Извините, Великолепная, но я - не подушечка для булавок
То, что вампирша бодрствовала, не вызывало сомнений изначально – для кого, иначе, маленькое признание?
То, что опять уцепится за слова буквально – почти не удивляло. Это вообще происходило с Ворлаком на каждом шагу. Говорил образами он с юных лет, но было это не полезным свойством, а серьёзным недостатком. У него не хватало терпения и навыка, чтобы картинки-загадки из своей головы трактовать, а видел мысли он именно такими. Как хотите – так и понимайте, в меру собственных возможностей. Для себя Кайлеб только знал, что первое значение всегда скрыто.
То, что Глациалис снова начнёт пытку, не дав передышки, становилось всё более вероятно с каждой секундой. Некромант просто не поверил первому, аккуратному прикосновению – он никогда не мог верить существам с холодными руками. Вцепится. Не вцепится. Вцепится. Не вцепится… А потом увидел это во взгляде, не зная, благодаря какому чутью.
- Позволь напомнить тебе, что ты под одной шкурой с монстром.
Это не было загадкой. Оба прочтения оказывались равно верны.
Нет…
Белое сияние, наполнявшее пространство в голове тишиной, резко сжалось до размеров пентаграммы-ловушки, и Кайлеба как будто выпихнули из этого круга. Если пучок мыслей можно куда-нибудь вообще пихнуть. Он оглянулся, и столкнулся с собственным лицом в трёх версиях.
- Соскучился? – спросил один, ухмыляясь.
- Или решил вдруг, что мы больше не нужны и ты справишься со всем лучше, собрав всю память себе? – продолжил другой. – У меня для тебя плохие новости, Мальчик: всё, что нужно тебе для выживания и продолжения пути, мы делаем с твоими задатками куда лучше и эффективнее, хоть ты в лепёшку расшибись, – Пятый не похож ни на лиса, ни на кота, ни на хорька – на засевшего в засаде удава. Он даже губами шевелит как-то странно, по-змеиному скользко и ядовито. На фоне Гроссмейстера даже оскал Варлока выглядит куда более приятно, хотя слова – грубее и того же толка.
- Даже попытавшись собрать всё под свой прямой контроль, ты облажаешься. Ты же боишься даже нас.
- Ты устарел, – заканчивает Четвёртый. Это что-то совсем странное. Все три активных личности объединились, даже этот… – Иди баиньки, а?
На миг в памяти настоящего Кайлеба Ворлака вспыхивает момент. Серое небо, ошалевший и растерянный взгляд девчонки-ульва, невыносимое чувство чужести в собственном теле. Надо драться, отбиваться, защищаться… делать что-нибудь! Но он лежит и позволяет полуобращённой волчонке нанести удар по горлу. Ещё и мелькает сожаление: близко к нужному сосуду, да не по нему.
Совесть и предатель в одном лице? Ещё одно доказательство, что мораль Каю была изначально навязана извне.
С последними всплохами самосознания Первый, настоящий Кайлеб, вспоминает, с чего начались все эти я-не я. Однажды, потерявшийся, голодный юноша, пролетевший за считанные дни всё расстояние от невыдающегося благополучия до дна царства вечных мук на земле, пожелал просто закрыть глаза, не сойти с ума от ужасов, которыми наводнилась его жизнь и просто очнуться дома, таким же хорошим братом для своей милой сестры.
Но той сестры больше нет: имя тела носит одна кукла, имя души – вторая, которая ещё ужаснее. Айрин – вроде бы это и та Лисса, но обратившаяся полной противоположностью после соприкосновения с тенью. Интерес Вермины заключался в дополнительной душе для неё, а не в обеспечении хозяина счастьем, а он повёлся, поставив на хоть долю человеческого даже в этом монстре, тогда ещё веря, что нет абсолютного зла.
Крайней степени отвращение ко всему, что наполняло его существование уже много лет, захватило Кайлеба. Лёжа на кушетке в построенной собственной же фантазией клетке сознания, он засыпает с ненавистью к себе, к ним, к воплощению самого глубокого безумия, до которого он докатился благодаря боли и отчаянию, когда их стало слишком много. Его ролью в семье были сны и поддержание прочих. Что ж. Чем дальше – тем больше его грёзы прерываются гораздо более похожими на реальность кошмарами.
Под кроватью Потрошитель маниакально бормочет считалочку про рыбака и десять ламарят.
- Я заблуждался насчёт Глациалис, - признаётся Второй, глядя сквозь общие на всех глаза необычно равнодушно. Такова его натура – искать и влюбляться в идеалы, а потом, когда пелена спадает, сидеть и отплёвываться.
- Придумал себе красавицу и чудовище, два в одном, а теперь не нравится?
- Не придумал, а обознался. Все мы выглядим так, когда спим. Не знаю даже, то ли чудовище такое непрошибаемое, а всё человеческое давно перегнило, то ли женщины там не было вовсе.
Человеческое – не совсем то слово.
Любые существа, по природе своей склонные жить в обществе и при этом обладающие разумом, испытывают чувство меры. Общепринятая – мораль – может у кого-то и отсутствовать (Кай, например, аморален), но у всех нащупывается грань где-то.
Некромант мог подобрать десяток вещей, которые он бы не сделал никогда и ни за что не из страха наказания или осуждения, а просто потому, что это выходило за его очень широкий круг дозволенного. Он не был эмпатом, способным сопереживать окружающим от слова "совсем", но головой прекрасно умел примерять то же на себя.
Это – главное различие между эгоистом и эгоцентриком.
- Это Вермина номер два, в долгосрочной перспективе, - говорит Четвёртый. Демоницу, эту вечноголодную тварь, он ненавидел больше всех прочих. Для совести Кайлеба, работавшей, скорее, как сбойный механизм суицида в самых печальных ситуациях, не было уже смысла опровергать то, что он – часть душевнобольного психопата, родной брат мечтателя, хулигана, маньяка и амбициозного и жадного до контроля манипулятора. Но глядеть на выродков хуже себя он спокойно не мог. Идея лучшего мира – его, а не Гроссмейстера идея – заключалась именно в том, чтобы избавить мир от чудовищ, а потом – от себя самого.
- Жрать собратьев она пока не начала.
- Начнёт, - вмешивается Гроссмейстер. – И хорошо бы, чтобы в итоге сожрали её.
- Во имя мёртвых шлюх, кто-нибудь, тресните по лбу этой оголтелой суке! По мне лучше сдохнуть, чем быть подушечкой для булавок!
Кайлеба Ворлака можно очень долго пробовать на прочность, пока игра ему нравится. Но вот Глациалис вцепилась в шрам – святое, память, бесценнейший урок! – и ему разонравилось. Пока она терзала рубцы, маг искал в себе силы. Неприятный факт: его магическая аура была практически выжжена, и подходящая для некромантии её часть почему-то не восполнялась. Даже телепортироваться прочь без поддержки тёмного домена Кай бы не рискнул. Но огонь всегда оставался с ним. И в голове всегда сохранялось предположение, что спалить врага вместе с собой – неплохая идея, когда нет других выходов. Выход из постели Глациалис другим и не виделся.
Это вампирская кровь блокировала некроманта, частично. Она же его спасла. Она же дала ему силы сейчас, достаточные, чтобы резко и крепко перехватить запястья нависшей над мгновение назад абсолютно покорной жертвой мучительницы.
- А я смотрю, тебе мама запретила вышивать, и ты стала держать за подушки для булавок всех прочих? – прорычал мужчина, сдавливая узлы вен до боли в собственных пальцах. Разбуженная магия скапливалась в его руках, обретая форму заклинания. О-о-о, он прожжёт, прожжёт эти изящные ручки не просто до мяса – до кости! – Веришь в свою безнаказанность и бессмертие, до сих пор? А на лице что – сама шрам нарисовала?
Всё повторялось, но по-другому. Разница с ситуацией три года назад, когда Кайлеб чуть не бросил кровопийцу вниз, была, и не в пользу императрицы. В этот раз, он устал и расхотел играть. В этот раз, он не был занят делами, а происходящее ставило под угрозу его способность заняться ими в принципе. В этот раз, его степень отчаяния и злости перехлестнула сверх края, а это значило, что злости было очень много. Кай не верил в покой для таких, как он. Но тела, хоть и имеют свойство в ответ на ранения покрываться более плотной и менее чувствительной рубцовой тканью, не могут полностью из неё состоять. Иногда отравители с их хвалёной устойчивостью тоже травятся ядом. Даже крысу в угол загони – вцепится, и только тупые домашние кролики умирают, обгадившись от страха.
Гори.
Использовано: Пламенные перчатки
