, сражаясь с желанием – сильным, до внезапной слюны во рту, - прямо сейчас забить трубку свежей порцией душистого табака, разжечь её да затянуться как следует, - Ощущения такие, словно ушибла или порезала предплечье, иногда ближе к кисти. Вечером, после дня тяжёлой работы, или уже на следующее утро.

   Всё же не сдержалась: скользнула рукой в кисет, привычными и умелыми движениями пальцев набивая ещё не успевшую утратить тепло прошлой порции чашу, аккуратно, но крепко уминая большим пальцем мелко нарезанный лист. Сванвейг знала, отчего её сейчас так сильно тянуло к этому зелью; прекрасно осознавала этот момент слабости, злилась на себя – но ничего поделать с этим не могла. Единственная маленькая победа, которую ей удалось одержать над искушением – так это отсрочить его окончательную победу, откладывая с неохотой и через силу набитую трубку куда-то в сторону на стол, к уже появившимся – откуда? Когда успела? – инструментам ремесла травницы.
   Ещё порой мучительно тянуло под лопаткой – доводя до остервенения, почти до бешенства, почти вынуждая обернуться в истинную форму, чтобы в очередной раз с горестью констатировать увечье. По счастью, такая беда случалась всё реже и реже… Правда, так и не исчезая до конца.

  - Спина порой всё же болит, - выдавила из себя через силу кузнец, будто питая отвращение к этой слабости – на самом деле, к себе и вынужденной откровенности, - Весной обычно, перед грозами. Но иногда и без видимых причин.
   Запах трав расслаблял, настраивал на миролюбивый лад – вернее, настраивал бы в иной ситуации. Сейчас же он лишь превращал кипяток закипающей в душе злобы в тепловатую, чуть побулькивающую водичку болота печали и меланхолии. Подлый знахарский душок: он словно гипнотизировал, вплетал в свои чары, и даже попытка разбить его резкой ноткой табачного дыма казалась кощунством. Хотя, что самое обидное, курить таки хотелось.

   Ещё и девчонка эта… Эдель…

  - Да хоть облизывай, - пробурчала драконица, негромко фыркнув. Что она хотела там найти? За столько лет всё, что могло зарасти – заросло; что не могло отрасти – осталось пустым воспоминанием. На ней всегда всё заживало хорошо, любые царапины, любые порезы – с самого детства. Стоило ли удивляться, что она выжила после той ночи?
   - Только учти: если после всех этих манипуляций ты не сможешь найти средство от этого недуга, я тебя съем. Живьём и со всеми косточками.

   Заявление, произнесённое со всем весом, травница наверняка воспримет как шутку – и очень даже зря. Соотнося её размеры с истинным обликом кузнеца… Сванвейг окинула Эдель быстрым, оценивающим взглядом, чтобы убедиться: сможет. Даже особо не напрягаясь.

   Есть разумных, вообще-то, плохо и неправильно. А она – порядочная драконица.
   Наверное.

- Я что, помню, что ли? – фыркнула женщина, неловкими, но явно уже привычными движениями поправляя на себе блузу, скрывая под простым льном израненное тело от взгляда юной знахарки, - У него и спроси, в конце концов. Или сама попробуй, авось чего и различишь: снадобье я с собой принесла, на столе у Ларса оставила.
   Трубка вновь оказалась в её пальцах, однако зажигать её Сванвейг так и не спешила, перекатывая меж пальцами мундштук, постукивая уже набитой чашей по ладони. Курить хотелось – и не хотелось одновременно. Всё дело в этом дурацком травяном запахе: так и тянуло сорвать какой-нибудь из этих дразнящих высушенных листиков, да ощутить его горечь на языке. Абсолютно глупое, дурацкое желание: даже кретину ясно, что в лавке знахаря будут сушиться в том числе и те травы, что при неверном применении либо в чистом виде окажутся страшным ядом. Но что-то подмывало чешуйчатую на этот дурацкий поступок.
Детство в жопе заиграло, что ли…?

   Может, и заиграло. Но что с того? Как раз эта пичуга спиной к ней, что-то на полках ищет. Фыркнув собственным мыслям, женщина сунула трубку в поясную сумку, и протянула руку к тому пучку, вид которых представлялся ей хотя бы знакомым. Резные, словно припорошенные пылью листья серебристой полыни манили к себе знакомым видом и ароматом, пробуждающим самые сладкие воспоминания: согретых солнцем виноградников, поблёскивающего в отдалении моря, и горячих, каменистых лощин, где воздух сух, словно в кузне, и полынь чувствовала себя комфортнее всего. После долгих прогулок – а то и полётов – драконица нередко находила в таких низинах приют, предаваясь сладкой дрёме или же просто минутным размышлениям о том да о сём. Пара листочков, всего-навсего: Сванвейг, будучи далека от знахарского дела, всё же знала о потенциальной опасности этого душистого растения. Однако, от столь малой порции вреда ожидать не приходилось.
   А вот чего приходилось, так это горечи и прохлады, вмиг перерастающей всякие рамки приятного и переходящей в невыносимую. Но стоило лишь немного подождать – приложить лёгкое усилие, чтобы согнать невольную гримасу с лица – и дискомфорт обязательно отступит.
Вот бы так просто было со всем остальным…

   - А так, какой-то отвар. Две ложки на котелок кипятка; горький, как не знаю что, а в остальном – трава травой. Что-то похожее приходилось пить, пока затягивались раны, от боли и жара. Какая-то вариация на тему. Я кузнец, не знахарь.
   Однако, понаблюдать за чужой работой – за тем, кто знает, что делает, и кто любит своё дело – всегда было приятно. Не без любопытства драконица обозревала выстраивающуюся батарею баночек, склянок и прочих сосудов, стеклянных и керамических. Чем её решит порадовать юный талант? Мазью ли, притиранием ли? Таким же настоем, как прежний – или же классическим зельем?

   А может, и всё сразу – пока не найдётся рабочий состав…  Неприятно заныло предплечье: словно потянула во время работы мышцу, и теперь несчастная ткань тела даёт о себе знать негромким, но настойчивым протестом. Вот только там протестовать было решительно нечему.

   Ну вот, опять началось…

Не нужно было быть послом с многолетним опытом, чтобы ощутить раздражение, охватившее девушку после ответа пациентки. Казалось, раздражение выражает даже скрытая тонким сукном спина; праведный гнев целителя, чьими советами пренебрегли, чьи потуги обесценили – ну, или так им казалось. Сванвейг едва слышно фыркнула, откидываясь на стуле поудобнее, катая комочек едкой горечи во рту, забавляясь этой внезапной перемене. Казалось, только что перед ней суетилась серая мышка: робкая, аккуратная, уверенная в собственных знаниях, но не уверенная в общении. А теперь, эта мышка была готова обругать могучего огнедышащего дракона – пусть даже и травмированного. Откуда столько храбрости в этом юном существе…? Наверняка, тяжёлое детство. Или что-то в этом роде.
   Смирившись с неизбежным, травница всё же на пару мгновений оставила драконицу в одиночестве, возвращаясь в общий зал: очевидно, за принесённой пациенткой смесью и за советом от своего наставника. Чешуйчатая не возражала: она уже смирилась с умиротворяющим действием аромата трав, наполняющего эту комнатушку. Единственное, что не прибавляло доброжелательности и миролюбия – так это ноющая, отнюдь не желающая прекращаться боль в предплечье, которого не существовало. С недовольным вздохом Сванвейг коснулась, культи, разминая то, что осталось, уже прекрасно зная, что поможет такой способ слабо, если поможет вообще.

   Её ожидания не были обмануты.

   Наконец, Эдель вернулась: хмурая, сосредоточенная, вызывающая некоторое умиление своей серьёзностью. Юное дарование; не только врождённый талант, но и дотошность с усердием. Знакомый мешочек лёг на стол, рядом с глиняной миской. Миг неподвижности, раздумий: казалось, та забыла и про лавку, и про посетительницу, полностью поглощённая поиском ответа, - а затем опять быстрые, выверенные движения. Одно удовольствие смотреть. Миг неподвижности – и внезапный вопрос, повергнувший Сванвейг в секундный ступор. Тяжёлая…? В смысле веса, или мышц, или…

   А. Голова дырявая.

   - Только если на руку, - буркнула драконица, чуть поджимая губы. Она понимала причины, побудившие Эдель задать этот вопрос, осознавала необходимость, и ничуть не винила девочку за эту вынужденную бестактность, но… Уж больно много невесёлых мыслей и воспоминаний открывалось за простым напоминанием о её… Как бы это назвать… Женской сути, наверное?

   Когда она вообще в последний раз о себе думала, как о женщине, раз уж на то пошло…?

   «Можешь не жалеть меня, девочка» - чуть не ляпнула она вдогонку, но вовремя прикусила себя за язык, мысленно проникаясь неким отвращением к себе. Она и так уже всё сказала: и на тему крепости тела, и на тему стойкости. Добавлять что-то в стиле «хуже уже не будет» было бы абсолютно излишне, и звучало бы как жалость к себе… Которой оно, в сущности, и являлось.

   Соберись, дочь драконьей крови, и веди себя достойно.

Отредактировано Сванвейг (21-08-2023 09:54:58)

Насмехается…? Драконица мрачно покосилась на знахарку, чуть недоумевающе заломив бровь, но комментировать выпад девочки не стала. В конце концов, она сама дала к тому повод, да и всерьёз огрызаться на такую шутку было бы попросту глупо. Поэтому, Сванвейг предпочла просто наблюдать за уверенными, но оттого не становящиеся менее загадочными движения Эдель. Отмерить, взвесить, перенести, смешать – всё это казалось таким простым и лёгким, однако кузнец как никто иной знала, сколько нюансов в кажущейся простоте незнакомого тебе ремесла. Сколько ей лет потребовалось, чтобы освоить мастерство ковки? А сколько ещё потребуется, чтобы отточить до совершенства?
   Лишь наблюдая за действиями молчаливой травницы, она навряд ли чему-то сможет научиться. Однако, никто не мешает ей строить догадки, которые потом найдут своё подтверждение, или, наоборот, опровержение. Ведь всё-таки, несмотря на свой скверный нрав, несмотря на замкнутость и кажущееся отчуждение, Сванвейг отнюдь не была лишена любопытства. Особенно когда отвлечённые размышления могли её хоть немного отвлечь от тянущей боли там, где уже долгие годы не было ровным счётом ничего.

   Как по волшебству, на столе очутилась железная печурка: на вид, совершенно бестолковая и бесполезная, однако следы сажи выдавали её регулярное использование. Затлели алым тонкие лучинки, тотчас обугливаясь, выгибаясь тёмной, стремительно истаивающей дугой, разнося огонь дальше и дальше, пробуждая ответные алые всполохи в глубине янтарных глаз. Эта часть дела ей была знакома и понятна, как кузнецу. Вместо жара очага – малое пламя. Зачем? Очевидно, чтобы не перегреть зелье. Ну конечно, знахарю в этом плане сложнее: если ей, кузнецу, достаточно убавить поток воздуха в горне или чуть прибавить сверху свежих, холодных углей, то в масштабах столь малых, о подобных манипуляциях близ камина можно было забыть. Однако, разводить ради этого второй огонь, каждый раз, как тебе потребуется что-то подогреть… Сванвейг покачала головой, неудовлетворённая эффективностью подобной системы. Нужно что-то более простое, более доступное. Например…

   - А почему не сделать песчаную баню? – разбила тишину вопросом драконица, указывая взглядом на печурку, - Вместо этой конструкции. Возле очага и частично в очаге – короб из железа, или из сланца, внутрь – просеянный речной песок. Короб вытянутый, для плавного распределения: чем дальше от пламени, тем холоднее, для точного выбора температуры. Песок держит тепло хорошо, греет сильно, но плавно.
   Движением руки кузнец отмечала примерные габариты и расположение короба, заодно мысленно выискивая недостатки в своём проекте. Как самое очевидное, с одной стороны горшочек, или флакон, всегда будет холоднее, чем с другой. Однако, если очаг будет достаточно горяч, а ёмкость достаточно мала, то этим можно будет пренебречь. Достаточно крупную ёмкость, опять же, можно помешивать. Что ещё… Долгий нагрев? Если очаг не будет затухать, то это не должно быть проблемой.

    Забавно, конечно, что вопрос эффективности оборудования знахарки увлёк её куда сильнее, чем перспектива употребления в ближайшее же время некого абсолютно неизвестного ей состава, созданного руками подмастерья без контроля со стороны наставника…