Когда Кай был моложе...
(Боги прокляты будьте, как же это паршиво звучит!)
Когда Кай был немного моложе...
Восемь лет, два безумия, две женщины и десяток подруг назад...
(Совсем-совсем кошмар!)
...в доме, который они с Эйр снимали у лендлорда в Лейдере, жил кот. Огромный, пушистый, рыжий полосатый бандит имел какую-то свою насыщенную жизнь, и каждый вечер, который встречал со случайно занесёнными в его дом людишками, после заката гнусаво мяукал у двери иль створок окна, спеша на свои, несомненно, очень важные кошачьи дела. Иногда он исчезал на несколько дней, и пару раз Эйр срывалась усатого искать даже по крышам, но всегда безуспешно. И всегда Его Величество Эй Мразота - это было единственное обращение, на которое рыжее чудовище реагировало, приостанавливая выживание Кая с подушки и всяческую порчу не только тонких нервов музыканта, но и дорогих струн и письменных принадлежностей - возвращался сам. Пожёванный, помятый и грязный чуть больше, чем обычно, кошак вползал в открытое окно и начинал обтираться об ноги, задрав трижды сломанный метёлку-хвост и норовя прыгнуть на руки.
Что творилось в недрах этой кошачьей - несомненно, тоже рыжей и покусанной - душонки, Кайлеб не знал и никогда не задумывался. Слишком скоро в очередной драке он (опять) насмерть забил человека и был поставлен перед выбором - тюрьма или служба. Но с тех пор он изрядно опримитивел, почти до уровня рыжего проходимца из съёмного дома в Лейдере. Все его духовные искания теперь стали сугубо утилитарными, типа комфорта и задушенной совести для спокойного сна.

А нынче и вовсе, помятый-побитый, без хвоста, чтобы держать его победоносной буквой "зю", зато намурлыкивающий песню за песней бездумно, он тащился в логово с хозяйкой.
У него даже усы с лёгкой щетиной под маской намечались такие же прозрачно-белые! (Совсем беда)
Кстати, от маски Кайлеб избавился в первые несколько шагов по тёмному тоннелю. Попадаться патрулю и доводить до истерики очередную юную красноглазую вампиршу, страдающую феминизмом и просто бешенством матки он сегодня решительно не хотел.
День был долгим, очень долгим. Слишком долгим. И теперь маг пел о ночи.
...тёмная река,
Длиной на века.
Смотри, как эта река широка:
Если берега принять за рассвет,
То будто дальнего берега нет...

Конечно, если буквальное значение той песни было совершенно не про Кая: в его руках что время, что времена сгорали до лепестков золы и обращались в пыль, то переносное - слово в слово описывало его судьбу. Как юный трубадур не предполагал, что его истинным пожизненным ремеслом станет махинация, война и убийство, так и гроссмейстер сильнейшей тайной организации мира не мог представить, что вернётся в бытность безвестного агента и будет делать чёрную работу не только для себя и успокоения обострения государевой (своей, да-да) паранойи. А всё как-то складывалось.
И нас снесло к большой воде,
И нам не видно в темноте,
Что берега уже не те...

Кайлеб всё ещё оставался человеком, но существом, одинаково хорошо охотящимся днём и ночью, был с незапамятных времён. Пожалуй, с тех, когда царство добрых снов помахало ему ручкой с ошмётками веры в идеалы отца, оставляя выбором лишь забвение в истощении или бесконечные кошмары. Будучи в одиночестве и бодрствуя позднее трёх ночи, Ворлак нередко отказывался ото сна вовсе, встречая рассвет с красными глазами, обычным ознобом утренней слабости и, если везло, на крыше с хорошим видом и чем-нибудь согревающим в руках.

Когда Кай был совсем чуть-чуть моложе...
Одну личность, половину седин и три позиции в Культе назад, пожалуй. Года четыре по-человечески, да-да!
...его, опять случайно приглашённого, кто-то в каком-то сборище слишком сытых и процветающих, чтобы писать глупую прозу аристократов, назвал романтиком цинизма. Ворлак вежливо отметил тогда, что романтизм воспевает вечные ценности, а ему из этого воспевать как-то нечего на данный момент. Прозвучал глупый вопрос, и на него - Кай помнил точно - он уточнил, в каком порядке уничтожить всех близких оратора, чтобы из пучин отчаяния ублюдку было ясно видно как это так - нет.
Но изредка, ненадолго, но прочно, мелкие якорьки притягивали подвисшего в невесомости некроманта. Только женщина в жизни чернокнижника в корне меняла дело: тогда ему было, куда идти. Тогда он был способен не на такие экстраординарные безумства как обычно способен человек, которому терять совсем нечего, но чувствовал себя замечательно.
Лучше, чем в изоляции, наедине со своими демонами.

Когда Кай был старше...
Да, и такое случилось: месяц-полтора назад, с ним, замученным безумием и пневмонией в равной степени и будто состарившимся лет на двенадцать сверх возраста.
...когда он, в очередной раз поднося бритву к горлу осознал себя старым, измотанным и потерявшим интерес почти ко всему в мире, ему открылась истина. Кайлеб вдруг понял, отчего жрал свою жизнь, то горькую, то соленую сверх меры, то комковато-пресную ложками, точно дитя из голодного края - кашу.
Из упрямства.
Оказалось, мужчина принадлежал к такой породе истинных самоубийц, которые никогда не вешаются ради внимания, но готовы свести с тяготящей их жизнью почти каждый момент существования. Этих людей никогда не поймаешь за руку, пока наклонности не сведут их в могилу, а сами они, точно на спор, выживают до самого последнего, невыносимого момента. Зато нередко их самые отчаянные и сумасшедшие, самоубийственные предприятия принимают за смелость. Но что за смелость опирается на сознание, что смерть - это выход, дверь, и воспользоваться ей тебе ничего не стоит?
С тех пор Кайлеб понял, что однажды, если не сделают этого другие, он устанет и выйдет из игры сам. Бритва нашептала ему один очаровательный вариант: вспороть старый шрам и дать крови ход.

Неплотно прилегавшая - недавно только использовалась - тайная дверь в покои Глациалис отошла, являя сводного брата всех рыжих и подранных плутов Рейлана во всей его сомнительной красе. Пять дней почти непрерывной слежки сказывались: от него пахло и пылью, и солью, и гарью, и потом, а уж жгучая обеззараживающая мазь под повязкой, полежав в ране, и вовсе, наверное, сделалась тошнотворной. Но Кай улыбался, как когда-то на коленях Эйр топорщил усы мокрый и жалкий после постирки, но неизменно гордый "Эй Мразота".
- Два покушения меньше, чем за день! - сообщил бодро маг, но глаза его блестели устало. - Два!

- Какое счастье, что нас так сильно враги не хотят, - прокомментировал Гроссмейстер.
- Какое счастье быть для мира трупом!
- Не являясь трупом.
- Действительно....

- И твой гениальный сын отправился инкогнито в Лунные земли совершенно один, думая, что все просто сделают вид, что он тучка, а не вампир!

- Это то, что мы делаем большую часть времени: косим под мирную галлюцинацию.
- А потом достаем косу и косим несогласных, да.

Кайлеб привалился лопатками к полностью вставшей на место части стены и поморщился: неглубокая дыра от болта меж рёбер и не думала забываться. Рукой мужчина сдёрнул с подбородка тряпичный край маски-подложки и расстегнул ворот куртки.

-...я хотя бы умею вовремя сматываться в безопасные... - Кай усмехнулся, - места.
Было ещё немало интересных деталей, которые Глациалис стоило бы знать, но сам некромант ещё не знал, что известно вампирше, а что из неизвестного он мог бы... укрыть.

- Чуть не перетрудился, - ухмыльнулся некромант. Было в его голове, наверное, с тридцать продолжений-комментариев, но, как и многие люди, раз за разом исполняющие какое-то действие (в случае Кайлеба - словесную спекуляцию), некромант от рутины - болтовни - отдыхал. И Глациалис только воодушевляла эту молчаливость короткими ответами и - ах - куда более красноречивыми действиями. Сухим после сна языком он не сразу почувствовал во рту металлический привкус, и не сразу признал в нём чужую кровь, а не свою. То есть как, чужую...
Ещё прежде, чем сонный разум успеть додумать хоть треть наметившихся мыслей, тело проснулось для ответа. Руки потянулись к талии, а наращенные клычки перехватили нижнюю губу Глациалис так, чтобы она, даже сильно пожелай, не вырвалась и не отстранилась. У неё были какие-то свои планы, и Кай, подгоняемый больше не подсознанием, а чистыми инстинктами, не сразу понял, что требуется от лениво перебирающих пальцами рёбрышки корсета ладоней и протестующе застонал. Он быстро сдался, впрочем, опустил руки и передёрнул плечами, стряхивая следом за курткой кофту. Поврежденная мышца на спине опять откликнулась болью. Некромант поморщился и перестал с упоением посасывать губу женщины и играть языком с маленькой ранкой.
- Дай я... - шепнул он, и тут же снова замолкнул, понимая, что не может вспомнить слова. Кай чмокнул вампиршу и, подняв руки, резко и быстро стащил с себя рубашку. Вторым рывком, под отзвук боли, он распустил подразболтавшиеся повязки, и тут же снова прильнул к вампирше.
Больно-не слишком больно-можно игнорировать, что больно-почти не больно...
Вспышка растаяла прежде, чем подсознательные блоки встали на место, и Кайлеб вернулся к тому, на чём остановился - жадному зацеловыванию и обниманию любовницы до красноты и распухших губ. Это было всё, что могли сделать его попрятавшиеся по углам разрозненные личности, чтобы удержать под контролем куда более странные желания.
Любой, даже самый безрассудный человек боится спускать все инстинкты с поводка. Ну, а если среди вашего многогранного "я" ещё и маньяк затесался? А если велик шанс попасть в вечное рабство, потерять свою убогую, но собственную суть, включавшую тёмную магию, тайные организации и одержимость внутренними демонами навсегда? Тем менее Кай хотел злоупотреблять кровью детей ночи.
Он медленными шагами отвёл Глациалис от стены. У некроманта уже болела шея: приходилось нагибаться, чтобы достать до губ, и сильно горбиться, если не приседать, чтобы добраться по щеке, подбородку и челюсти - до бархатной и нежной ложбинки под ухом. Примерно в тот же момент спина женщины должна была упереться в столбик кровати. Можно было перехватить руками её под бёдра, подтянуть чуть повыше и продолжать, пока не станет невмоготу, но Кай уже передумал.
Небольшие "радости" расщеплённой личности: мучаешься бессонницей (много думаешь), постоянно хочется жрать (слишком много думаешь) и никогда не можешь забыться полностью (не умеешь не думать в принципе). Как бы Второй и Четвёртый ни любили вампиршу, и как бы Третий не подсыпал во всё нездорового интереса, Гроссмейстер всегда был здесь и зудел про дела.
У Кайлеба было в запасе всего несколько часов, и, как бы ни хотелось, нежиться в кровати он мог позволить себе не больше половины.
Издав глухой смешок, мужчина последний раз чмокнул Глациалис в шею и, быстро перехватив за талию, пересадил её на кровать. Самому ему хотелось упасть рядом, носом в покрывала и подушки, но что-то подсказало, что брезгливость Её Высочества не сделает скидку за старание лжевампиру Рейнеке даже за закрытыми дверями. Поэтому он опустился перед ней на корточки и положил колючий подбородок на колени. О, он обожал юбки с разрезами...
Прежде, чем выбрать, с чего начать делиться мыслями, Кай почувствовал тяжесть амулета на шнурке и запах крови хозяйки в воздухе. Он даже не заметил, а ведь теперь спина не болела вовсе.
Мужчина снял с плеча руку и приложил ранкой к губам.
- Ты меня балуешь, или заманиваешь в капкан? - спросил он, сцеловывая кровь. - Я ведь могу не так понять и... исчезнуть, - смешок.
Кайлеб Ворлак выглядел расслабленно: кончики красных волос щекотали полуприкрытые веки, взгляд был направлен то на, то сквозь любовницу, куда-то в будущее, с лица не сходила лёгкая улыбка. Но, будучи сумасшедшим, он никогда не пребывал в абсолютном покое: одна его часть всегда воспринимала всё серьёзно, считывая нужное даже в шуточных вопросах и ответах.

Наверное, думал Кай, таким как они вместе не было бы и вполовину интересно, не березжи где-то у края установившегося между ними мира чувство опасности.
Он целовал затянувшуюся ранку на ладони, убирая губами с белой кожи кровь, усмехался и не отвечал. Бессовестный? Определённо. Лжец? Правда и ложь относительны... Кайлеб Ворлак был магистром вывернутых полуправд.
Она была сама по себе его несвободой. Свободен тот, у кого ничего нет, и Кай долгое время боялся, как животное огня, по-настоящему подпускать к себе кого-либо. Даже сестру. Сестра не знала о его делах с Культом, ничего конкретного, ничего преступного - он берёг её от этой грязи. Сестра не знала, где нынче пропавший брат зализывал раны. Глациалис - знала.
А ещё она была красивой и интересной в той же степени, сколь и опасной. Он увлёкся, попался на, и из одержимого параноика превратился в восторженного похотливого подростка, каким не был даже в юности. Теперь с самым опасным для себя существом Кайлеб Ворлак - трам-пам-пам! - спал.
И кто-то всё ещё уверен, что не повторяет ошибок? - насмешливо спросил Гроссмейстер.
Безумие - это повторять одно и то же, надеясь на перемену.
Кай отпустил руку вампирши, и она скользнула по его согнутой спине, ища ранение. Он сидел на корточках, замерев, голова снова на белых коленях, зажмурился.
- Ай, - вытянув губы в слабой улыбке, сказал некромант. Боль на самом деле была терпимой. Он нагнул шею и слабо царапнул полюбившуюся коленку фальшивыми клыками. Не до крови, конечно, а так, игриво.
- Думаю, мне понадобятся доспехи, - закончив наполненную безделья паузу, добавил Кай. - И Авелю. И Лине - девушке, которая с ним путешествует.
Мужчина поднялся с корточек. На прямых ногах, но с поклоном в пояс, он коротко поцеловал Глациалис.
- И новая одежда - мне, - улыбаясь, он выпрямился во весь рост, задевая макушкой завязанный волнами балдахин. - И терпения, не настучать им по голове. Но, думается мне, у Авеля в Лунных землях не только геройский подвиг запланирован - парень не дурак.
"Ты - бессовестный лжец!" - повторилось эхом в голове.
Нет, я просто не говорю лишних вещей.
"Ты никогда не был искренним со мной, - сказал ему уже голос Эйр. - Никогда - по-настоящему. Часть твоих мыслей всегда где-то ещё".
Кайлеба внезапно пробрало холодом, а его внешняя весёлая беспечность пошла рябью.
- Представляешь, он таскал с собой оккультные книги.
Зачем Авелю тёмная магия, некромантия и некроманты? Что за интерес в мире теней? Колдун терялся в догадках, их было слишком много.
- Но, в любом случае, - он повернулся и подхватил с пола за рукав кофту, вытряхнув из неё совсем испорченную рубашку. Тёплая вещь ему нравилась, - я не хотел бы сновать перед твоими гарпиями полуголым, требуя тряпки, снаряжение и мочало.
Глупое хи-хи разогнало взявшуюся ниоткуда тревогу в чертах некроманта. Если бы его общение больше состояло из таких вот "хи-хи", он казался бы вовсе вечным мальчиком. Скованными из-за небольшой боли в спине движениями он накинул себе вещь на плечи и завязал рукавами спереди, практически скрыв шрам на груди слева и справа - ожог на боку. И амулет - особенно амулет.
- Они всё ещё чего-то от меня хотят. Кажется, сожрать.

офф: отчего-то вышло очень много

- А сначала - всё и сразу, м? - добавил, уже из чистого баловства, Кай. Не то чтобы он этого хотел или вообще подумал о возможности. Он давно перерос удовольствие от игры в наоборот, но всё получалось чисто по-привычке. Как и клоунада, покрывавшая своей лёгкостью весь тот бездонный омут задумчивости и противоречий, с памятью составлявших чуть ли не всего Кайлеба Ворлака.
Немного мыслей о корнях бунта? Вот.
...Мать запрещала ему носить еду в спальни, и всё равно изредко находила тайники с засохшими огрызками и выпечкой вперемешку с совсем несъедобной дрянью. А уже в свободном плавании некромант с невестой за день или в день большой уборки брали всю еду на кровать, насладиться и посвинячить как следует. Увы, эта маленькая бунтарская традиция не прожила и пяти лет, из которых три с половиной Кайлеб провёл на войне.
Продолжить мыслями о корнях вообще? Пожалуйста.
...Перекати-поле - это не растение такое, а только сухой остаток с отмершим корнем. Любой жалкой колючке, любой лозе нужно место, чтобы прицепиться, так что он ошибался, распинаясь перед Алеком со своими витиеватыми сравнениями, в маленькой, но такой важной сквозь годы мелочи. Это маг узнал, когда не стало ни отца, ни Алисии, ни Эйр, а горечь от рассказов для холодной неулыбчивой Айрин о том, какой она должна была себя помнить, вызывала у него желание запираться иногда, в чьём бы доме он ни ночевал, читать и заливать всё крепкими напитками. Горькими, конечно же, как всегда.
Слишком далеко укатился? Всё, назад, на старт.
...Так что нет, сам бунт Ворлаку никакого удовольствия не приносил, как и самокопание - это были его естественные неосознанные состояния. А сонный, но не мертвецки сонный, он был склонен к рефлексии просто шокирующих объёмов мыслей-в-секунду. Что ещё делать-то, кроме рефлексии, когда изобретение хитрых планов и гениальных идей стоит на паузе, а неуёмные производственные мощности шизофрении простаивать не могут?

За то время, пока его голова в вечном поиске истины пробежала путь длинной в сотню лун, Кай обзавёлся какой-то одеждой и петляющими кругами начал приближаться к двери.
- О, нет, я вёл себя хорошо и ни разу не попал под подозрение, говоря чистейшую правду! - на слове с корнем "чисто" он поскрёб пропахшую запахами горелого, кожи и горелой кожи макушку. - Удобно быть разносторонне развитым человеком, м?

- А вот пятью в одном - не очень, - добавил про себя Варлок, ковыряя воображаемым ботинком воображаемый участок воображаемого белого круга. Сейчас он наслаждался тишиной, но чаще с границы и из глубин сознания ему отвечали "братья".

- Кстати, на девушку ты не серчай. Там всё столь воспитанно, что даже такая невинная детская игра краснеет от стыда... - и тут Кай ещё подумал, что его "детская игра" будет понята не так, не буквально, как он и имел, по собственному опыту, в виду. Инфанты вроде Глациалис (как её всё-таки зовут по-настоящему?) до возраста, когда могли держать вилку и нож в правильных руках с другими детьми и вовсе не общались, а к тому моменту взрослые няньки успевали прочно вбить в детские головки этикет и привычку не задавать любопытных вопросов. Он же был из хорошего города, хорошей семьи, но даже в чистых дворах и переулках приличные дети умудрялись ответы друг с другом искать, когда слишком приличные взрослые отворачивались.
Говоря это, некромант подошёл к самой створке помпезных дверей, убедился всеми своими и подаренными иллюзией чувствами, что там уже что-то стояло и ждало, обернулся, и, подмигнув, обрезал свою речь таким хитрым полушепчущим:
- Не важно. А помощи мне не надо, - и с таким же игривым настроем подцепил пальцами ручку и в воющую сквозняком щель сообщил: - эгей, дамы, требуется ваша служба.
Ни кому именно, ни как, и выбор слов весь не случайный. Кайлеб не думал, Кайлеб привык. Едва он шугнул ночующую под дверями госпожи стайку и прежде, чем она вошла, мужчина встал к стене. Он скрестил руки под грудью, ещё более надёжно запрятав амулет - очередная неосознанная попытка закрыть все слабые точки, казаться более одетым и защищённым, чем есть - и кивнул головой на раскрывающиеся двери. Мол, твои ведьмы - ты приказывай, а то я так себе дворецкий.
Прислуга была как всегда: одна прилично одетая низкорослая вампирша из свободных жителей, говорившая с превосходным северным произношением, отвечавшая за исполнение любой прихоти госпожи, и несколько рабынь, безнадёжно замерзающих даже в толстых, хотя и вылинявших платьях, выполняющих, собственно, работу. Грязь с царицей говорить не имеет права, а вот любоваться - иногда, вполне. И это ещё было небольшое исключение из очень слоистой иерархии странного общества, в котором Кай нашёл себе женщину. И как, и где, и какую!
Нет, правда, он побеждал чувство самосохранения, традиции, здравый смысл и законы мироздания даже не из спортивного интереса. Кайлеб Ворлак просто с детства такой, весёлый и всех немного раздражающий мальчик-наоборот.

Он наблюдал, как рабыни собрали все оставленные им на полу вещи, бросая почти незаметные взгляды, со сжатыми в абсолютно нейтральное выражение губами и сдержанным неспокойством в ногах. Ему очень хотелось привалиться к вот этой, не шипованной, кстати, что хорошо, стене, но спина отомстит ему уже за ванну, и не стоит кое-как залеченную рану лишний раз раздражать. Он должен был бы уже сейчас сказать, чтобы искали мастера и хозяина ножей и клинков с перевязи, но на тряпках, на которых они лежали брошенные, была кровь его, не покрытая иллюзией, почти человеческая. Нельзя, чтобы кровососущие бабы начали вынюхивать и детали его сущности. В конце концов, вот он стоит здесь, со своей слабой, белёсой, но всё-таки недельной щетиной, по пояс голый и слишком потрёпанный, чтобы опять воевать с системами и стереотипами.
Иногда на Кайлеба снисходили такие блаженные минуты абсолютного самоосознания и самоконтроля, и он как никогда ценил их.
- "Люди обожают кутать свои довольно-таки мелкие мыслишки в шелка и бархат. Их бесит, когда кто-то не только сам ходит голым, но и с них сдирает тряпки". Цитаты великих!
- Не очень великих.
- Но верно. И не про нас.
Верно... Кай момент, когда мог себе позволить такую вольность, давно перерос - у него появилось слишком много мыслей, которые не только голым не унести, а действительно стоило скрывать. Мимикрия под пустоголового его устраивала.

Когда, наконец, двери закрылись снаружи, а стайка гарпий поспешила исполнять приказ, некромант, выдержав паузу, продолжил говорить.
- Драконы - хорошие друзья, ценные союзники, и источник стихийного бедствия о двух крылах или в виале крови, - начало было туманным, но вряд ли Глациалис не знала, что её сын водился не абы с кем, а, как минимум, существом могущественным и... - а так же ни разу успешно не скрещивавшиеся с вампирами, что странно, если послушать легенды, но делает твои опасения абсолютно беспочвенными.
В конце концов, какая разница, кто, где, с кем, сколько и в каких позах спит, пока это не приводит к детям?
Отчего-то от мысли Кайлебу стало неуютно.
- Её можно выучить и использовать, - подытожил, закрывая вопрос Лина Ли, мужчина. Девица показала, что даже при видимой своей хрупкости и беззащитности готова без больших от страха глаз с холодной решимостью прибить врага. Компаньонка-телохранитель для той же беглой принцессы или личный, верный только Авелю ассасин - неплохо, м? Его талант, вон, тоже откопали из дерьма да грязи знатоки из Культа - вышел новый грандмастер, меньше, чем за десять лет. Но теперь он залёг на дно, прикрывается маской и клыками, зализывает раны, а его война ждёт и у него есть и свои дела.
Со стороны выглядело, будто Кай рассматривает амулет. На самом деле он размышлял, что говорить. Пока слуги были далеко, пока никто не слышит, он крепко задумался, раскрывать ли своё главное опасение Глациалис.

- Нет, - строго, что редко наблюдалось в его речи, ответил Четвёртый, - Она тоже привыкла делать наоборот, даже если обещает полную свободу.
- А ты попадёшься на такой глупости, - шепнул Пятый, - и все годы нашего труда, все силы, здоровье и другие амбиции, которые мы принесли в жертву, полетят в никуда.

- Иногда мне кажется... - без тени внутреннего напряжения начал Кай, - что во мне пробуждается ваша магия.
...Чистокровные вампиры, обращённые, полукровки, а так же гули, как правило, либо имеют склонность, либо владеют Магией Крови.
- Я не уверен, иллюзорный ли это эффект амулета или присутствие твоей крови в моих венах...
...Гулем становится человек, продолжительное время пьющий кровь вампира и вырабатывающий от неё сильную зависимость.
- Но думаю как-нибудь попробовать.
...Классически сила крови считается одним из аспектов силы жизни. Этим, в частности, объясняется потеря всеми обращёнными некромантами их способностей к тёмной магии.
Голоса в полных гулкого сквозняка коридорах ледяного дворца возвещают о возвращении слуг.
...а теряет ли тёмный дар гуль?
Их стало больше: Виан привела ещё одну вампиршу с кристаллом-фокусом на шее - магичка, видно, не очень мастеровитая, а рабыни дополнились рабами. Они принесли и огромную, даже по меркам длинного Кайлеба, ванну, и полотенца, и вёдра, и резной столик с россыпью флакончиков из тёмного стекла. И небольшую лесенку.
Пффф...
Всё время, пока десяток живых существ церемонно занимался подготовкой одной-единственной, довольно простой утилитарной процедуры, некромант со скрытым маской слабого интереса предательским смущением наблюдал то за ними, то за их госпожой. Слуги его высокой худой фигуры в тени светильников у стены как бы не замечали, и Кая это устраивало. Рейнеке появлялся и исчезал, как плуту, загремевшему в подземелья госпожи за длинный язык и выпущенному за излишнее очарование, а не мелькал покусанным хвостом там и тут постоянно. Исполняющий роль же просто наблюдал.

Когда, наконец, слишком громко звякнув положенной на небольшой столик рядом полотенцем и флаконами бритвой, вампирша-служанка откланялась и закрыла двери за всей сворой, он выдохнул:
- Никогда не привыкну к этому.
В своём ожидании Кайлеб всё-таки не удержался поиграть в подпирающего стену атланта, и теперь с видимым неудобством отлипал от поверхности и отлеплял кофту от спины.
- Нужно быть либо совсем обделённым долей здорового недоверия существом, либо обладать стальными нервами, чтобы терпеть весь этот проходной двор постоянно.
Он мог спокойно игнорировать раны, месяцами охотиться за всеми, кто рискнул пересечь тернистый путь гроссмейстера Культа Безымянного, но простое присутсвие посторонних людей в месте, где он спал, вызывало у Кайлеба Ворлака нервный тик, приступы паранойи и обострение садистских наклонностей. Сами его инстинкты вопили, чтобы всё, что шуршало и жужжало в пределах его территории без его ведома и разрешения, немедленно было уничтожено. Задавлено. Размазано. Выжжено. Закопано на глубину колодца и забыто навеки под табличкой "Не мешать и не дышать!".
Это также было одной из причин его хронической бессонницы, лишь немного смягчённой обществом Ледяной, но сейчас, по крайней мере, Кай был задумчиво-медлительным и мирным, а не ощерившимся всеми колючками комком нервов. Он успевал рассеянно побывать умом там, тут, нигде конкретно, мягко двигаясь по пространству. Он бросил кофту, подошёл, понюхал скляночки и посмотрел на вопиющую роскошь в каждой мелочи.
- Всю жизнь мылся в бочке где-то у кухни... - пробормотал некромант. Поднял глаза, сделал лицо, - не подумай, не то чтобы я жалуюсь и очень туда рвусь.
Он сделал кивок на дверь. От покоев госпожи до мест, где роится и возится самая грязная прислуга, здесь как с вершины горы до подножия: скорее прилипнешь к стене и заснёшь стоя, прежде чем дойдёшь и найдёшь, что говорить о всех обитателях холодных коридоров и пути назад.
Кай отодвинул ногой двуступенчатую лесенку, стянул с себя сапоги и снова выпрямился, совсем не торопясь. От воды поднималась приятная, но слишком обильная испарина - можно просто истечь кровью, а идея, выловленная из омута мыслей в голове, била хвостом, трепыхаясь.
- Вот скажите, Ваше Высочество, - лукаво спросил мужчина, подчёркнуто переключаясь на форальное обращение, - а Вы когда-нибудь принимали ванну самостоятельно?
Вообще - не должна: не по статусу, не солидно, не по-царски. Но, помнится, их первая встреча состоялась в борделе, Глациалис была очень любопытно одета, и обсуждали они... хм, кажется, запреты? - и мнения почти совпали.

- Прекрасно понимаю, - тихо пробормотал Кай. Блаженны несведущие, не так ли? Ведь его история жизни всё больше и больше походила на лейдерское предание о Хозяйке Призрачной Библиотеки, одной из последовательниц Безымянного, собравшей у себя все опаснейшие знания, заманивавшей к себе искателей истины, и отбиравшей взамен рассудок. Или они лишались его сами, ибо слабы возможности смертного, чтобы истину объять. - И я буду осторожен.
Для таких пробежек над обрывом ему понадобится личность с мастерством канатоходца.
У Ворлака была пара... гипотез. Альянс с северянами издавна состоял в отношениях настороженного перемирия ради торговли, очень мало действительно было исследовано из природы вампиров такого, чего они не стали бы узнавать о себе сами из расовой гордости или ради расовой же безопасности. Охотники на проклятых и так существовали, но это больше были униженные системой грязнокровки и идейные фанатики, чем организованная сеть чёрного рынка ценного живого материала.
Только представьте себе - охотник становится добычей и в лабораториях Альянса происходит бум усовершенствования магами тел. Вампирская печень для любящего выпить лорда? Омоложение кожи для леди? Что? Зависимость? Нет, не в коем случае - мёртвый вампир не вызывает привыкания!..
Прекрати... - просил разум. В горле застрял комок.
О, Кайлеб Ворлак, о, абсолютно сумасшедшее создание!
Там, где иные, даже некоторые из его очень испорченных личностей, встречали моральные блоки, Гроссмейстер видел возможности. А целиком некроманта нередко подташнивало от собственных мыслей. Он снова и снова пытался оценить, проконтролировать себя со стороны - вот что, например, сделает Глациалис, если дать ей залезть в его мысли? Если убьёт - поступит милосердно и к нему, и к себе, потому что хвост давно уже виляет собакой и Кай не может не замышлять на задворках тёмного пространства себя самого даже против тех, кто ему близок.
Срочно прекрати портить лучшее, что с тобой происходило за последние три года, - приказал себе, наконец, Второй.
И...

- Развернёшься, ты бы удивилась, - как ни в чём не бывало улыбнулся мужчина. Правда, во времена "развернёшься" ему ещё хватало ловкости ходить на руках - теперь вряд ли.
Его всё ещё слегка мутило от паршивого чувства предательства во всём и каждой мелочи, но внимание, слава всему на свете, кроме богов (Кай их не любил), переключалось с бардака в голове на упорядоченность ощущений тела. Глациалис его раздевала. Это было восхитительно и возбуждающе.
- Да-а, - протянул, улыбаясь ещё шире - и искренне - Кай. И добавил, точно намереваясь разрушить настроение, - мамка купала.
Мамка купала, фр-р-р... Он вернулся домой из Фолента и она ломала ему, девятнадцатилетнему лбу, неправильно сросшиеся кости - вот тогда это было последний раз. При взгляде на суровое выражение лица целительницы, не смягчённое нежным снисхождением, он понял, что молчать и делать вид, что всё в порядке, больше не имеет права. Это тогда он медленно начал зашиваться в свои клоунские маски и одёжки наглухо. Он по жизни боялся, когда кто-либо подбирался к нему слишком близко. Боялся и изливать душу, показывая все болевые точки и внутреннюю опустошённость, и быть уличённым в скрытности.
Человек не бывает определённо храбрым или трусливым. Некоторых на свершения гонит страх несостоятельности где-то ещё (как Кая по карьере его бесчисленные неудачи с семьёй), другие храбрыми слывут, потому что просто боятся жить больше, чем умереть.

Пальцы подрагивали, но не от страха - у Кайлеба банально мёрзли руки. Он возился с корсажем, завязками над разрезами юбки, выравнивая счёт по количеству одежды стремительно, а выдернутые ленты, где их можно было выдернуть, собирал в зубах. А что? Настоящие рыцари носили ленту своей дамы - у него же набирался уже седьмой трофейный узел, но всё от одной. Увы, не всегда удавалось утянуть с нижнего белья - иногда его просто не было на месте.
Он уже давно преодолел ту грань безумия, когда безобидный фетиш портил картину. Теперь он только оздоравливал и отвлекал от действительно неприятных вещей.
- О, ещё нашёл! - лыбясь с ленточками в зубах заметил некромант и пустил юбку расплываться тканью по плитам пола. Его собственные штаны со следами сажи и крови осталось только переступить, но прежде, чем Кай это сделал, он подсадил вампиршу на край ванной. И нет, это было совершенно не лапанье круглого белого зада! Вот это, - он слегка ущипнул ляжку, пока руки проделывали путь назад, так, что выступил лишь бледно-розовый след, - уже с намёком на правду.
Некоторые женщины не терпели ни щекотки, ни щипков, ни даже объятий и ласк. Спасибо случаю и звёздам, что Глациалис, для которой и лёгкое кровопускание с насилием помехой не казались, не ломала Кайлебу веселье в таких мелочах!
Ленточки пришлось выплюнуть - они мешали целоваться - и сложить на столик. Попутно некромант смахнул, но успел подхватить какую-то склянку, и немедленно отвлёкся, чтобы изучить содержимое и предоставить Глациалис на экспертную оценку, потому что первой его мыслью было заключение "что-то древесное", а второй - абсолютно тупой варварский вопрос "ну и чойта?". Как правило его мыло пахло подсолнухами и напоминало маленький кирпич, а это было что-то даже не твёрдое, как и всё в склянках на столике.
- Чувствуешь этот неуловимый соблазн утопить? - мурлыкнул на ухо Виан Кай, выровняв её баланс и обойдя ванну с другой стороны, чтобы залезть первым. Ему не нужны были подставки - с средним вампиром северного клана у мужчины был разрыв роста в голову-полторы, он мог просто переступить. Он это же Ворлак. Он лихим движением просто запрыгнул с помощью упора рук, умудряясь не плеснуть через край. И тут же пожалел: от резкой боли в спине перед глазами высыпали звёзды сине-красные звёзды.

- Так бодрое "Ух" закончилось не очень радостным "твою ж мать...", - подытожил Варлок.
- Если человек - идиот, то это надолго, - добавил Пятый.

Некромант просто закусил губу и потянул в воду женщину, устраивая у себя на коленях.
Ну почему, почему-у-у он так измотал себя, что в тридцать лет был вынужден вспоминать о сердечном ритме и давлении?
В отличие от иногда смотрящихся солидно и пафосно седых волос (хоть он и всё равно предпочитает ходить. как красная тряпка) это - совсем не весело!
Минута, всего минута и всё будет в порядке...
Кай обнял вампиршу, положив подбородок на гладкое плечико.

- Называй вещи своими именами: дурачок, - шепнул, улыбаясь, он на ухо Глациалис. - Я не потерян для самоиронии.
Смейся, и весь мир будет смеяться вместе с тобой. Плачь, и рыданиям твоим ответит одиночество.
Так говорил персонаж, чьё имя переводилось как "Беззаботно Живущий Сегодняшним Днём", и этот же персонаж позже думал: "Что-то сегодня беззаботно не получается". Эта история так запала в голову Кая когда-то, что он неосознанно стал до исступления высмеивать всё, что бы ни подкидывала ему жизнь. Смех-лекарство, сарказм-защита, цинизм-профилактика: он смеялся, когда ему было весело, смеялся, когда было больно, радовался мелочам тихим, своим единственно искренним и чистым смехом, и вымораживал врагов и союзников невротическим хихиканьем, перераставшим в хохот в полную глотку, когда безумие брало поводья крепче, чем трезвость сознания. Невозможно существовать на месте Кайлеба Ворлака без так нелюбимого некромантами смеха: слишком много дерьма хочет тебя утопить в отчаянии, попробуй подойти к нему "по-взрослому", с полной серьёзностью.
Сейчас он хотел бы радоваться без язвительного "но не долго". Увы, не умел.
- А я слышал, что для всяческих упругостей ты купаешься в крови девственниц, - жмурясь от ласки, продолжал Кай. Ему было легче приходить в себя с забитым всякой нелепицей ртом. Подушки, чтобы жевать - нет, ругаться при прекрасной даме - не по-рыцарски. Не то, чтобы он со своими шуточками и комплиментами так вписывался в образ. - Не то, чтобы тебе это было нужно.
Дилемма, которой не поймут юные, сытые и особо не занятые ничем, кроме возрастных терзаний принцессочки и знатные персоны: страсть или сон. Иногда Ворлак с прискорбием обнаруживал, что на всё, что он хочет, может хватать его личностей, но не физических сил. Ещё он прекрасно знал, что, стоит попытаться, и долгожданный отдых игра его больного сознания превратит в нескончаемый кошмар. Что же до Глациалис... Её тело, её тепло - не верьте слухам, как лёд холодны только трупы и камни, все их тихие полушутливые полусерьёзные разговоры о больших делах и мелких тонкостях жизни как таковой не избавляли Кайлеба от груза невообразимой усталости по-настоящему (как ничто уже не избавляло), но и не несли привкус осточертения. Было ли в этих странно начавшихся отношениях что-то глубже внезапного, лихорадочного и всепоглощающего интереса? Мужчина не знал. Иногда ему казалось, что он влюблён, иногда - что любит, иногда - что согласен на всё и даже больше, но послушайте! Иногда Ворлаку так же казалось, что он не любит сестру, не желает Алеку Эарлану зла и передел мира ему к чертям не сдался, что, конечно, были ложные ощущения, порождёные спором его личностей. Удивительные метаморфозы происходили в расколотом сознании, как замечательно, но немножечко жаль, что зрителей у этой мистерии было меньше одного.
Зато Кай был достаточно большим мальчиком, чтобы не называть "низменные" порывы низменными и принимать их, как должное и истинное, когда не знал, что думать. Его дыхание подрагивало, только теперь дрожь была не зябкой, а глаза стали блаженные-блаженные.
- Ты слишком... много вертишься, - давай ещё, мне нравится, - то ли проворчал, то ли прохихикал-профыркал некромант, придвигаясь к женщине ещё чуть ближе, разворачивая к себе лицом и прижимаясь одновременно к губам и бёдрам. Боль уже отпустила повреждённые мышцы, но Кайлеб не торопился. Его давно уже интересовал не сам процесс, а ритуальное таинство, где было место и лишним прикосновениям, и приятным словам, и игре на ожиданиях. Одной ладонью он гладил прямую, как в невидимом корсете, спину, другой рукой перекидывал, прочёсывая пальцами, густые, длинные и тяжёлые волосы любовницы. Ей-то, в отличие от него, ванна была не нужна, но она всё равно решила поплескаться за компанию.
В чём же волшебство, что они никак не могли друг от друга оторваться? Люди - и нелюди, которые живут в одиночестве слишком долго, вообще-то не склонны в свои устроенные быт и пространство пускать кого-то. Или они его немного перебрали?

- Ну, если судить с чисто, гм, медицинской точки зрения... - нет, это было не смешно, не в Альянсе всё-таки. - Нет, всё-таки не стоит. Я и облезлый весьма мил и обаятелен.
И жизнь моя - сплошная вечеринка, - протянул саркастически Второй, пародируя себя самого когда-то.
Изнутри это казалось очень смешным - разглогольствования человека, выглядевшего порой даже хуже беспробудного алкоголика. Эта ходячая иллюстрация к тому, что делает с человеком отсутствие дома, крепкого сна и их замена на крепкие напитки, неподъёмные амбиции и очень опасную магию ещё умудрялась высмеивать собственное положение. Всё выше и выше, безнадёжнее и упрямее, а воздух всё реже, и вот уже ни сил, ни желания, да и смысла карабкаться - только ради пройденного пути.
Нет, к миру и к себе нельзя относиться слишком серьёзно.
Став Великим магистром Культа, Кайлеб обнаружил, что слухи о себе самом запускать не только увлекательно, но и весьма полезно. Чем меньше правды ясно или не ясно с точностью осведомителей о тебе, тем легче удержаться без потрясания ножом. Большую часть своей репутации он заработал как фанатичный исполнитель, Потрошитель, псих с косой в правой, огненным шаром в левой и страшной песней для расправы. Информация устарела, во многих смыслах Кай ослабел как боец, но на открытое противостояние с ним никто не решался. Зато решили сговориться. Ну, он всех и передавил по одному, лично, мразей!.. Это ему дорогого стоило, но стоило. Он полагал, что и Глациалис не брезговала показательными акциями посерьёзнее пинания собаки (то есть кровопускания рабу) и, конечно, не пренебрегала слухами.

Вот другим мужчинам чуть нездоровится - и дайте лекарства, ну а Кайлебу... а Кайлебу по жизни, всегда и везде, нужны были только успокоительные и таблетки от жадности - причём побольше, побольше! Слишком бодрый и ненасытный, себе во вред, поговорка "живём однажды, ярко, но не долго" на полную мощь. Его безумие было настолько сильно, что он казался почти нормальным, только... в сумме не хватало одного слагаемого - целостности.
Одно мгновение казалось - и на самом деле так и было, - что он собирался обцеловать Глациалис, как облизывают истекающие соком фрукты перед тем как неспеша, смакуя есть, а в другой момент у него зримо перехватывало дыхание от самой малой боли, в голове что-то неслышно переворачивалось, и, на фоне всего произошедшего за вымазанный сажей и запёкшейся кровью день ему уже хотелось резкого, злобного, животного удовлетворения. Разрываться между двумя противоположными желаниями тяжело, и нежность перетекала в грубость и назад. Сначала начали топорщиться, как у выгнувшего спину хищника, тонкие прозрачные волосы на загривке и предплечьях, загибались, как в судороге, будто на них есть когти, которыми можно вцепиться, пальцы. Небольшие и незаточенные, правда, были, едва ли они могли продрать кожу, скользя плавно, медленно вдоль спины. Потом, повинуясь неотвратимой реакции на привкус собственной крови во рту, задеревенели мышцы на руках, сначала лишь немного ограничивая вампиршу в движении, но, стоило коснуться, и удавьи круги стягивались. Пара ответных поцелуев в висок, прежде чем любовница добралась до ключицы и рубца - то ли сдержанная жадность, то ли отчаянная нежность, и в результате - тихий судорожный вдох, заглущённый прилипшей к губам белой прядью, откинутая к потолку голова, невидящий взгляд и в нём - короткий момент отсутствия и абсолютного отрешения.
О, и спасибо всему святому и не святому, что она с ночи очередной несостоявшейся смерти Ворлака не срывала кожу со старых ран даже в шутку. Имея чуть больше сил, он за такое мог бы убить.
- А знаете, Ваше Высочество... я, кажется, раскрыл Ваш ужасный секрет! - шепнул Кай, очень быстро вернувшись в сейчас.
Одна причина, почему почти от всех любовниц, бывших у него после безвременной гибели Эйр, некромант уходил, едва их начинало объединять что-то большее, нежели приятно проведённые ночи и, изредка - дни тихого бытового досуга. Достигая мягких точек и верных струн, за которые его можно было дёргать, даже самая обычная мудрая женщина (а глупые Кайлеба не привлекали никогда) начинала видеть сквозь морок эксцентричности и непредсказуемости. Картинка из этих кусочков просто не срасталась так, как должна. Благо, у Глациалис были свои секреты и множество того, что должно было бить тревожный звоночек, было либо известно ей (что Кай - глава культа), либо не смущало из-за происхождения (тем временем для коренного пантердорца Ворлак-младший был уже просто за гранью добра и зла).
-...в Вас засела непростительная доброта!
Для Виан - почти как диагноз.

Что-то было не так. Он не обцеловывал Глациалис, а получал всю ласку сам.
Он так резко снял руки и взялся за борта, что капли, не успевшие упасть с пальцев, громко плеснули вокруг.
В пространстве постели (или, в данном случае...) нет должен и не должен, есть нравится и не нравится. Так вот, Кайлебу нравилось дарить, зная, что подарки ценны. Наверное, толика этого чувства кормила мальчишескую гордыню ("Я поцеловал самую могущественную женщину в мире и ей понравилось, э-гхей!"), другая - извинялась перед семьёй ("Ну, хоть в чём-то я хороший человек, правда, папа?"), а третья забивала рот параноидальному ощущению уязвимости, которое ломало настроение каждый миг, когда Кай убеждался, что далеко не всесилен и на свете полным полно вещей в которых он зависим от других.
Наверное, поэтому он так любил несовершенства в окружающих.
Он снова ощущал контроль над собственным телом, щекочуще-острые коготки на затылке, губы, ладонь, так холодящую обожжённую и всегда хранящую жар пожара кожу на правом боку, собственное бесноватое желание придавить вампиршу к краю ванны и взять вот прямо сейчас...
Не перевернётся. Вода и металл слишком тяжёлые.
Влажные ладони поднырнули и взяли лицо любовницы, мягко приподняв за подбородок. Бледная кожа Виан редко выдавала румянец, но когда кровь приливала к мелким сосудам у самой поверхности щёк... Кажется, именно это и стоит звать "кровь с молоком", а не бледность и стеснение, свойственные невинным девушкам.
Есть много переоценённых людьми добродетелей. Невинность, например, и набожность. Толка в них - до первых заморозков, а дальше зови добродетеля идиотом и не ошибёшься. Правила игры и бесконечно различные интересы приводили к тому, что количество святости (или, скорее, пустосвятости) в крови выживающих неизменно уменьшалось. Ввиду этого проявление широких жестов от тех, кто мог позволить себе на лицемерную мораль наплевать выглядело потрясающе ярко и красиво.
Она же не могла не видеть, что мужчина её без крови и без ласк уже хотел и обожал?
Он поцеловал её, со всей оставшейся жадностью, водя большими пальцами по скулам, нащупывая левой рукой тонкий сбегающий по щеке шрам, проводя языком по дёснам над клыками. И снова некромант вернул ладонь на её поясницу, притягивая к себе. Невесомость в воде смущала ощущения от близости тела, в её тепле почти не существовало плотной оболочки. Они плескались довольно долго, чтобы весь пар сошёл.
- Я видел эти земли, за проливом, - шепнул он мысли родом из вчерашней ночи в холодной разрушенной башне, медленно подобрав ноги и упираясь мысками и коленями в скользкое дно, - запущенные, но не разорённые, лишь протянуть руку и взять, пока прочие грызутся, а демоны наводнили Остебен... - это был не продуманный комплимент и вообще не комплимент, просто измышления, предваряющие один интересующий некроманта вопрос. Очень странный и вроде как неуместный, учитывая, что Кай во время болтовни захватил бёдра вампирши и теперь прижимал её спиной к борту ванной, в одном вдохе от того, чтобы с превеликим удовольствием повторить подвиг всех кроликов (в их случае, скорее, кроликов-людоедов), но этот человек три года был женат на работе и, будучи сумасшедшим, считал нормальной такую жизнь. Уже хотя бы это оправдывало его лёгкое, перемежающееся с поцелуями, дразнящее баловство.
- Потрудись мне рассказать, чего от жизни хочешь, м? - мурлыкнул в шею любовницы Кай, спонтанно подхватывая правой рукой со столика самый большой флакон. Тут не было вообще никаких размышлений об общих или "специальных" средствах, просто без хоть чего-нибудь пенящегося они так вылезут из расплескавшейся ванной довольные, но гря-язные...

Всё было именно так, как и должно быть.
Не только дамы любят комплименты: подсознательная потребность мужчины знать, что он лучший, знать, что из всех других, и даже вместо императорских принцесс-инфант-как-их-там выберут его, знать, что он нужен, по нему скучают, его ждут, толкает на всяческие ухищрения, соревнования и шантажи. Только ли в Кайлебе говорило мурлычущее от такой отдачи самолюбие?
Нет.
Он на миг подумал, что всё именно так, как и должно быть, лучше не придумаешь. Но для кого? Для чего? Этого "не только", чего-то холодного и осознанного на неуловимом уровне, стоило бояться ему самому, ведь знание - сила, и эта сила ушла в руки внутреннего врага. А врага чего? Странного, внезапно зародившегося, почти супружеского сожительства, как говорят в Альянсе, a mensa et toro - ради стола и ложа?
Он, наверное, и песок в стекло мог уже плавить - иметь такую власть над душами... Ледяная, дикая, жестокая, опасная вампирша, у него в руках - как тающая снежинка, не в силах думать ни о чём, кроме наслаждения здесь и сейчас.
Для чего?
Для чего?
Почему Пятый наконец-то замолчал и не саботировал его веселье и в этот раз, и всем остальным осколкам внешне целого некроманта это так не нравилось?

Так или иначе, Виан в своей философии сохранения дикости и иерархии от слабых к сильнейшим, ошибались в одном - они ставили на силу и распугивали по-настоящему мудрую дичь, становились безопасны для тех, кто знал, как обходить эту стаю кругом. Хитрый хищник до последнего момента бережёт своё человечное безобидное лицо, не скалится. И не имеет совести, от которой маска прирастает к содержимому под ней. Совсем. До этого Кайлеб если и дорос, то только на какую-то часть. Он - правдолюбивый и совестливый бессовестный лжец.
- Эту дурищу я уже замочил! - хихикнул в лицо Глациалис человек, в котором всё и везде было "почти". Он сам умирал от нетерпения, с восторгом предвкушая развязку и приятное опустошение с крепким сном после. Почти.
В контексте купания фраза прозвучала так, будто труп должен вот сейчас где-то всплыть. Кай выпустил из пальцев флакончик, и он быстро пошёл ко дну с неслышным за шумом дыхания и сердца - их обоих - "плюх". Той же освобождённой пятернёй он опустился сквозь расплывающуюся и пенящуюся плёнку в воду, но нашёл и достал не совесть, а круглую ягодицу, чуть распластанную по стенке и сгрёб, чтобы насадить на себя. Вода, в которой тела ощущались почти невесомыми, казалась тёплой, пока они не соприкоснулись вплотную опять. Задорное выражение на лице мужчины сменилось восторженно-блаженным "о" с заламывающими лоб в складочки бровями. Он зря отчаянно тянул время и втайне беспокоился - не бывает не вкусно, не приедается быстро долго-долго вожделенный лимонный пай, если ходишь вокруг подоконника несколько лет, а попробовать никак не можешь. Это не только и не столько о женщинах вообще, сколько о Глациалис. Кто знает, как бы сложились дела, наплюй он тогда ночью в лесу на косу, на клыкастых охотниц и прижми, как щекотало "хочу" под позвоночником к дереву, пока твари разносили ту деревеньку? Может, он был бы уже давно обращён, как и говорила его история для чужаков, и давно бы потерял все чувства, кроме лютой ненависти. Всему хорошему место и время.
Не прошло мгновения, а некромант опустил свой вздох - беззвучный, договорился до онемения - с поцелуем Ледяной на пухлые губы, схватился одной рукой за край, и дал себе полную вольницу.
Слились - не то слово, слишком торжественное, основательное, как неторопливое изучение друг друга, приручение и привыкание, которым они занимались на полу, сметя шахматы, в первый раз. Пришла весна, а они не леденеющие настом сугробы и не реки, чтобы сливаться. Вот возня - очень верное слово, живое, весёлое и суетное, как плеск воды и порывистые движения в просторной, но всё-таки тесной ванне.
С клыками целовать, чтобы не ранить, оказалось очень неудобно, зато на уровне инстинктов хотелось кусать и пить. Это Кайлеб в себе настырно подавлял, не отвлекаясь от игры с верхней губой вампирши, её зубами и нёбом и старательно не думая о шее и ключицах, которые как ожерелье облепили пузырики мылящей жидкости, флакончик от которой подлез где-то на дне почти под колено и давил, грозя хрустнуть от неловкого скольжения и впиться осколками. Спину простреливало болью, но это только заводило. В голове человека, не смотри, что ещё недавно роились идеи и планы, так легко и непринуждённо повис непроглядный белый шум. Он просто решил, что пробраться не только в постель, но и в душу Холодной достаточно. Она уже его ждёт. И пусть, если всё сыграет, Северные земли достанутся ей или её сыну. Добиться своего Кайлеб мог до сих пор, и дальше сможет.
Целая волна воды, казавшейся контрастно-холодной по сравнению с руками, губами и телами в их порывистом горячечном движении, плеснула на плитки, и те не стаяли вопреки своей внешней схожести со льдом, но не этот звук прервал веселье, а угрожающий скрип где-то снизу, будто металлическая ножка сдвинулась по полу. И если секунду назад Ворлак не слышал, да и плевать хотел, у кого как стучит сердце и кто из них громче, похотливее и, что уж, забавнее другому в рот стонет, слишком занят был процессом преодоления сопротивления замедляющей движение воды, то теперь эта заглушка резко упала. Оттолкнувшись побелевшей от хватки рукой от мокрого борта и забрав вместе с собой Глациалис, он со вскриком, быстро перешедшим в шипение сквозь сжатые челюсти, сел на дно спиной к стенке. Склянка из-под его ноги откатилась куда-то в другую сторону.
Кай был зол. Дурацкая ванна! Он хочет женщину, а она, видимо, рухнуть под ними!
Заминка и боль только раззадорили некроманта, но остудили голову. Кровь отлила от лица, опуская вздувшиеся вены, оставляя только красные пятна на переносице и скулах поверх контрастно-бумажного полотна кожи. Мужчина вдохнул, выдохнул и открыл глаза.
В юности у неё определённо были пунцовые-пунцовые губы, если судить по цвету сейчас. Или они исцеловали и сжевали друг друга в мясо, потому как собственную усмешку Ворлак ощутил только где-то в районе щёк.
Его руки соскользнули: одна - с плеча по спине, петляя под льнущими к коже волосами, другая - с поясницы, вдоль бедра, на металлическое дно. Отлепившись от стенки, Кайлеб приблизился лицом к её лицу и, прежде чем она решила что-либо предпринять, прошептал:
- Развернись и упрись, - голова, точно у мима или пьяного, резко упала в сторону, но потом поднялась, - во-он туда.
Сидя тоже хорошо, но ему так хотелось, быстрее и злее, и прямо сейчас.

- Ну пожалуйста, - с улыбкой чмокнув в щёку вампиршу, попросил Кайлеб. Закрыть глаза, представить другое место и другого человека - лет на двадцать-двадцать пять младше, и дорисовать "мам, я буду сильно плакать!". А так это был лишь лёгкий и ловкий трюк без магии, чтобы заглушить неуютные перемены в ролях.
Некромант помог ей приподняться, и тоже перебрался, но в противоположный край, чтобы встать на колени. Его собственное возжелание отзывалось почти болезненной и беспокойной тяжестью на каждое движение не туда, но - весёлый факт о Кайлебе Ворлаке - больная голова, которая руководила глупостями, у него всегда была сверху. И в этой самой голове, от избытка дури рано ставшей седой, роилось не на уровне мыслей, а простых желаний что-то неописуемо-необъятное. Ну и что делать? Тело одно, женщина одна, убивать, вредить, даже шутя ранить - НЕТ, НЕЛЬЗЯ, И ХВАТИТ ОБ ЭТОМ ДАЖЕ ДУМАТЬ!..
- Пожалуйста, - отведя волну наполовину промокших, наполовину сухих и всё ещё пахнущих маслом волос так, прошептал Кай.
"Ты же не боишься, доверяешь мне?" - не прозвучал вызов. Трудно сказать, действительно ли он просил свою госпожу о милости, или больше манипулировал её восприятием, уже на полпути к желаемому, которое, как известно, раз загорелся, всегда добивался. Но одно дело - брать грубо, не заботясь ни о её удовольствии, ни о, хотя бы, удобстве, лицом к лицу, не замечая ни боли, ни ярости, а другое - добиться. Его руки, в бою загорающиеся испепеляющим магическим пламенем в секунду, только легко проводили вдоль живота, рёбер, перебираясь назад, приподнимая волосы по лопаткам, и никакого насилия даже близко не было видно.
Он ещё несколько раз - довольно торопливо - омыл, зачерпывая воду и проводя ладонью по холёному телу, потом, взяв Глациалис за правое запястье, а левой своей рукой, хозяйски распластанной на животе, потянул задом на себя и растянул между собой и краем ванны, именно так, как хотелось ему. Быстро уже не получалось, или так, по крайней мере, казалось - да Пламень с ним! - лёгкое извращенское удовольствие от ощущения власти и превосходства ударило в голову ему, как ранее идея подчинения и нахождения под женщиной с противоположными острыми ощущениями. Казалось бы, что странного? А поставьте на место кого-то столь же опасного, из одной лиги. Садомазохисты из ванной уже выяснили, что способны в секунду уничтожить друг друга.
И всё-таки Кайлеб был почти нежен. У него подрагивали пальцы, но он мягко провёл по вздувшимся на тыльной стороне ладони венам, оставляя руку вампирши держаться за борт самостоятельно, его коленки уже онемели от желания просто взять и присунуть, но второй рукой он прежде провёл меж двух белых фигуристых ножек, горячими пальцами надавив разве что по нежным участкам кожи напротив друг друга по внутренней части бедра, до которых уже не доходила расплесканная в здоровскую лужу вода. Идеально.
Быстро пощекотав поцелуями и касаниями подбородком проступающий под белой кожей обманчиво хрупкий позвоночник, Кай сморгнул остатки разроившегося за материальной картинкой бреда и, приблизив губы к плечу поставленной на колени вампирши - он со своим ростом накрывал её телом полностью, - мурлыкающе игриво шепнул:
- Я ведь после принцесски так хотел тебя отодрать, милая.
Пробивать леди пространственную дверь туда и обратно, не следуя и даже не подглядывая? Ха! Ну, что поделать, что не сразу? Почти заманенная принцесса удрала с кем-то ещё. А вот Ледяной ведьме Севера бежать было некуда - обманщик, всё так же избегая прямого вредительства, прежде чем в неё войти, взял свободной рукой, скользнув под откинутую белую косу, её крепко за левую ключицу, собрал полоску бледной кожи с загривка, который она недавно так увлечённо продавливала когтистыми пальчиками ему, и так держал. Если клыки, за неделю не раз пустившие кровь ему, пока с внутренней стороны губы не появились нечувствительные мозоли, что-то и продрали, то он не почувствовал и не попробовал, как не чувствовал и вообще забыл о существовании застрявшего где-то в районе напротив его сердца и под лопаткой у неё спины амулета. Вот уж какая зачарованная дрянь, будь в ней не просто мощная магия, но разум, счастливо визжала бы от их кусачих привычек, напитываясь энергией на месяц вперёд. Артефакту спасибо в том числе, что Кайлеб почти рычал, снова сорвавшись на ненасытный бешенный темп после терпеливых ласк, без которых он вообще рисковал ничего не уловить и прочувствовать. Его, как и многих мужчин, природа наградила и скорым удовольствием, и разрядкой, и слабостью, что было забавно, если не сказать несправедливо, ведь у него никогда, ни с одной самой здоровой и серьёзно настроенной женщиной, начиная с Эйр, не получалось детей. Желанные, не желанные - не суть, кувыркаться-то всё равно хотелось дольше и больше, когда настроение приходило. С каждым новым Кайлебом в голове оно выпадало всё реже, и тем страннее, что с Глациалис появлялось всегда. Даже Потрошитель вампиршу хотел не просто убить, а по кусочку разобрать, надругаться, отжарить, сжарить и под конец - сожрать...
Тень пролегла по увлечённо-сосредоточенному лицу некроманта, и он резко, с почти протестующим воем отпустил челюсти. Насколько же извороченным изнутри и насквозь должно быть существо, чтобы противоположные основные инстинкты - жажда жизни и жажда смерти - так мешались и превращали в грязное варево любой самый яркий момент?
Задыхаясь от хриплых вдохов, перешедших под конец в одержимые не то стоны, не то смех, Кай до боли сдавил пальцы на мягком бедре, а второй рукой рванул Глациалис на себя, выпрямляясь. С последним толчком напряжённые до судороги ноги разъехались, по рёбра уводя мужчину в воду, сидеть почти в медитативной позе, а руки ослабили цепкую хватку, выпуская бестию на волю. Теперь она вполне могла его разорвать, не беспокоясь уже о собственном здоровье: добравшийся и слетевший с вершины удовольствия некромант был безобиден и податлив, как тряпичная кукла. Ну, с поправкой на характер, как самовоспламеняющаяся тряпичная кукла.

Кай превратился в бумажного человечка: обмяк и притоп в воде. Все скрученные в болезненные узлы беготнёй и плохим сном на холодной земле мышцы окончательно расслабились, и даже отголоски удара в покрывшейся тонкой кожицей дыре между рёбрами отступили, заглохли, растворились в мыльной воде.
Некромант иногда ненавидел свою человеческую сущность, и спустя столько лет попыток стать абсолютно независимым от мелких и больших слабостей, радостей и уязвимостей, он чувствовал, что его только больше тянет в уют и душевную компанию. Его ли вина, что собственное племя его предпочитало обходить по широкой дуге: и обычные люди, и даже самые оголтелые и амбициозные некроманты из Культа, теперь, после чистки в организации, были слишком ослеплены созданным образом либо слишком запуганы, чтобы общаться. Несомненно, чудовище Кайлеб Ворлак вылепил из себя сам. И правильно - пусть боятся. С теми, кого используют... нет, с теми, кому приказывают - не дружат и не спят.
Мужчина поднял сладко прикрытые и уже чуть сонные глаза на вампиршу, которая откинулась на борт напротив. Тоже ловила остатки волшебной лёгкости,  глубоко дыша, скрывшись по подбородок в пене, поднявшейся чуть ли не на ладонь над поверхностью воды.
Любимых не используют, - говорила Алисия когда-то, оправдывая свою любовь к сосредоточенному в себе и своих тяжких думах Алеку Эарлану. Пока её не убили, а тот не призвал в тело тупую, не имевшую даже трети того внутреннего сияния фальшивку.
Кайлеб переложил одну из длинных ног в тесной ванне так, чтобы не слишком выворачивались суставы. Его рука невзначай скользнула по вновь становящейся прохладной - даже в пока ещё тёплой воде - коже любовницы, и он не задумываясь погладил коленку, глядя в только показавшиеся из-под волны густых волос глаза. Улыбался своей усталой и ленивой ухмылкой, и оставался всё в таком же подвешенно-смущённом состоянии внутри. Голоса в голове последнее время звучали совсем неотчётливо, смыто, и таким же смытым и неясным стало отношение Кайлеба Ворлака ко многим вещам. Он, кажется, никогда не существовал целым.
Интересно, подозревала ли Глациалис, какой беспредельный разброд творился... и сколько раз уже он думал об этом сам? Почему так беспокоился?
Людьми, которых ценишь, нельзя манипулировать.
Императрица вылезла, дав ему, до нескладного длинному, сползти в ванну чуть глубже, согнув в коленях ноги с давно размокшими и переставшими чувствовать поверхность стопами. Посмотрев немного растерянным взглядом на свои руки с узловатыми длинными пальцами, так же сморщенными, неркомант постепенно сполз ещё глубже. Без Глациалис вода казалась холоднее. Оказавшаяся у самого носа пена - вблизи мужчина разобрал отчётливо - имела странный тёмно-розовый с пылью оттенок. Не то где навредили, не то с него смыли остатки наёмников, не то пахнущая диковинкой мылящаяся склянка.
А если решишься - не имеешь совести и любишь только себя.
Это был уже голос образа Алисии, который преследовал его после. Повзрослевший, очерствевший, как плюнувшая на своих повзрослевших, но всё ещё нуждавшихся в доме детей мать. Кажется, она первая заглянула ему в глаза, отмывая плечи в шрамах, и поняла, что он уже потерян. Надломленный невротик в девятнадцать, и дальше только хуже. Не бывалому ли лекарю и магии, и пилы, не знать, что сломанные хребты костенеют, но не восстанавливаются никогда?
Маг соскользнул вниз с головой, преодолев свой старый и такой же закостенелый страх задохнуться под водой, захлебнуться и утонуть, на миг подступивший вместе с водой к порванному горлу.
Тёмно-розовыми с серым - цвета выцветшего праздничного багрянца, цвета опухших век, безобразных рубцов и сбитых в кровь о пыльную стену костяшек, изувеченными и поросшими временем было ещё много вещей в некроманте. Граница, где краска на волосах перетекала с седину, например. Пена быстро сомкнулась, несмотря на те пару секунд, которые Кай продержался в воде, и теперь на месте отросших серых корней гнездилась пушистая мыльная шапка, а увенчанный ей сумасшедший собирал в ладони больше, чтобы с яростью истового фанатика начать тереть затем макушку и виски, иногда пробегая по лицу. Скрёб когтями - почти настоящими когтями Виан! - за ушами и в ушах, а убывающее за всеми этими процедурами мыло открывало в мутной воде матовое отражение. В отражении помимо похожего на почти убившегося маковыми грёзами человека на борт присела вечная, холодная и хищная красота.
Без галдежа в голове было пусто и грустно, но Кай продолжал вяло - от усталости, несомненно - улыбаться, пока по волосам, повисшим паклей на лоб и глаза, стекали струи. Руки вынырнули из воды, разрушая картинку, чтобы некромант ещё раз умылся.
Он должен был быть абсолютно счастлив в эти самые - и некоторые до этого- моменты. Ему было весело и приятно, его обожали, ждали и даже выхаживали, будущее рисовалось чудесатее и чудесатее, и даже гревшее внутри чувство, что, если всё удастся, Айрин можно будет вернуть в своё окружение ещё до середины лета...
Кайлеб опять окунулся в воду, и вместе с ним на дно отправился, да снова оттуда всплыл, ответ, которого он так не хотел признавать и боялся слышать.
- Знаешь, - севшим голосом и неожиданно невкрадчивым для тихого тона Гроссмейстера Культа Безымянного, обратился мужчина к отражению Снежной и такой домашней сейчас королевы. Какое счастье, что она не озаботилась призвать очередную стаю слуг менять воду и вообще не слишком заботилась теперь о чём-либо в его присутствии - так легче, - Тебе вправду надо подумать: может, стоит взять власть в руки, да не из-за кулис и фигур детей, а лично.
Да, именно так. За столь неожиданный подарок после последних лет отшельничества и бесконечного спуска по спирали во тьму, Кайлеб был готов служить нянькой и дарить земли детям - но только ради своей любовницы. Или так это выглядело, потому что самый назойливый и мерзкий голос в голове твердил, что всё ложь, от первого до последнего слова, и всё потому, что это ОН впоследствии с вампирской делёжки государственного пирога снимет сливки и получит сказочный навар. Может, это каким-то чудом не убитая ещё совесть зудела и заставляла извиняться за ещё несвершённое подарками, лишь бы задобрить уже предопределённую боль - в первую очередь для себя же.
Кай выбрался из ванной, слегка неуклюже - что, впрочем, при его росте смотрелось естественно - соскрёб в несколько неожиданно спорых движений с подбородка и верхней губы белую щетину, понюхал, обтираясь ещё раз, насухо, несколько склянок и вздохнул. Босые и всё ещё влажные ноги принесли его по холодным плитам к хозяйке не милого, но всё-таки дома, сами, руки лениво обвились вокруг талии - тоже, а по-лисьи притупленный треугольный подбородок нашёл в качестве подушки выбеленные чуть влажные волосы.
- Сестру Принца Вишенки я выслежу и добуду - быстро, Авель даже не заметит, - шепнул, прикрыв тёмные веки, Кай. - Брошенная девочка, которую не хотят оставить в покое - лёгкая добыча, если знать, на что купится её душа.
Кого угодно можно купить. Едва взрослого ребёнка - семьёй и домом, надёжно стоящими за плечами, Кайлеб это точно лично знал.
- Люблю тебя, - взрослую независимую женщину - надеждой на исполнение несбывшейся юной мечты после горьких ожогов и досадных ошибок.
Тонкие, съеденные по скверной невротической привычке губы поцеловали блестящую приятно пахнущую прядь.
Потерянного для людей - иллюзией нормальной жизни в почти том же обществе.
Сердце билось совсем сонно и медленно, и даже агрессивная кровь в амулете поверх перенимала эту жажду покоя. Вместе с угасанием разума угасали мысли о наживке для каждого, столетнего и нет, живого существа. Кай знал многое из своего арсенала на собственном опыте, как жертва.
Будь он способен испытывать подлинное счастье хоть один день, он бы визжал от счастья каждый миг зимы на Севере, даже тот, что орал на Эарлана. Но что-то умерло в нём когда-то тогда. Кайлеб Ворлак должен был чувствовать безудержное счастье.
Он не чувствовал.