Акропос они покидали в спешке, брали с собой только самое необходимое - и Гипносу пришлось оставить большую часть своих образцов и наработок, незаконченных записей и исследований, не несущих первостепенной важности.
Осознание того, что он оставляет все недоделанным, причиняло некроманту боль почти осязаемую, но еще болезненнее было то, что он сам уходит из города. Уходит, почти изгнанный, как вор или преступник - пусть даже отец отсылал их с Вилраном ради их же собственного блага, а Кайлеб - чтобы не разрушить окончательно пошатнувшийся союз каким-либо иным наказанием.
Но, хотя уходили поспешно, продвигались медленно, то и дело останавливаясь и высылая вперед дозоры, со скоростью самой нагруженной повозки.
- Как достигнем реки - пойдет быстрее, - сухо отозвался на вопрос Гипноса один из некромантов Культа, сопровождавший наследников Акропоса.
Полумертвому оставалось лишь молча кивнуть. Из города он выезжал верхом, но уже через час пути вынужден был сдаться и пересесть в одну из повозок, словно мешок со скарбом или пленник. Дорога выматывала, в спину словно вонзали одну за другой двухдюймовые иглы, и ему было так худо, что он даже не мог завидовать Вилрану, восседавшему в седле с изяществом прирожденного всадника.
Воскрешенного, казалось, все происходящее нисколько не беспокоило: их рискованный путь до кораблей он воспринимал как интересную и необычную игру, с любопытством ребенка вертел головой по сторонам и то и дело подстегивал коня, уходя к голове отряда.
Гипнос не останавливал его и не окликал. В какой-то момент он, казалось, отупел, полностью потерянный. В Акропосе у него было дело. Была власть второго, после отца, человека в городе, способного принимать решения. Были свои изученные ходы и помещения, в которых он чувствовал себя комфортно. Сейчас у него не было ничего - и сам он стал, по сути, никем. Калекой, волей случая представляющим важность для Культа. И взгляды, которые он ловил на себе, были - или так только ему казалось? - теми же самыми взглядами, что обычные здоровые люди бросают на что-то омерзительное, на разлагающееся незахороненное тело или на безногого.
Он позволил всему идти так, как оно шло. Других идей у него сейчас все равно не было.

***
К концу третьего дня пути они вышли за пределы территории Акропоса. Нежить их - лично его, Гипноса, - не беспокоила. Обеспечивать безопасность отряда было не его задачей, а путешествующих с караваном колдунов, и хотя он при необходимости, разумеется, вмешался бы, бродячие мертвецы, терроризирующие соседние поселения, не представляли для них реальной угрозы. Большая их часть беспроблемно подчинялась чарам некромантов, и либо уходила подобру-поздорову сама, либо обретала вечное упокоение.
Но когда к закату подошел третий день, и они достигли деревни - одного из первых поселений, расположенных на самых границах Альянса - что-то пошло не так.
Гипнос не мог бы сказать определенно, что именно, но чувствовал. Слишком тихой была деревня. Окруженная, как большинство приграничных поселений, высоким деревянным частоколом, щеголяющая даже собственной смотровой башенкой, пусть и кривенькой, она напоминала небольшой форт, и уж наверняка способна была отбиться от жителей разоренных кладбищ. Полумертвый не знал - да и никто в отряде, должно быть, не знал, - на чьей сейчас она была стороне. Слишком ненадежно. Слишком смутно.
Но еще прежде, чем обозные взялись за оружие, он ощутил...
Смерть.
Да, смерть.
Внутри поселения не было никого живого. Но было слишком много магии. Мертвой магии. Чужой магии.

Гипнос не возражал своему сопровождающему - в реальном бою пользы от калеки мало. А дело пахло реальным боем. И не просто пахло - смердело тленом распахнутой могилы, тонким душком ядовитого пара, спекшейся кровью и предсмертной агонией. Каждая мельчайшая частица в его голове, каждая натянутая до предела магическая нить в его теле кричали об опасности.
И, тем не менее, на вопросительный взгляд Вилрана некромант кивнул. Он видел, что Воскрешенный и сам прекрасно осознает опасность, и готов к ней. И чувствовал, что ему действительно нужно это: опасность, чужая кровь и упоение битвой могут стать для Вилрана необходимой разрядкой, катализатором, ключом к его скрытым, дремавшим пока еще способностям.
Эггерт в сопровождении семерых человек и Вилрана медленно двинулся вперед, и Гипнос ощутил, как ловко, привычно более опытный чародей прощупывает окружающее пространство. Много агонии, много тел... и то, что вырезало эту деревню, было в равной степени опасным и для некромантов.
- Паа...
Тихий, хриплый голос, полный страданий, заставил людей схватиться за оружие. Стрела сорвалась с тетивы одного из воинов Эггерта и оперение задрожало в груди человека, вышедшего - с трудом прошатавшегося! - навстречу отряду.
Тот замер на месте, с тупым недоумением глядя на стрелу, вонзившуюся ему в сердце. Медленно рухнул на колени, поднял взгляд на некромантов.
- Пама...гите...
- Не стрелять без команды! - взъярился Эггерт. Но подстреленный человек не спешил умирать.
Упавшее тело выгнулось в мучительном спазме. Затрещали, ломаясь, кости, лопалась кожа. Из распахнутого рта в мутное вечернее небо рвался хриплый, надсадный крик, скрюченные пальцы скребли по земле, трансформируясь, превращаясь, изменяя внешний вид вроде бы смертельно раненого мужчины. Тело росло, становясь все более похожим на огромного, жирного, мохнатого паука...
- Фойррова мать! - ругнулся кто-то из солдат.
- Пожиратель... - охнул Эггерт, вскидывая руки в торопливом колдовском плетении.
В незакончившего еще трансформацию пожирателя вонзилось сразу несколько стрел, но Гипнос уже видел, что вряд ли это сильно повредит твари, рвавшейся наружу из несчастного жителя деревни. Если местных растерзал Пожиратель душ, то сложно сказать, кому не повезло сильнее. Те, кто пал, разорванный чудовищем на части, навсегда лишился души, те же, кто сумел выжить - становились теперь подобиями монстра. И если таких выживших хотя бы несколько на деревню, отряду придется несладко.
А уж если Пожиратель-матка затаился где-то поблизости...
- Все к огню! К огню! - вопил Эггерт, и огненные стрелы срывались с его пальцев, врезались в короткую поросль на мучительно выгнувшейся спине твари. Шерсть вспыхивала, рот, превратившийся в распахнутую пасть, исторг еще один чудовищный вой - на который почти сразу откликнулось еще несколько голосов.
Теперь выругался и Гипнос.
Двое колдунов из отряда Эггерта, оставшихся возле него, творили свои чары, и Беннатор присоединился к ним, отыскивая разумом оборванные, изломанные нити чужих жизней. В домах и на улицах осталось немало трупов... но далеко не все из них годились для воскрешения, растерзанные Пожирателем.
И тем не менее, они начали подниматься неуверенными рывками - марионетки, пушечное мясо, призванные отвлечь внимание чудовищ от основного отряда.

Гипнос впервые видел, как сражается его брат. Неважно, какой именно: ни Стефанна, ни тем более Вилрана он до сих пор в бою не знал, и даже отдаленно не представлял, насколько виртуозно можно владеть собственным телом.
И когда годами оттачиваемые боевые навыки Стефанна сошлись с хладнокровным бесстрашием Воскрешенного, не боявшегося боли, не имевшего того животного страха, который побуждает любого человека держаться в стороне от опасности...
Некромант наблюдал, как завороженный, не произнося ни слова, и не мог сказать наверняка, восхищен ли он собственным творением из души и плоти... или же только сейчас понял, насколько тот опасен на самом деле.
Только когда тварь, пылая, замерла на земле, и ее скулящий вой окончательно стих, он снова увидел в Вилране своего брата. Это было неуловимое мгновение - короткий, как вздох, переход от смертоносной боевой машины к новорожденному Существу, все еще не до конца осознающему себя.
Возможно, именно в бою Вилран и начинал понимать себя лучше, чем тогда, когда чертил для Гипноса странные рисунки в башне Акропоса, пробовал писать или ловил кошек.
Вопрос Эггерта вырвал Гипноса из мыслей, в которые тот погрузился, и некромант, моргнув, с усилием отвел загоревшийся взгляд от воскрешенного брата.
- Укрытие нужно, и надежное, - подтвердил Гипнос. - Эта тварь, что напала на нас... Пожирателю всего несколько дней от роду, он обратился на наших глазах. И вряд ли он здесь один такой.
Полумертвый обвел взглядом темнеющее небо, отдаленный лес на горизонте, покосившиеся дома, черневшие провалами окон и дверей.
- Если выдвинемся сейчас - уйти не успеем, - развил его мысль колдун. - А если эти твари нагонят нас в поле или в лесу, то сожрут, навалившись кучей. Вон тот дом, - Эггерт указал на самое большое из строений, - Годится.
- Остановимся там. Если остались еще обратившиеся Пожиратели, нам будет проще. А остальные дома нужно сжечь, - бесцветным голосом произнес Гипнос. - Неважно, кто там остался. Риск слишком велик. Если внутри коконы тварей, лучше спалить их до того, как они обратятся. Если люди... - что ж, это малая кровь.
Эггерт поглядел на молодого господина и, подумав, кивнул.
Костры запылали по деревне быстро - походники едва успели завести лошадей вглубь просторного двора и перекрыть вход телегами. Над подожженными домами поднимались клубы удушливого черного дыма, сливавшиеся с серыми сумерками.
Гипнос наблюдал за этим дымом, укрывшись внутри дома. Несмотря на усталость, об отдыхе он не помышлял. Не верилось, что удастся уничтожить все коконы до того, как они проклюнутся - а значит, к ночи, вполне вероятно, к ним придут снова.
Впрочем, бой не был его заботой. Его заботой был Вилран.
Он повернулся, отыскивая взглядом брата - тот не выпускал из рук меча, держа его так непринужденно, словно родился с ним.
- Когда ты сражался с чудовищем, - заговорил Гипнос, протянув к Воскрешенному руку, чтобы тот подошел к нему поближе, - что ты почувствовал? Кем ты был внутри себя? Ты ощущал себя... собой? Или, быть может, кем-то еще?
Кристалл несгруда на его груди завораживал, словно внутри завивались спиралью клубы дыма.
- Как бы я хотел, чтобы ты мог рассказать мне... - Гипнос взял Вилрана за запястье живой ладонью, приложил к своей щеке и слегка улыбнулся, почувствовав слабое тепло. - Ты был Вилраном? Стефанном?

Полумертвый долго и молча смотрел на них, и голос разума боролся в нем с осторожностью.
Первый твердил, что если бы люди были укушены Пожирателем, то давно бы валялись сейчас осклизлыми коконами в подвалах домов, или корчились в агонии первого перевоплощения. Осторожность, свойственная некроманту, выросшему среди интриг и предательств, вопила, что ему неизвестны досконально все хитрости, которые могла применить тварь, и он никогда не видел, как именно происходит начало трансформации.
Конечно, сжечь их было бы проще всего - из той самой осторожности, если не паранойи. Но правильным - с точки зрения наследника Акропоса и хозяина этих земель - правильным это не было бы.
Они - все семеро, - не сводили глаз с уродливого бледного юнца, взявшегося вершить их судьбы, и на исхудавших, перепачканных потом и грязью лицах застыла мольба.
- Нужно проверить, - наконец разомкнул губы Гипнос. - Я не хочу крови невинных, но и рисковать мы не можем. Пусть разденутся. Все. Осмотрим их тела на предмет укусов или трансформации.
Несмотря на ситуацию, ближайший к деревенским охранник сально ухмыльнулся:
- Вы слышали господина Гипноса. Шмотки на пол, живо! Ну?! Че встали?! Кто воспротивится - пойдет в костер!
Девка взвизгнула, когда он рванул с ее плеч и без того драное платье. Женщина с плачем прижала к себе одного из детей, но безропотно опустилась на колени и принялась распутывать завязки на его ветхой рубашонке. Мужики роптать не осмелились, первыми принялись раздеваться.
Пару минут спустя все они уже стояли голыми, в чем мать родила, зябко переступая с ноги на ногу на холодной, сырой земле. Дети, тихо скуля, жались к матери, девица стыдливо прикрывала срам рукой. Воин, не сводивший с нее глаз все время, что она раздевалась, шагнул вперед, с силой раздернул ее руки, за волосы приподнял голову:
- А ну, покажись, стер-рвь...
Гипнос пристально разглядывал их тела - нагота его нисколько не смущала, в конце концов, голых трупов за свою жизнь он повидал столько, что хватило бы на несколько деревень. К тому же его интересовали вовсе не грязные девичьи прелести, и уж тем более не скукоженные хозяйства топчущихся мужиков.
- Ищите следы, - велел некромант, кутаясь в собственный отороченный мехом плащ. Смотреть на голых людей было зябко. - Укусы. Царапины. Что-то, похожее на след Пожирателя.
Их вертели в разные стороны, бесцеремонно наклоняли, раздвигали руки и ноги, словно куклам. Тела были в мозолях, местами - язвах, сбитые пальцы, синяки, ссадины - но ничего, что могло бы натолкнуть на след чудовища. Девку Эггертовы молодцы осматривали дольше всех - не из подозрений, а из желания полапать, залезали пальцами промеж ягодиц, тискали грудь. Она молчала, стиснув зубы и зажмурившись, пока один из охраны не вскрикнул:
- Укус! У нее здесь!
На задней стороне бедра у девчонки действительно обнаружились полузажившие, затянувшиеся корочкой следы зубов.
- Это собака! - взвизгнула та и разрыдалась. - Умоляю... господин! Это всего лишь собака! Кобель дворовый... прошу! - она перевела взгляд с непроницаемого лица Гипноса на Вилрана, и глаза ее расширились. - Милорд...
- Заткнулась, сука! - рявкнул на нее воин, отвешивая ей затрещину, но на этот раз Гипнос его остановил:
- Достаточно.
Девка, заливаясь слезами, валялась у ног Вилрана, не делая попыток встать или прикрыться, и Гипнос сам видел, что следы зубов действительно не похожи на укус Пожирателя душ. Слишком мелкие, да и зажившие почти.
- Пусть одеваются, - некромант устало прикрыл глаза. После долгой утомительной дороги его мутило. - Эту ночь проведут здесь, под присмотром.
Крестьяне, дрожа и бормоча благодарности, принялись одеваться. Девчонка по-прежнему рыдала рядом с Вилраном, слишком оглушенная страхом, и Полумертвый, поймав взгляд брата, коротко кивнул ему, чтобы тот помог ей подняться. Похоже, в беловолосом мужчине, молодом и красивом, бедной девке померещился защитник. К тому же и в серых глазах Воскрешенного Гипносу показался интерес, так что если Вилран вправду захочет - пусть развлекается, пока время есть.
Все равно может быть им всем и вовсе не придется в эту ночь спать.

Отредактировано Гипнос (05-03-2019 20:35:07)

Почему-то это зрелище – тонкой девичьей руки, протянувшейся к Вилрану, расширенных молящих глаз, спутанных волос, падающих на голую шею, – задело Гипноса. И он сам не знал, какое чувство это в нем вызвало. Вернее, не знал до тех пор, пока не пришла обжигающе-яркая мысль: какой бы ни была опасность, какой бы страшной ни казалась ситуация, ни одна девушка никогда не просила такой защиты у него, Полумертвого. Ни одна никогда не видела в нем спасителя, никогда не тянулась доверчиво, никогда не готова была отдать все, что угодно в обмен на его благосклонное покровительство.
Только Вивьен. Но это было другое – холодный, прагматичный расчет некромантки, сыгравшей на давней детской сентиментальности. Ничего более.
Он набрал в ноющую грудь побольше воздуха, собираясь что-то сказать… и выдохнул, промолчав. Реальность никуда не делась. Он по-прежнему умирающий некромант в гниющем, изуродованном теле, и именно его любая девушка здесь боялась куда сильнее похотливых кобелин-стражников. Они, по крайней мере, были просто люди. Он – чудовище. Вилран – прекрасный молчаливый рыцарь. Такова реальность.
Гипнос отвернулся, не провожая брата взглядом. Сосредоточился на освобожденных людях, боязливо озиравшихся во дворе, на мысли об опасности, рыщущей за хлипкими стенами, на своем, в конце концов, собственном безнадежном походе на север. Было ему, о чем подумать и кроме Вилрана… и кроме своей неловкой, полузабытой зависти. Того чувства, что всегда стояло между ними с братом, и, в конце концов, раскололо их надвое.
- Господин, - Гипнос разлепил глаза, неохотно кивнул одному из своих людей, веля продолжать, - нашли в деревне четыре гнезда. Все сожгли. Людей больше не находили, но от околицы следы, ведут в лес… - воин перевел дыхание, утер пот с красного, покрытого гарью лица. – Видимо, раньше кто вылупился, те уползли прочь… мы не стали по следам идти.
- Хорошо, - согласился некромант, блуждая мыслями сейчас вовсе не возле покинутых гнезд Пожирателей. – Оставайтесь начеку. Я в дом.
Он тяжело оперся на трость, протаскивая собственное неповоротливое тело через двор к дому. Вошел – половицы сухо скрипнули под неуверенными шагами. Постоял в некоторой нерешительности в дверях, глядя наверх, на несколько темных ступеней, уводящих в господские комнаты. Вилран был там – это некромант знал точно, как любой человек мог бы безошибочно определить расположение солнца с закрытыми глазами в ясный день. Стоило ли идти?
В конце концов, Воскрешенный мог банально и сожрать девчонку – Гипнос только сейчас сообразил, что не давал ему никаких указаний на ее счет, а значит, уже сейчас брат мог пожирать внутренности из ее живота. Что точно не пойдет на пользу состоянию людей снаружи, если узнают. Он усмехнулся собственному самообману и медленно двинулся наверх, останавливаясь на каждой ступени.
Тонкие вскрики и постанывания девицы, похожие на скулеж маленького зверька, он услышал, еще не доходя до дверей. Тяжелое, неровное дыхание двоих. Скрип рассохшейся деревянной столешницы, равномерное постукивание ножек об пол.
Он все же приоткрыл дверь – тихо, не произнося ни слова, не желая спугнуть. Увидел обнаженную спину Вилрана – сброшенная рубашка валялась на полу, – тонкие пальцы, вцепившиеся в его лопатки, запрокинутое лицо девчонки над плечом брата, ее раздвинутые ноги, обхватывающие его бедра. Воскрешенный снова походил на Стефанна – на то жутковатое существо, что без страха и колебаний уничтожало чудовище: двигался уверенно, властно, почти что жестко. Колеблющийся свет единственной свечки дрожал на его бледной коже, на белых, упавших на лицо волосах.
Гипнос понял, что забыл вдохнуть, лишь когда в груди закололо. Он не мог отвести глаз от этой картины, не до конца осознавая свою здесь неуместность, но полностью находясь во власти сильнейшей зависти, поглотившей его. И… сильнейшего, почти животного возбуждения.
Такого не было даже при соитии с Верминой. Тогда он пожелал демоницу телом, магией, искусственным наваждением, но душой при этом оставался абсолютно холоден. Сейчас он словно сунул голову в огонь, начисто теряя разум, и мог только смотреть, чувствуя собственное прерывистое дыхание, боль в пальцах, накрепко сжавших трость, жар в низу живота и бешеное сердцебиение. Завидовал ли он Вилрану? Хотел бы быть им? Или это совершенно странное, ненормальное желание он испытывал к самому брату?
«Если ты будешь трахать одну женщину одним телом, скажем, и будешь чувствовать и вторым — знай, ты — ошибся. И теперь твоя воля будет жить на два тела. И умирать будет дважды».
Проклятый Кайлеб! Чертов Ворлак! Он, Гипнос, сейчас чувствовал? Жил сейчас на два тела? Или же их с Вилраном связь была таковой, что он только принимал чужие ощущения за свои собственные?
Гипнос почти застонал вслед за девчонкой, когда та, зажмурившись, крепко вжалась в Вилрана, когда брат, по-прежнему немой, не издававший ни звука, запрокинул голову, коротко содрогаясь в оргазме. Почти – вовремя прикусил влажную губу и отпрянул от дверей так, что едва не потерял равновесие. Прислонился к холодной стене, тяжело дыша, весь покрытый испариной. Кровь стучала в висках.
За все еще приоткрытой дверью неуверенно подала голос завозившаяся девчонка.
- Господин… доволен мной? – даже не заглядывая внутрь, Гипнос ясно представлял, как она робко улыбается, ловя взгляд Воскрешенного, водит пальцем по его груди, неловко прижимается губами к влажному от пота плечу.
Он больше не мог этого выносить – повернулся и, дрожа, как можно скорее принялся спускаться обратно вниз.
Как раз тогда, когда навстречу ему взлетел первый перепуганный крик.

Но Гипнос ничего не ответил. Не покачал головой, не велел Вилрану повернуть назад, не согласился с доводами Эггерта. Он смотрел на Воскрешенного внимательно и пристально, будто хотел разгадать загадку, возникшую под самым его носом.
То, как моментально перевоплощался Вилран, перетекая из состояния своей собственной личности в воспоминания Стефанна, завораживало. И, судя по всему, именно эта раздвоенность и наделяла движения Воскрешенного такой неуловимой быстротой, а его разум – абсолютным бесстрашием к опасности. Он знал, что справится – Гипнос читал это по его позе, по расслабленно опущенной руке, по тому, как чуть шевельнулись его плечи под взмокшей свободной рубашкой. Он знал, и все, что оставалось самому Гипносу – сделать невозможное.
Довериться брату полностью.
Он с усилием перевел взгляд с Вилрана на командира отряда:
- Пусть идет, - с трудом шевельнул губами некромант, разворачиваясь обратно к крыльцу.
Эггерт сверкнул глазами, но времени спорить не было. Твари, сперва неуверенные, осмелели, подбираясь ближе. Две из них – поменьше и посветлее, двигались рывками, неловко выбрасывая перед собой конечности. А вот третья, темная, раздувшаяся туша с громадной пастью, явно нисколько не боялась людей, готовящихся дать ей отпор. С длинного языка капала тягучая, вязкая слюна, нос возбужденно дергался, обоняя запахи добычи.
- Поджигай! – рявкнул Эггерт, и его люди выстрелили в темноту загодя приготовленными огненными стрелами. Сам маг коротко выдохнул заклятье – с пальцев его сорвались пылающие искры, подожгли траву под ногами чудовищ, заставляя их отскакивать, поджимать лапы.
Гипнос вцепился обеими руками в трость, удерживая себя на ногах. В этом поднявшемся хаосе, в мельтешении тел, в воплях стрелков и магов он выискивал глазами только одну белую фигуру – белая кожа, волосы, рубашка. Вилран стремительно мелькал возле быстрых чудовищ – еще более быстрый, чем они.
Но отнюдь не бессмертный.
Для хрупкого человеческого тела достаточно единственного удара когтистой лапой, единственного удачного укуса – чтобы отворилась тонкая кожа, истекла кровью, хрустнули кости. На краткое мгновение Гипнос почти увидел это наяву – белое тело, насаженное на сцепленные крюком когти.
И окружил брата магическим щитом за мгновение до того, как тяжелая лапа Пожирателя-матки рухнула на то место, где стоял Вилран. Плеснуло кровью,  но не Вилрановой – из носа самого Гипноса.
Истошно взвизгнула подобравшаяся откуда-то сзади Зарина, тоже видевшая, как ее возлюбленный подсекает смертоносные лапы тварей. Не оборачиваясь и почти не осознавая, что он делает, Гипнос схватил ее за руку. Она взвизгнула снова, чувствуя, как холодные и цепкие, словно крючья, пальцы некроманта оплетают ее запястье, и что-то важное, неуловимое истекает из ее живого, здорового тела в ослабевшего Беннатора.
Он тянул из нее жизнь и силы – и ради того, чтобы удерживать щит над Вилраном, и из-за того, что видел между ними сегодня ночью.

Еще больше огня. Еще больше силы.
Зарина уже не кричала и не всхлипывала, оседая к ногам некроманта безвольной куклой, и только рука ее слабо подергивалась, зажатая в пальцах Гипноса, как в тисках.
Он не смотрел на нее, торопливо сплетая защитные чары вокруг брата — пляшущего там, перед самыми смертоносными мордами, наносящего удары, которые едва ли сумел бы нанести кто-то из людей Эггерта.
Он чувствовал упоение Воскрешенного так, словно переполнявший Вилрана азарт передавался ему, как вибрация по туго натянутой нити. Все пространство импровизированного поля боя отдалилось и смазалось, приказы командира отряда доносились издалека и приглушенно. Эггерт боялся рисковать — но ни Вилран, ни Гипнос, который чувствовал сейчас брата так отчетливо и ясно, не испытывали ни капли страха.
Гипнос ощущал их общность — первую столь полную после пробуждения Вилрана — сродни восторгу. Гвардейцы Эггерта окружили выродков, поливая их огнем и стрелами, но никто не осмеливался подойти так близко, как Воскрешенный.
Он почти ничего не видел из-за разгоравшегося пламени — но этот же огонь пугал Пожирателей, сбивал их с толку. И все же раздались первые крики: одного из солдат, подобравшегося слишком близко, мощные челюсти перекусили почти пополам, и воющее тело, выроненное из пасти, в агонии корчилось под лапами тварей, пока одна из них не растоптала его. Другой оступился в пламя, с проклятьем отскочил в сторону — и налетел прямиком на когти Пожирателя-матки.
Но когда мечи и копья пронзили первое из чудовищ, сталкивая визжащую тушу в огонь, Гипнос уже знал, что они переживут эту ночь.

***
Они потеряли пятерых убитыми и троих ранеными. Вернее, поправлял себя Гипнос, восьмерых — троих, получивших ранения Пожирателя, можно было считать мертвецами. Никто не станет рисковать и оставлять рядом с собой человека, вполне способного переродиться чудовищем. И может быть, до опьяненных победой людей это еще не дошло, но он уже мысленно вычеркнул их из списков членов отряда.
Эггерт, судя по его хмурому лицу, по тому, как играли желваки на сжатых челюстях — тоже.
И только Вилран ощущался единым, цельным сгустком радости — в бою он был счастлив так, как не был в замке Беннатор, и счастье это было странным. Так мог бы радоваться ребенок — интересному развлечению, новой игрушке или яркому солнечному дню — с той разницей, что Воскрешенного радовала пролитая им кровь и одержанная победа.
Гипнос, вымотанный заклятьем, не стал подходить к нему —  остался ждать, пока брат подойдет сам. Протянул ему руки навстречу, ощутил холодные пальцы в своих ладонях, стер с лица Вилрана кровавые брызги.
Что-то в лице его воскресшего брата, в глубине серых глаз, было такое, отчего по спине пробежали мурашки. Так могла бы смотреть голодная тень из-за Грани, вкусившая плоти и временно насытившаяся. Но лишь временно.
- Вил... - Гипнос заметил взгляд Вилрана, брошенный на тело Зарины, и нахмурился. Он и не успел заметить, в какой момент девчонка умерла, выпитая им досуха. Но оправдываться не стал. - Так вышло. Прости...
Смрадным жирным пламенем догорали разрубленные на куски трупы Пожирателей.

Отредактировано Гипнос (14-07-2019 16:31:41)