Иногда Мередит думала, как бы складывались вещи, возьмись она за нож и яд, попрыгай по постелям да попытайся выбить себе место под ясной луной чуть агрессивнее. История учила, что такие попытки оканчивались преимущественно неудачно, а для женщин без защиты отца и рода - ещё и трагически: плахой, костром или такой славой, что, если бы имя можно было убить, охотница за хорошим уделом убила бы и его. Не будучи персоной, от природы склонной к рискам, даже наоборот, она медлила и наблюдала. Она чудом спасла свою чистоту - факт абсолютно бесполезный, если читать знатоков медицины, но невероятно важный для мужчин - когда  её домогались, обрекая на эту участь, впрочем, одну из сестёр. Она с удивлением наблюдала, как Элениэль дель Виззарион оттограется её братом - и ради чего! Ради человеческой обращенки, ничем, кроме дружбы со сбегавшим из дворца принцем не примечательной и не полезной более, чем принцесса и все они, жрицы? Восхитительными, маловероятными нелепицами полнился некогда застывший в глазах молодой вампирши тоскливым монолитом мир. И вот она, не ставшая по стечению обстоятельств ни Ариго, ни Бойера, ни Анри, здесь. В шаге от титула, за которым, как казалось, лежит будущее, а ныне клубится тень предательства и туман необъявленной в Северных землях войны.
Рада ли Мереди? Переживает ли Мереди? Предвкушает или боится она?
Она не знает. Пока. Выжидает, как выжидала всегда, глядя взглядом погруженного в глубокие думы существа на двустворчатую дверь и поглаживая наевшегося раннего кислого сильвийского винограда и дремлющего на плече нетопыря.
Она видела жениха мельком, недавно. Жалкое зрелище. Но, возможно, она бы тоже убивалась, убей кто-то её... мать? У жрицы нет матери, в эмоциональном смысле слова. Сестёр? Вторая из них сейчас угрожает её будущему, беседуя с принцессой Элениэль за закрытыми дверьми. Игла?..
Нетопырь дёргает во сне маленьким розовым рыльцем, будто чувствует, что о нём размышляют.
Нет. Это просто забавная зверушка, и она сдохнет прежде, чем у Мереди сменятся гребни для волос.
Летучий мышь не пошевелился. Показалось. Ему тоже абсолютно, простите, наплевать. И это чудесно.
Отворилась дверь, вышла сестра.
- Талиса, - обратилась к ней Мередит. Лицо девушки выражало, как и у первой, лёгкое смущение и как будто бы печаль. По сравнению с тем рвением, которое светилось в ней получасом ранее, разница разительная.
- Забери Игла, Талис.
Ей следовало бы нервничать, особенно сейчас. Только Мереди могла предложить любым смущениям и невзгодам свою неизменную лёгкую улыбку, вежливую участливость, безотказную заботу, такие же красивые, неглубокие и ласковые, как солнце в холодной воде. Она пока не знала, что ждёт её за дверьми, но, встав, передав Талисе нетопыря и оправив одежду, решила, как и всегда, промедлением с выводами спасти дело. Флегматичная невозмутимость - то, чем она владела поистине замечательно. А цена, которую могли назвать для достижения титула Императрицы?
- Ваше Величество, - изящно поклонившись и мило, но не елейно улыбнувшись, Мередит склоняла голову вперёд и чуть набок. - Для меня великая честь...
Она часто опускала концы подобных фраз, потому что их ещё чаще перебивали. Все всегда знали значение и вариации любой куртуазности, а Мереди знала, что может получить на них любой ответ. Вежливость. Шутку. Глупость. Грубость. Она легко могла предложить Шейниру дель Виззариону очень многое, даже выкрасить волосы и отзываться на другое имя, истратив несколько месяцев, чтобы вжиться в роль убитой девчонки и по характеру. Она могла бы отыграть её без упрёка и фальши, и оставаться такой годы и годы: тяжело фальшивить, когда не имеешь намерения самого обмана и тебя не гложат другие проблемы. А у неё не было неразрешимых проблем, зато был шанс стать Императрицей. Нужно было делать, что изволит Его Величество, или, если он в печали, с правильной стороны начать развлекать.

- Люблю, Ваше Высочество, - сдержанно улыбнувшись, склонила голову Мереди.
Как можно не любить, если танец - единственный способ двигаться ярче и быстрее шага в очерченном круге жития?
О музыке девушка не спросила и не просила, лишь украдкой окинув взглядом стены в поисках следов посторонних, чтобы удостовериться. Смотрины - слишком приватное действо, чтобы приглашать ансамбль и певца, и она замечательно это понимала. Да и кто, кроме неё, лучше знает ритм и сюжет и мелодию, под которые танцевать? Все свои мистерии жрицы готовили самостоятельно, очень редко привлекая чьи-то ещё инструменты и голоса.
Мередит выступила ногами из своих тряпичных тапочек на кожаной подошве с жёстким мыском и коснулась утоптанными гладкими стопами тонкого ковра поверх холодной плиты пола. Укороченная до щиколоток белая туника с шароварчиками под низ без кринолинов спадала вдоль ног и бёдер, присобранная туго затянутым под грудью широким кушаком. Удлинённые, закрывающие кончики пальцев широкие рукава как крылья мотылька протянулись вдоль туловища. Забранные тонкими гребнями со лба волосы волнами цеплялись за отведённые назад локти. Мередит отстранённо улыбалась, и даже подняв глаза на безразличное, даже подёрнутое скукой лицо Императора, не растеряла себя и спокойно приступила.
Ещё раз присев в поклоне и застыв с растекшимся веером по ковру подолом туники, она посмотрела Шейниру глаза в глаза, опустила лицо, прикрыла веки и отсекла от себя весь внешний мир.
Раз...
Два...

Если к танцу нет музыки, её следует рисовать.
Руки, прежде безвольно вытянутые вдоль недвижимого туловища, плавно поползли вверх, как самостоятельные живые лозы. Над головой, обнажившись до острокостных белых локтей, они переплелись и сомкнулись в замок, вытянулись тонкими с синими ниточками вен предплечьями вверх, и как подвешенные на невидимый крюк, подтянули за собой, так же плавно, но быстро, девушку почти что с колен на прямые ноги. Замок распался, но руки не упали, а замерли на уровне плеч. Молочно-белые рукава, вновь наползшие на столь же белые ноготки, прочертили крутые дуги по обе стороны от Мередит, и не доведя до конца амплитуды последний взмах, взвились, увлекая свою обладательницу, оказавшуюся как цапля, на мыске одной босой ножки, в шёлковую метелицу.
Вступление кончилось.

Замерев после трёх лёгких поворотов с руками, накрест приложенными к бёдрам, Мередит стала поднимать ладони волнообразно, как взлетают на воздушных потоках, взбивая их крыльями, чайки, и всплеснула пальцами и рукавами, достигнув незримого горизонта. В этот миг упавшие на лоб из-за гребней-полумесяцев локоны снова откинулись, явив чистое и спокойное, как у спящей, лицо с закрытыми розовыми веками глазами под расслабленными чёрными дугами бровей. Жрицы танцевали при дворе Императоров сотни лет, и все движения, даже самые сложные, могли приесться несведущей и невнимательной публике давным-давно, различаясь лишь в технике, но. Для Мередит в танце не было её, публики, чтобы сосредоточенно хмуриться под прилепленной на лицо улыбкой с ложным блеском в глазах. Не было зала, кроме ковра под пятками, на котором она оставит неуловимый отзвук надушенной ткани тапочек и мыла, почти не ощущались призрачные стены где-то далеко. Девушка существовала сама по себе, увлечённо разыгрывая в вещах и лицах историю, и даже не начинала беспокоиться, понятна ли была безразличным глазам Виззарионов в движении её рук заря времён и воздвиженье гор. Пусть лучше они даже не поймут, потому что это редкая, тайная песня, и жрицы не поют и не танцуют её для чужих.

Очередная фраза кончилась, оборвался тихий, неслышный под дыханием напев в груди, и из вновь обратившихся к полу рукавов неожиданно выплеснулись шёлковые ленты. Руки в локтях, и белые с золотистым узором и тёмно-синие с мелкими звёздами, издали в движении превращавшимися в то густеющую, то редеющую серебристую пыль, ленты, длиной с два роста Мереди каждая и общим числом в четыре, пустились в текуче-пёстрый пляс. На одном из концов каждой были небольшие ромбовидные грузы, за которые жрица держала ленты в пальцах под рукавами и которыми могла полётом ткани управлять. В неумелых руках эти грузы превратились бы в изысканное орудие самоубийства, а ведь иногда Мереди тренировалась и заменяла их на заточенные метательные ножи, стараясь не портить ткань.
Расплелась и улетела под потолок в полёт, раскрываясь как веер на целый локоть вширину синяя лента из правой руки, спустя миг последовала за ней серпантином бело-золотая из левой, распахнулись длинными крыльями из плещущих рукавов оставшиеся две. Оказавшись ближе к стене с высоким окном, почти в углу, Мередит подпрыгнула, и для самой себя почти неожиданно, ушла в идеальное плавное и быстрое колесо через руки не два раза, а три, закончив прыжком. Мышцы гудели, но выглядела она невесомой снежинкой на шёлковом ветерке. Раз, два, пируэты вдоль края ковра мимо сидящих Виззарионов, которых за лентами и под веками нет. Босая ножка находит большим пальцем край брошенной белой ленты с грузом и показывает впервые, что не так просто была боса. Летит в воздух лента белая, летит в воздух синяя, подхватывает рука первую за маленькую и опасную железную булаву. Пролетает по залу на скорости, какой, кажется можно обладать лишь в трансформации, счастливая и горячная богиня. Раз, два, обнимает весь мир свет дневной в белых - теперь ещё с заметной по краям персиково-розовой полосой - лентах. Разлетаются золотые лучи. И скрываются резко в рукавах, как только подобраны синие. Замирает Мередит. Часть третья.

Новое нарастание происходит, пожалуй, даже медленнее, чем раньше. Либо виной тому четырежды большая длина, которую добавили ленты со звездами к белым рукавам. Лицо Мереди снова скрыто накинувшимися волосами, но тело перешло на однозначную пантомиму. Ткань цвета ясного ночного неба двигалась не торопясь, а запыхавшаяся, но не подающая виду, девушка, даже наворожила под ноги себе лёд и стала скользить, оставляя дорожку по обе стороны от стаивающего следа стоп, чтобы не дать мелким шажкам нарушить единство движения. Влага заставляла пальцы липнуть к ковру, но, сойдя с огибающей зал спиралью дорожки, Мередит не остановилась. Начиналась её любимая часть. Танец-спор, танец-дихтомия, танец страсти и ревности и задумчивой нежности. Ту песню, под которую она с сёстрами впервые стала сочинять, никогда не пели для мужчин. Никто не должен знать, что среди жриц Луны цвела маленькая предательская ревность, и почему нет-нет, а на спор стайка лебедиц выкидывала парочку девиц в ясный солнечный день в сад без шляп, вуалей и накидок, если не голыми. Некоторые держались до истощения, некоторые - до ожогов, изредка девушки сгорали, не желая проигрывать сёстрам, из упрямства и отчаяния. Песня императорских наложниц, нелюбимых и ненужных женщин, по рождению подаренных мужчине и не в праве уйти, пелась от лица дневной звезды.

Наконец, обе золотистые ленты взмыли вверх, под потолок, и упали оттуда плавными тканными реками, увлекаемые небольшими грузами и поддерживаемые воздухом, как паруса. В последнем медленном кругу внизу, под ними, на полу, Мередит оказалась как шалью укрыта синими полотнами. С опущенной головой, с резко ходящим под туго подпоясанной туникой грудью и животом, она осела, за оканчивающей фразой несказанных стихов принимая проклятье. Переливающиеся влажным блеском из-под ресниц глаза открылись широко, жрица глубоко вдохнула, складывая на пол у ног накрест ленты, и поднялась. Она взглянула в глаза сначала Императору, потом его сестре, и на полное спокойного и гордого удовлетворения от проделанной работы лицо по наспех облизанным губам забралась прежняя улыбка. В её ушах с разогнанной пляской кровью эхом отдавалась строка песни, которая содержала вопрос с уже заведомо данным ответом самостоятельной, знающей себе цену богини: Хороша, хороша, хороша?..
В конце концов, если Его Величества не хочут - это их, в первую очередь, горе, а уже потом потерянный для Мередит не по её, великолепной танцовщицы, вине шанс.

Использовано: Шалость - 55 МгМ.
Остаток: 175 МгМ

Отредактировано Мередит (13-11-2014 14:31:25)

- Покажи, чему тебя научили.
Элениэль и не думала злорадствовать или сердиться на девушку, которая должна была стать ещё одной заменой для неё. Это выбор наложницы, которая захотела чего-то большего, чем простое прозябание в тени императорского трона, ведь кем она была, пока не попала под лёгкую руку Совета, который хотел новую Императрицу? Простой девчонкой на побегушках, которая выполняла прихоти любого чиновника, когда могла прислуживать Императору, не расточая себя на других. Её ведь для этого воспитывали. Для него, а не каждого желающего воспользоваться доступным телом, потому как у них нет ни смелости, ни права голоса возразить зверю, стоящему выше неё на ступень. И что толку? Открой рот, выкрикни протест хоть с сотню раз – тебя не услышат, и никто не защитит. Виззариону нет дела до наложниц. Он знает об их существовании постольку поскольку, ведь сам предпочитал гулять за стенами города и плодить своих любовниц там, где это запретно. Дозволенный плод тоже может быть сладок, но владыке Северных земель, кажется, этого никогда не понять.
Камэль наблюдала со стороны за каждой девушкой, вместе с ней переживая часть её короткой истории. Одна за другой меркли в окружении её нелюдимого и замкнутого Императора, который не желал открывать для новой девушки ни своё сердце, ни разум. Он оставался холоден и сдержан. Одна за другой допускали ошибку, пытаясь уподобиться бывшей возлюбленной вампира. Натягивать маску и жить с ней – этим мы все занимаемся, но зачем же на одну маску натягивать другую? Никто из них не сможет заменить ему Арнику, это давно пора понять. Разозлить чистокровного своей выходкой – запросто, но и тут Шейн её удивил. Брат практически не менялся в лице. Брови так незаметно сходились на его переносице, выражая сдержанную хмурость, что Эл волей неволей поражалась его терпению. Со дня кончины обращённой прошло совсем мало времени. Он никогда не отличался сдержанностью, вспыльчивый мальчишка, каким она его знала, не мог держать себя в руках слишком долго. Но он стойко выдерживал одну попытку понравиться за другой, которые приравнивались больше к неосознанным выпадам, чем к обольщению. Поднимал руку, и Виззарион была вынуждена говорить холодное «довольно» и выгонять неугодную за дверь. Она думала, что он станет кричать, что покинет зал, оставив всё на неё с самого начала, только первая заикнется о девушке, но она ошиблась. Может, сегодня что-то изменится?
Время шло. Впереди, извиваясь телом, для молодого господина танцевала прекрасная нимфа из личных садов Императора, пытаясь завоевать его внимание. Эл украдкой посмотрела на вампира, едва оторвав взгляд от шитья. Ничего. Он даже не смотрит на неё. Кажется, и эта останется неугодной. Опустила взгляд, возвращаясь к компании нити и рисунка, который она хотела закончить, коротая время на отборе. Первая фаза. Другая. На третьей он поднял взгляд и… не отвернулся снова. Она смогла привлечь его, заинтересовать собой. Камэль перестала вышивать, наблюдая за братом. Четвёртая. Пятая. Он не отводит взгляда. Кажется, победа, но всё ещё может измениться. Вердикт так и не прозвучал.
Минута молчания. Танец закончен, и жрица замирает в ожидании. Даже принцесса, которая не была в числе кандидаток, почувствовала волнение. Как странно, словно сейчас судили не эту несчастную девушку, а её.
Годна. И этого достаточно. Эл чему-то кивнула, поднялась со своего места и направилась к выходу из зала. Пора им остаться наедине, посмотрим, как она выдержит второе испытание, хотя, кажется, и первого много для первого раза. Быть может, стоило бы забрать бедную девушку и не мучить её? Вампир не расположен к разговору, но они должны найти точку соприкосновения.
Закрыла дверь, подозвала слугу.
- Принесите чай Императору и его наложнице.
Виззарион проследила за тем, чтобы ароматные яства и чай были занесены в зал и поданы на небольшой узорчатый столик, который поставили перед самым троном Императора, придвинув к нему тот самый пуф, на котором недавно сидела принцесса, для новой суженной господина.
- Если в зале повиснет тишина больше, чем на пятнадцать минут, сообщите мне.
Отдав ещё одно распоряжение, она отправилась к Совету, доложить об удачном отборе. Оставлять девушку на растерзание своего брата она не хотела, поэтому явится сразу, как только посчитает, что с неё довольно этих мучений.

Выбор сделан. У совета больше нет причин для беспокойства. Одной проблемой стало меньше. Отборы утомительны для Элен. Бессмысленно устраивать их для того, кому всё равно. Факт того, что он засмотрелся, вампир опустил. Он выгнал двух из трёх, осталась эта девушка. Выбирать не из чего. Во дворце полно наложниц, которых здесь, как ранних цветов в саду по началу весны. Сестра выбрала из них самых лучших, число которых сократилось до трёх, угодных ей и совету. Он отмёл двух, оставил одну. Простая арифметика. Лучше неё среди наложниц быть не должно. Старейшины хотели новую императрицу, они её получают. Это не предел их желаний, и Виззарион это понимал. Где императрица, там должен быть и наследник, но об этом думать рано. Он и о новой свадьбе не планировал думать так скоро. Подумали за него. Бунтарский ген молчал, не высказывая своё мнение, не брюзжа слюной и не тыкая всем в лицо, кто здесь носит корону на голове. Камэль пытался оценить ситуацию здраво, но сквозили в его размышлениях и действиях отрешённость, отсутствие заинтересованности и холод, тянувший тяжелую замкнутость. Надо было жениться на Элен, но ему захотелось выехать в истории на ишаке, чтобы стать самым запоминающимся императором идиотом во всех сказаниях о его народе. Любящим, но идиотом.
Элениэль, получив своё, вышла из тронного зала. Его наложница осталась с ним. Смысл Шейнир слабо улавливал. Попытаться сблизить тех, кто к этому не стремится, попахивает провалом. Девушка, попавшая в число избранниц, могла хотеть найти с ним точки соприкосновения и расположить его к себе, но это не входило в его планы. Он должен чтить традиции.
- Я должен что..?
Боролся за то, чтобы традиции не стояли на первом месте и на них не строилось общество вампиров, рушил их своими собственными руками, нарушая одно правило за другим, чтобы в конце вернуться к тому, что он будет сам заинтересован в том, чтобы дело шло по плану, и в первую очередь думал о соблюдении традиций, а не своих прихотях.
- Молодец, Шейн. Ты просто гениален.
Сарказмом сочилась каждая мысль. Мужчина поднял взгляд на танцовщицу. Это не попытка заменить его Арнику, а ещё одна невинная, как он надеялся, девушка, которая попала с ним в одну пробитую лодку, подготовленную старейшинами. Он не должен был злиться на неё и выплёскивать на неё свою неудачливую попытку стать кем-то.  Понимал, как должен поступить правильно, но не мог пересилить себя и заставить относиться к ней иначе. Злился. Элен должна была забрать её, показать ей замок, предоставить ей её новые покои, рассказать, что она должна делать, что угодно, но не оставлять её с ним! Его дело простое. Придти, когда захочет, сделать наследника, и удалиться в свои покои. Больше от него не требуется. Дать любовь и своё достойное внимание другой девушке он не хотел. У него есть для этого Арника, и всё равно, что она умерла.
Правитель был хмур, но из последних сил держал себя в руках. Он полуприкрыл глаза и не смотрел на свою будущую невесту. В комнате появился аромат чая и запах сладостей. Слуги приготовили всё к чаепитию, опасливо поглядывая на наложницу, которой выпала честь провести время с императором. Каждый из них, как думал Шейн, сочувствовал девушке, зная своего господина, но новость по дворцу, а потом и Мирдану, разнесётся очень быстро. Поднять глаза на вампира они не рискнули и быстро удалились. Хозяин был в плохом настроении.
Камэль опустил взгляд на яства и придирчиво посмотрел на прозрачную жидкость с желтоватым оттенком. Чай. И никто из этих идиотов не догадался, что их господин не против выпить что-то крепче, чтобы у него развязался язык.
- Нет. Будет ещё хуже.
Он не умеет держать себя в руках, а вино станет залогом разнесённой мебели и выдворенной девушки.
- Чай так чай.
Слуги позаботились о том, чтобы девушке не пришлось лишний раз напрягаться и разливать чай самостоятельно. Виззарион не мог представить себе это действие с её рукавами и лентами, которые она ревностно защищала, не отдав слугам, когда была такая возможность. Одно неосторожное движение, прольётся чай, и они будут испорчены.
- Почему было их не отдать? Это просто вещь.
Подумал тот, кто именно на эти ленты обратил внимание. Чистокровный хмыкнул, взял вторую пиалу и сделал глоток ещё горячего чая. Он не забивал голову выбором темы для разговора. Продолжал молчать, выступая хранителем тишины. Развлекай его, женщина, господину скучно!
- Я редко обращаю внимание на танцы наложниц, и никогда ими не интересовался, - отрешённо ответил, немного опустив пиалу от губ. Пар клубился над поверхностью жидкости, поднимался вверх, щекоча ноздри теплом. Приятное чувство. – Мне понравился твой танец, - это не сдержанный комплимент, а констатация факта. Она могла это заметить, если не была настолько поглощена попыткой завлечь его. – Почему ты не отдала слуге свои ленты? – он сделал ещё глоток и поставил пиалу на стол, жидкости осталось на дне и её не хватит на один полноценный глоток, на дне покоятся два небольших полупрозрачных листка чая.

То, как жрица подчеркнула свои права на собственность, повеселило Императора. Он усмехнулся, но без насмешки в искривлении линии губ. Он находил что-то забавное в этой особе. На её месте другие смутились бы с десяток раз, замялись и занервничали, пытаясь найти ответ, который устроит их будущего супруга, но не эта девушка. Она ответила сразу, без запинок, решительно, показывая, что и её голос что-то значит. Замашки будущей императрицы? И как совет не уследил за тем, чтобы к нему в лапы попала такая своевольная фигура.
- А если бы я… - он сделал паузу, подбирая подходящее слово, - отдался в другие руки, ты бы тоже так ревностно относилась к этому, ведь я теперь тоже, в каком-то смысле, твой.
Без осуждения или издевательства. Праздное любопытство. К вещам и людям можно относиться по-разному. Вещи, в отличие от живых существ, не имеют своей воли, не предают, не причиняют боли, не перебегают от одной хозяйки к другой. Ценить то, что верно тебе служит, разумно. С людьми, имеющими свою волю и желания, которые чаще искушают перебежать, чем остаться верными и преданными, нужно осторожничать. Связь между ним и лентами была абсурдной, но, если посудить, вся их беседа за чаем полнейший абсурд, необходимый старейшинам, а не участникам разговора.
Он кивнул, принимая её точку зрения в отношении привязанности к лентам. Они ей дороги, значит, на это есть причины. Чистокровный подался вперёд, перегнувшись через чайный столик, и протянул руку.
- Ты позволишь? – он взглядом показал на ленты, которые сам не взял без позволения хозяйки. – Я хочу увидеть вблизи то, что привлекло мой взгляд.
Отвлекли его не рисунки, не яркость лент, а шум, шорох, с которыми они обрели свободу. В этом жесте было что-то дерзкое, но не отталкивающее, и он хотел понять, что за «магия» скрывалась в простых и понятных вещах.
- Если ты хочешь вернуться к ним, я не держу тебя.
Он не пытался прогнать девушку. Его компания – не то, о чём можно мечтать наложнице. До встречи с ним, да, это возможно. Но увидев, что здесь нет ничего увлекательного и интересного, зачем тратить своё время на пустые разговоры, когда можно оказаться в привычной обстановке и развеяться.
Развеяться среди тех, кто хотел оказаться на её месте. Обратно ей путь закрыт. Девушка может и пострадать за свою удачливость. Но решать ей, а не ему.
Виззарион проследил за махинации наложницы с яблоком.
- Не лучший вариант утолить голод, - он сделал вид, что не заметил характер её жестов. Когти на правой  руке вампира удлинились, оставив на ладони несколько кровоточащих ран, и исчезли. Поднёс кулак к пустой пиале жрицы, сжал руку, и кровь полилась, наполняя сосуд. Щедро наполнил и убрал руку.
- Я не привык пить в одиночестве.
Спокойно взял чай и стал пить, не прерываясь.

Девушка не ответила на его вопрос. В улыбке вампира скрылась усмешка. Он ожидал подобную реакцию, трактовать которую можно по-разному. Она не знала, что ответить, чтобы угодить ему, и поэтому решила промолчать. Или понимала, что любой её ответ сыграет не в пользу, чувствуя подтекст в вопросе, который он и не пытался скрыть. Ответила обезоруживающей улыбкой, чтобы не сыграть в минус себе. Она не глупа. Прошлый совет не позволил бы ей приблизиться к трону, чувствуя в ней угрозу своим головам. Какие игры он затеял сейчас? Камэль стал слишком мнительным, везде начинал видеть заговор, есть он или нет. Ответ Мередит он принял к сведению. Молчание – тоже ответ, как и улыбка, брошенная для затравки зверя.
Приметы. Виззарион в них не верил. Взял в руки ленты, немного растянул их, чтобы рисунок не терялся в складках, опустил взгляд, рассматривая надломы нитевидных линий, формировавших узор. Обращался с её вещью бережно, не сминая и не портя. Будь у жрицы конкурентка, она бы непременно пролила на ткани чай, чтобы досадить избраннице, но у Шейна не было таких мыслей. Он был занят попыткой связать, так называемые, приметы с действительностью. Талисман девушки стал причиной, которая отвлекла его, вырвав из мыслей, но привязали к себе не ленты, а сама девушка. Смотрел он, как танцевала она, а не куски ткани.
Он ничего не сказал в оценку вещи, вернул её хозяйке без лишних слов. Уделять внимание наложнице накладно, когда сердце располагает к одной особе, а разум отказывается воспринимать вторую так, как положено. Если она ему надоест, он всегда может её прогнать, не пытаясь угодить старейшинам или сестре, общением с их выбором.
Не отрываясь от пиалы, он, прикрыв глаза, наблюдал за действиями наложницы. Она сама заикнулась о голоде. Он мог бы позвать слуг, распорядиться подать девушке обед к ней в покои или обеденный зал, в чём он не составит ей компанию, но голод бывает разный, а ей нужно быть осторожной в высказываниях, которые он может трактовать так, как ему заблагорассудится.
Его кровь ничем не отличается от той, которую ей доводилось пить до него. Эмоции и чувства, которые оказались в пролитой жидкости, понятны и предсказуемы. Вампир намеренно небрежно пролил свою кровь, не предлагая себя.
Он сделал ставку, предвидя возможный итог. Она играла, он играл. Протянутая рука с тонким, оголённым запястьем, то, на что он и рассчитывал. Улыбнулся своей победе, взял её руку. Поддерживая снизу, наклонился к ней, ощёрил увеличенные клыки, но, не коснувшись светлой кожи, спросил, не рассчитывая на ответ. Он его знал.
- Ты же этого хотела?
Чистокровный хмыкнул, отпустил руку жрицы, не притронувшись к ней. Он не испытывал желания попробовать её кровь, попробовать её, девушку, которую видит в первый раз. Невеста или нет, какая разница. Его действия и одобрение, которое он выказал в отношении неё, он свои выбором не считал. Мередит не могла стать заменой его Арники. Если разбираться в причинах, по которым она здесь оказалась, эта замена Элен, но никак не обращённой.
Отстранился, выпрямился, сев ровно.
- Элениэль покажет тебе твою новую комнату.
Вернулся холод. Камэль отстранённо смотрел на стену, обращаясь к наложнице. Чаепитие окончено.

Ничего не ответила Мередит. Посмотрела внимательно тёмно-серыми глазами из-под ресниц, склонила неоднозначно вниз и в сторону голову, и забрала руку, подхватив ленты. Не совсем, даже близко не всё, не то, но ведь вампирша - особа слишком гордая, чтобы свои же жесты и ребусы расшифровывать, как дитяте, Императору. Как понял, так и принял. Затянутые заигрывания и разнообразнейшие трюки, хоть её им и учили, были чужды холодной натуре Мери. А она, натура, нет-нет, но проглядывала сквозь внешние слои: игла цинизма и рвения к благам из беспросветной тени, поданная в сливочном охлаждённом южанском лакомстве из красоты, манер и нейтралитета. Тут бы сплюнуть: "тьху, змеишша!", но ведь это такие смертные недостатки, произросшие из такой обычной зависти. По-секрету, где-то глубоко внутри, девочка без отца и матери обещала себе, что её семья будет любима или, если душой она всё-таки не умеет, хотя бы обласкана и окружена заботой.

Девушка склонила голову перед принцессой, встала, поклонилась, мазнув краем присобранной в руку ленты совсем близко к полу, и удалилась, всё так же молча, неспешно и с горделиво выпрямленной спиной. За Элениэль ей было не угнаться, но принцесса нашлась за дверьми.
"С чего такая нервозность?"
Жриц учили наблюдать и предугадывать желания мужчин, но ещё больше они, живя вместе, видели и знали друг друга. Принцессе либо ударило по самолюбию непредусмотренное ею как вероятное поведение брата, либо что-то ещё.
"Ох, а, может, она хотела, чтобы Император отбросил и третью, и достойной, отвергнутой и оскорблённой деве Виззарион пришлось бы снизойти до исполнения долга перед родом и страной?"
Любопытство-любопытство.
Несмотря на свой собственный в разы подскочивший и при дворе, и в иерархии мира вампиров статус, задавать в лоб вопросы Мери всё ещё не смела, в благородном и торжественном молчании следуя за принцессой.
Размышляла. О разном. О том, сколько в девочке должно быть змеи, или том, как так долго и удачливо надо добиваться внимания и защиты образом робкой голубки, чтобы пережить заговор и всё ещё остаться у власти и не без голоса. О том, что, будучи с точки зрения традиции никем, Элениэль действует и держала себя, за исключением пары проблесков, как солидная матрона, если не Императрица и хозяйка всего дворца, хлопоча о самых важных делах лично и справляясь о мелочах. Только с братом спать и делать наследника не хотела.
А дальше что?
Не пожелает ли Элениэль дель Виззарион остаться при троне, белая леди и серая тень за плечом Императора, заниматься этими, а, может, и государственными делами вместо августейшей четы и тешить своё самолюбие бесконечно? На месте принцессы, Мередит планировала бы так, потому как сама она в титуле и статусе искала не любовь и, тем более, не детей, а долю власти. И ей щекотало тщеславие то обстоятельство, что, если охмурить и как следует приучить мужа к себе, заслужить всепоглощающее доверие, можно отцепить её даже большую, чем была у Совета до заговора. Получить в бережливые руки с лентами казну, например, м-м-м...

- Ваше Высочество, - не выдержала, наконец, и окликнула принцессу посреди пустого коридора, ведущего в жилую часть дворца, Мередит. С любой иной день её здравомыслие бы стало гранитным монолитом на пути острого языка, но сегодня она была, даже для своего чистого и недремлющего рассудка, немного опьянена близостью успеха, - я полагаю, мы с Вами почти сёстры - формально - теперь. Вы так озабочены...
"Но всегда можете поделиться своим беспокойством со мной", - закончила в мыслях, очень прозрачно подразумевая это и взглядом, и видом. Для манипуляции - слишком грубо и неизящно, но для искреннего порыва, пусть даже чистейшего любопытства... Да, пожалуй, даже принимая во внимание все свои измышления, Мери вообще не считала принцессу врагом. Мания видеть вокруг соперников и претендентов потеснить - трусость и признак слабости. С Элениэль стоило и необходимо было дружить, не только из-за её родства с Шейниром. Дипломатия и изощрённый ум, а не грубая сила, выиграли малочисленному клану Камэль верховенство в родившейся при её деде империи. А леди, травившие своих соперников, как известно...

Возможно, их было слишком много, сестёр. У них не было выбора, потому что не было родителей и родовых имён. И вот теперь её принимают в настоящую... семью. Нет, конечно же Мери не тешила себя идеалами. Она промолчала своё обыкновенное, уступчивое "как скажете", склонила голову.
Насильно мил не будешь.
Мередит покрутила в рукавах привыкшими к грузу атласных узлов кистями.

Собственная комната - просторные покои. Подумать только! Место, чтобы самой выбирать, кружиться ли на ногах до помутнения в глазах, читать ли, петь ли - что угодно!..
Мери крутанулась на мысках, чтобы не поворачивать со створок двери - её собственной двери - голову через плечо к принцессе Элениэль.
- Я и не собиралась тревожить вашего брата, Ваше Высочество, - уверила она принцессу.
Я не идиотка, простите.
Ей выпала редкая удача и она проявила некоторую наглость, чтобы использовать шанс, и она всё думала: а если Совет передумает, а если Император передумает, а если кто-то сговорится и скинет её, пока она не закрепилась в своей роли с наследником - стоило ли? Кинув взгляд на просторное помещение, в котором было слишком много рюши, но зато пусто и свежо, которое она могла по своему желанию наполнить как угодно (и не столько пустой роскошью, о, просто поверьте), Мередит поняла: стоило. Даже если Шейнир дель Виззарион не захочет её никогда, используя пару месяцев или лет как защиту от навязчивого Совета, она не будет бедствовать. Она не была фаталисткой, но если всё, что не зависело от её обманчиво-нежных рук и языка складывалось не в её пользу и ей суждено было быть королевой на час - она бы согласилась. В конце концов, здесь, а не в Садах, гораздо лучше слышно, что парит в воздухе дворца сегодня, а в её личном логове у неё будет достаточно одиночества и места, чтобы обезопасить своё присутствие в нём. Мери запомнила, что нужно будет простучать стены прежде. чем она закроем сквозящее весенним холодком окно.
- Я премного благодарна вам за заботу, принцесса Элениэль... - медленно сказала Мередит, задумавшись, что стоит ответить и что нужно не забыть спросить прежде, чем пожелавшая отбыть невестка скроется за дверьми. Она не собиралась уверять, что не будет раздражать Императора, зная, что может просто однажды не угадать с цветом заколки в волосах, попав к дурному настроению.
Чуть больше дурочки.
- Мне лишь только хотелось бы заранее знать, каково будет празднество и изволит ли Его Величество со мной танцевать.
И, без вульгарных трепыханий ресницами, но сбавив чопорную учтивость в тоне до скромного минимума, Мери добавила с милой улыбкой, как девочка-заговорщица:
- Или, в случае его отказа, вы? Я не увяну с каплей такого скромного досуга. Конечно, если соблаговолите.
Конечно, ей было бы неплохо кружить и по комнате с лентами одной, но когда ещё можно использовать момент тоски по грызущим локти сёстрам и приспособиться к новой семье?