Её учили не доверять никому. Искать в каждом поступке скрытый смысл, ждать ножа в спину и готовиться быть обманутой. Вот только никто не предупреждал, что какой бы осторожной ты ни была, рано или поздно появится тот, кому ты просто не сумеешь не доверять.

Платье из тёмно-сливового бархата. Волосы, собранные деревянной шпилькой с изображением бабочки. Лёгкая улыбка на устах и детская наивность в глазах. Казалось, за это время ничего и не изменилось, для Айрис лишь подобрали чуть более нарядное платье, чем обычно. Да и то не особо красит её серый образ; скорее ассоциируется у жителей дворца (и у неё самой) с пережитым девушкой ранением, когда только в этом платье треклятая повязка оставалась на месте. Айрис всё та же. Вот только стоит она не перед дверьми покоев своей госпожи.

— Доложите Его Императорскому Величеству, что прибыла леди Лерман Селециум, — важно произносит временно приставленная к ней служанка, обращаясь к стражам покоев. Айрис окидывает девушку мимолётным взором, пока та занята своими обязанностями, и невольно сравнивает с собой. Белые стены,  белые платья, белые волосы... а она всё та же ворона среди лебедей. Но кто же знал, что эта ворона сумеет свить гнездо на лебедином озере?

— Его Величество уже ждёт Вас.

Айрис впускают в императорскую обитель, и она первым делом приветствует Владыку учтивым голосом, желает ему Лунной Ночи и соблюдает все нормы этикета, придуманные важными аристократами для такиж же аристократов. Играет свою роль не для Шейнира, который просто пригласил её позавтракать и в подобных перфомансах вряд ли нуждался, но для прислуги. Спектакль, где он — император Северных земель, а она — бывшая служанка его жены. И они определённо не засыпали вчера в обнимку, пробравшись по тайным ходам в заброшенные покои принцессы Элениэль. Айрис знает, как никто другой, что именно эти молчаливые тени, сейчас с таким почтением улыбающиеся ей, разнесут все вести по дворцу, стоит им переступить порог императорских покоев. А потому в их присутствии ведёт себя по обыкновению сдержанно и скромно. Чужие взгляды ощущаются почти физически, неприятно жгут спину и смущают её, но вампиршане торопится указывать слугам на дверь. Она почти два месяца провела с ними наравне: мылась в одной бане, довольствуясь давно остывшей водой, ела прямо на кухне в перерывах между работой, таскала чаши для умывания и ночные горшки для своей госпожи. Лерман, безусловно, умела быть строгой, да и перед праздником знатно гоняла всех, чтобы поручения императрицы выполнялись безукоризненно. Но отчаянно хотела и дальше оставаться в чужих глазах достаточно мягкой и внимательной, пусть даже единственным, с кем она была честна в этих чувствах, был Шейнир. Вот и оставалось просто ждать, когда слуги закончат накрывать стол, и император отпустит их восвояси.

Она была в покоях императора лишь однажды. В тот день ей было некогда рассматривать их, в память врезались разве что ковёр и, Селест помилуй, императорская постель. И всё же оказавшись здесь сейчас, вампирша поймала себя на мысли, что это место изменилось. Это изменение не бросалось в глаза, но её не покидало чувство, что чего-то словно не хватает. Чьего-то запаха, мелких деталей... Но пускай императорские покои и показались вампирше несколько другими, владелец их нисколько не поменялся. Всё с той же улыбкой и кошачьим лукавством в глазах, Шейнир с завидной лёгкостью отыгрывал свою роль перед молчаливыми, но крайне внимательными зрителями, умудряясь всё так же легко обжигать смущением кончики ушей своей без пяти минут невесты одной только фразой. По всем правилам приличия, они вели себя до ужаса раскрепощённо прошлой ночью: делить одну постель с тем, кто ещё не являлся твоим законным супругом — это ли не вверх распущенности? Правда учитывая то, как после гибели джарие Айрис вместо молитв по покойной резво прыгнула в постель к её любвнику, готовая попрощаться со своей честью ещё тогда, поздновато было краснеть. Тем более что вчера они всего лишь уснули, пусть и в одной постели. Безумно уставшие, немного пьяные и всё ещё взволнованные произошедшим. Главное — вместе. Стоило солнцу спрятаться за горизонт, как пришлось снова разбрестись по своим покоям, но, как видно, ненадолго.

— Его Величество невероятно заботлив и внимателен, — мурлычет девушка, — слава Селест, этой ночью ни один кошмар не пытался посягнуть на мой сон. Чувствую, это хороший знак. А Вы, Владыка? Сегодня Вы кажетесь особенно бодрым.

Девушка проходит к месту, предложенному Шейниром, и старается подавать себя так, какой её хотят видеть. Несколько смущённой и без памяти влюблённой во Владыку, что обратил на неё - простую смертную, его рабу и бла-бла-бла - свой распрекрасный взор. Обстоятельства, к счастью, помогали играть весьма натурально. Потому что играть, считай, практически не приходилось: Айрис действительно чувствовала себя неуютно под чужими взглядами, и питала к Виззариону совсем не те чувства, которые полагались служанке его жены.

Лерман слышит, как двери за её спиной, наконец, захлопываются, и практически сразу же меняется в лице. Пропадает дежурная улыбка покорной собаки, готовой лизать сапоги хозяину; девушка с каким-то детским озорством смотрит на вампира, будто только что провернула самую свою нелепую шалость, и не сдерживает неловкого смешка. Снова превращается в прежнюю Айрис, которую с такой частотой мог наблюдать только Виззарион. В Айрис, выпорхнувшую из-под строгого родительского присмотра прямо в объятия императора, расколдовавшего её из ледяной статуи с неискренней улыбкой в эту дерзкую девчонку, сидящую сейчас напротив.

— Они так глазеют, будто у меня выросла вторая голова, — признается Лэно, потянувшись по примеру Шейнира к сыру и украдкой взглянув в сторону сладостей. Она не жаловалась на слуг, и уж тем более не ждала, что Шейн что-то сможет сделать с их любопытством. Просто ей было необычайно неловко и непривычно вдруг оказаться в центре всеобщего внимания. Но девушка понимала, что со временем все привыкнут, а сейчас им просто интересно. Интересно, как маленькая невзрачная служанка сумела заарканить самого императора, которого всё это время не интересовал собственный гарем из самых красивых девушек столицы. И пока они не найдут причину, которая их устроит, так и будут пожирать её глазами, пытаясь понять, что же в ней такого особенного. Невесты её рода всегда славились плодовитостью и кротким нравом, но едва ли такие качества нельзя было отыскать среди женщин, уже окружавших императора. Уж тем более учитывая тот факт, что у Шейнира уже была под боком красавица-жена.

К слову о ней...

— Её Величество придёт позже? — вспомнив о своей бывшей хозяйке, Айрис попыталась выглядеть как можно более непринуждённой, словно сама мысль о возможной встрече с ней с утра пораньше не вызывает у неё странного чувства беспокойства. Шейнир пригласил её позавтракать, но не уточнил, будут ли они наедине или их ждёт полноценная семейная встреча. А она привыкла только надеяться на хорошее, а не ждать его.

Губ едва коснулась лёгкая улыбка и Айрис с трудом подавила смешок. Некрасиво хохотать над единственным Старейшиной своего клана. Даже если он это заслужил. В голове сразу представилась его хитрая улыбка, присущая большинству аристократов, и тут же захотелось посмотреть, как он прячет за ней свой гнев. Айрис, как псионик, зачастую ощущала такие сильные эмоции, как волны, исходящие от собеседника, но пока слабо могла представить, на что похожа злость Наиселла.

«Морской шторм? Нет, не то... Кислые сливы?»

Тот факт, что вместе с Шейном они могли хотя бы за закрытыми дверьми позлорадствовать над Наиселлом, забавлял её не меньше устроенного перед слугами фарса. Ей показалось, что Виззариона раздражали любые попытки вмешиваться в его дела, а потому нелюбовь к тому, кто тянул лапы к его императрице, казалась Айрис естественной. Но и для себя оправдание она нашла. Остальные кланы цеплялись за своих Старейшин, как за хранителей их истории, традиций и тех, кто будет отстаивать не имя собственного дома, но честь всего клана. Это отличало Старейшиин от Советников, которые за годы нахождения у трона стали ценить герба своих фамилий больше, чем родовые знаки кланов. Вот только Наиселл в глазах своих собратьев помнил лишь о сохранности своей собственной задницы, вот и лишний раз не вякал. Может, делись Терион со своей племянницей большей информацией, она бы и относилась к Старейшине иначе. Однако вместо этого Лерман имела на руках ещё одну нелепую причину недолюбливать старика: издали тот ужасно напоминал ей собственных родичей.

— Надеюсь, у меня получится, — Айрис ответила вампиру улыбкой, позволив себе пригубить напиток из кубка. Кажется, ягодный щербет. — Напоминает первые дни, когда выгнали из дома. Служанки и учителя глазели также.

Первые дни в поместье Селениус она и впрямь ощущала себя неведомой зверушкой, которую выставили напоказ. Её привезли учиться, хотя в навыках она ничуть не уступала имеющимся подопечным Советника. Сказали, что на неё тратится слишком много денег, хотя её отец уже тогда считался одним из успешнейших торговцев Нерина. Доверили служить ближайшим родственницам Териона, не догадываясь, кому на самом деле она была верна. Со временем все они потеряли интерес к её скромной персоне, оставив в покое. Теперь же ей оставалось надеяться, что чужое любопытство хотя бы немного угаснет. 

Ведь зачем им продолжать всматриваться в скромное украшение императора, когда он прибрал к своим рукам самый красочный рубин Нерина?

«Её Величество не придёт?» — про себя уточнила вампирша, будто Виззарион вдруг перенял её дар к чтению мыслей. Она действительно не ожидала, что сегодня Шейн захочет видеть ее лично, а не в компании своей супруги, как того ждало общество. И всё же на её лице не отразилось удивление. Напротив, Айрис вернулась к закуске, даже не вскинув брови, будто этого короткого разговора и не было. Она зачем-то продолжала играть в маски, не выдав себя и мускулом, снова позабыв, что Шейн чувствует её эмоции не хуже, чем она ощущает переживания других. Чувствует, как ей едва удалось сдержать нелепые расспросы, как быстро её изумление сменилось облегчением и каким-то неуместным смущением. Честно говоря, Лерман не имела ни малейшего представления, как именно будет выглядеть их «семейка». Наложниц прячут в гареме, позволяя выходить на свет лишь избранным — например, Ясемин — но в их число она так и не вошла. Шейнир планировал практически уравнять в титуле двух женщин, и подобное пока слабо укладывалось в голове у одной из них.

«Не сейчас. Не в этот вечер», — быстро отдёрнула себя Лэно, не желая лишний раз доставать его расспросами и бюрократией. Он ещё успеет с этим намучиться. Все они.

— Помнишь, я рассказывала тебе про здания с крышей-небосводом? — дожевав очередной кусочек сыра, Айрис как бы невзначай переключилась на другую тему, — слышала, одно из таких практически отремонтировали. Готова поспорить, что если успеют ко Дню Мира, от желающих спеть там не будет отбоя. В Мирдане, наверное, все празднуют возле монумента Венура?

Может, порой Шейниру не хватало терпения и хладнокровия, зато вот чуткости ему было не занимать. Тема взаимоотношений с Сайлан трогала обоих одинаково сильно, ведь оба они причинили ей немало страданий вчера. Вот только Шейн, казалось, уже привык к роли «плохого парня», учинив за своё правление немало... приключений. Сначала спутался со смертной, предав сестру, после предпочёл жене наложницу, а теперь огорошил всю империю, решив жениться на двух девушках из «дневного» клана. Айрис же так привыкла к роли идеальной во всём девочки, что от мысли о преданной ею императрице становилось дурно. И Шейн, понимая это, позволил ей улизнуть от этого разговора, за что вампирша была ему безмерно благодарна.

Девушка задумчиво подняла глаза к потолку, постаравшись представить, как выглядит празднование такого важного праздника в Мирдане. Столица показалась ей большой и помпезной, буквально всё тут кричало о том, что этот город — сердце вампирского народа. Вот только здесь ей критически не доставало красок. Белокаменный город после жаркого и яркого Нерина пока что не смог найти себе места в сердце вампирши из Лэно. Особенно сейчас, когда скульптуры, барельефы на зданиях, причудливая мозаика и прочая красота была скрыта снежным покровом.

«Алые одежды в этот праздник засияют ярче», — подсказало ей сознание. Губ коснулась лёгкая улыбка, стоило ей представить, как на фоне белого камня праздничные одеяния будут гореть пламенем. Айрис кивнула своим мыслям, решив, что у неё ещё будет возможность убедиться в этом воочию.

Но стоило императору уцепиться за поданную самой же Айрис тему, как вся картина праздника перед её глазами лопнула, как мыльный пузырь. Вампирша вдруг задержала дыхание, а улыбка на её устах стала нервной и фальшивой.

— Наверное, я слишком грубо выразилась. Меня скорее не выгнали, скорее... — Айрис хихикнула, принявшись разглаживать невидимые складки на юбке платья. Смешок вышел немного нервозным; Айрис сглотнула, чувствуя, как тема семьи странно колет язык. И всё же не позволила себе улизнуть и от этой темы тоже, понимая, что Шейн не хотел её ранить. Он сам раз за разом делился самым сокровенным, даже если это причиняло ему боль, и она чувствовала бы себя последней эгоисткой, если бы хотя бы не попыталась сделать то же самое. Семья — самое близкое, что у неё есть, самое сокровенное, чем она может поделиться с ним. Даже если семья ассоциируется у неё только лишь с кнутом, ведь пряниками воспитывать не принято в её роду. —  Кхм, хороший торговец всегда знает, как получить выгоду с наименьшими затратами. Воспитывать дочь — это тяжело и затратно, а усилия после не окупятся. А я требовала даже слишком много затрат. Достопочтенная матушка говорила, что я была очень шкодливым ребёнком. Даже мой слуга часто ворчал на меня, пока был жив, а вывести морского волка на пенсии — та ещё задача! — Она снова хохотнула, наконец-то подняв глаза на Шейнира. Вспоминать покойного слугу оказалось не так болезненно, как говорить о ещё живых родичах. Как минимум, о нём не приходилось говорить, как о члене клана к которому она принадлежала и который представляла перед императором. Не нужно было старательно подбирать слова, пытаясь не выставить его в дурном свете и между тем не обмануть Виззариона. Таэсир был её слугой и другом, не имеющим никаких титулов, а потому о нём она могла отзываться так, как ей заблагорассудится. — То платье в любимой ягоде измажу, то не дам лекарям пальцы лечить, чтобы меня пожалели. Или того хуже, как-то раз у папеньки гостил один из моих кузенов, и я стащила его шпагу, чтобы попробовать фехтовать. Таэсир тогда угрожал, что сдаст меня, и мне отрубят пальцы. А я всё ревела: «Тэс, Тэс, а кто же будет играть для Танашири-даре, чтобы она уснула? Я же плохо пою, она не уснёт и от злости сдует меня аж до самого Хериана!»

Девушка вдруг рассмеялась, прикрывая губы ладонью. Подумать только, она ведь и впрямь тогда верила во все угрозы старших. Кто знает, была бы она такой шёлковой, если бы каждое их слово не воспринимала за чистую монету? Того гляди, и с Шейниром могла бы посоревноваться.

— Танашири-даре как-то сказала, что я будто вся была соткана из магии, и разбрасывалась ею направо и налево. То путалась в чужих эмоциях, то от страха морозила всё подряд. В общем, меня было не выгодно воспитывать, поэтому папенька нашёл выход. Придворные дамы обучаются, пока прислуживают, так что это было самым лучшим решением. К тому же, так девочке проще будет покидать дом своего отца, когда он выберет для неё семью. Служанки в доме Белой Луны просто были сконфужены, что раньше я посещала поместье в качестве гостьи и родственницы Териона-даре, а после прибыла в качестве придворной дамы, а не воспитанницы. Так мне сказали, по крайней мере. — Айрис пожала плечами, снова глотнув щербет, чтобы смочить горло после такого долгого рассказа. Её нисколько не смущало, что ко двору дяди она прибыла в подобной должности. Если бы Арлан не решил отдать на услужение свою подросшую дочь, вряд ли бы её дорога когда-нибудь пересеклась с жизненным путём Шейнира. — А каким ты был в детстве? Не поверю, что шёлковым, даже не пытайся.