Чем больше рассказывала охотница, тем мрачнее и задумчивее становился парень. Лоб покрылся морщинами, брови сошлись на переносице, поджатые губы превратились в тонкую полоску.
Так из-за чего её изгнали? Из-за того, что она соврала? Вот уж бред. За такое могли освистать, перестать доверять, но никак не отказываться от родной крови. К тому же, с разорванным горлом действительно сложно выжить, поэтому это даже сложно назвать именно ложью. Она сама считала, что этот Потрошитель, как его называют, умер. Если верить Кинатан, конечно же. А у перевёртыша не было причин сомневаться в правдивости слов своей спутницы.
Или дело не в самой лжи, и её изгнали именно за то, что она не добила врага? Когда-то самым страшным проступком было убийство такого же разумного существа, пусть и из другого народа. Никто бы не стал судить за проявленное милосердие. Во что же Аллор превратил его народ, что это за загнанные в угол животные, существующие по принципу «убей или будешь убит»? И где Рандон, которой должен поддерживать своих детей и не дать им сбиться с верного пути... Хотя, о чём вообще речь? Им так и не удалось образумить своего бога тогда, почему вдруг он станет вести себя иначе сейчас, после проклятия? Наверно, он был бы первым, кто кинул камень в предательницу, яростно выкрикивая ругательства и смешивая её гордость с грязью.
Что стало с этим некогда прекрасным и спокойным миром?
Парень ничего не сказал волчице, лишь кивнул на слова о сне, отодвинулся от костра, опёрся спиной о корень дерева, закутался в одеяло и прикрыл глаза. Некоторое время он ещё боролся с собой, прогоняя тяжелые мысли, не дающие покоя, но всё же смог уснуть.
Разбудила Авуса маленькая птаха, выдёргивающая с его макушки волосы в намерении разжиться материалом для постройки красивого шалашика для своей пернатой дамы. Тихо зашипев от боли, он взмахом руки избавился от головной боли и, тяжело вздохнув, оглядел их маленький лагерь. Костёр давно потух, а тень, которую в предрассветных сумерках парень принял за спящую охотницу, даже не шелохнулась. Сделав вывод, что проснулся первым, перевёртыш как мог тихо стянул с себя вещи, обернулся медведем и пошел на поиски съестного.
На всякую мелочь, снующую под лапами, он даже внимания не обращал на этот раз: такое только ему на один зуб, а ведь он теперь не один. Среди лесных запахов едва улавливался сладковатый аромат тропических фруктов. Доверившись носу, парень в скором времени нашел приземистые деревья, с которых на длинных тонких черенках свисали красновато-желтые плоды, размером чуть больше ладони подростка. Поскольку когтистые лапы никак не могли помочь при сборе сладких плодов, Авус вернулся к своему облику, сорвал с ближайшего куста несколько длинных и широких листьев, в которые завернул свою добычу — сколько мог унести в руках.
Когда он вернулся к месту ночевки, солнце уже показалось из-за горизонта. На острове не только темнело быстро, но и рассветало. Воздух, приятно-прохладный ночью, начал быстро накаляться, переходя в дневную жару.
- Доброго утра, волка, - говорил перевёртыш громко, не боясь своим неожиданным появлением напугать девушку. Шел он с наветренной стороны, да и топал не хуже своего «второго я», наверняка ульвийка заметила его появление задолго до того, как его можно было разглядеть среди деревьев и высокой травы. - Я не с пустыми руками!
Парень положил неумело свёрнутые листы на землю и потянулся к оставленным вещам.
- Щас кажу, - сказал он, натягивая рубашку.
Подобрав один фрукт и ловко перекинув его в другую руку, Авус откусил оставшийся черенок, подцепил кожуру зубами и потянул её вниз, оголяя съедобную сочную мякоть.
Когда от плода осталась только крупная косточка, довольно улыбнулся и подытожил:
- От так от.