-У драконов есть смысл жизни, - инквизитор в линялой красной куртке, на рукавах которой красовалось обилие следов от огненной мелочи, сделал многозначительную паузу под заинтересованными взглядами товарищей, и весомо закончил : – Жрать.
   Поднялись пьяные смешки, идиотские вопросы, и комментарии сомнительного остроумия -всё как полагается в компании молодых физиономий мужского пола, судьбой и способностями поставленных особняком от тривиального общества.
  - Те, из них, кто путается среди нас, хоть и научились вальсировать да поджимать хвост колечком под штаны и юбки, причём, сами знаете, бывают неплохими ребятами, по сути ничем от своих зверомордых сородичей не отличаются. Если есть сейчас среди нас представитель драконьей крови – пусть поспорит, - Чеслав вызывающе оглядел застолье инквизиторов бликовавшими янтарной желтизной нетрезвыми глазами.
   Все шумно принялись доказывать свою человечность, перебирая имена матушек да батюшек до седьмого колена.
   - Но малограмотные люди считают, что драконы – мудрые, всезнающие и волшебные во всех местах создания Творца. Причём добраться до этих целительных мест на драконьей туше может любой дуралей вооружённый острым тесаком, и привыкший шкурить ёлки,- Вальдштайн выудил истрёпанные записные листы, - Мне тут довелось ездить по одному делу, далеко на запад, и чего я только не наслушался от местных знахорок, да простолюдинов, - он открыл последний убористый текст и принялся читать, стараясь приглушить хрипловатый голос в общем гомоне зала:
…-по утренней росе первого числа любого месяца выпить ведро драконьей крови – помолодеешь на два дня. В драконьей моче прополоскать льняные ткани и сырцами навешать на окна – что бы у ребёнка ветряная оспа прошла. Ушной серой дракона мазать трижды в день глаза – от стеклянных мушек. Наскрести пригоршню перхоти с драконьей чешуи, завернуть в лавровый лист с клыком ульва и носить при себе - тогда не смогут оклеветать…

Огненные шумно обсуждали народные прописи и дремучую человеческую наивность. Их стол, самый оживлённый и щедро уставленный снедью и кувшинами с вином, стоял ближе всех к растопленному камину. За окнами бушевал ливень, обрушившийся на Эвенскьер после душного вечера, его хлёсткие струи с досадой били в горы, выведенные синей краской, и четыре золотые буквы – "Арго", на вывеске трактира.
   Красивая молодая женщина, белокурая и синеглазая, сама хозяйка, принесла к столу инквизиторов поднос с горячей картошкой и шкварками. Следом за ней, важно распушив трубой хвост, гуляющим шагом, словно озирая собственное хозяйство, расхаживала большая триждыпёстрая кошка.
   - Клянусь крыльями Фойрра, там много ещё несусветицы, - продолжал Чеслав, откладывая записи, - И дело не в ней, а в том, что люди верят, будто приложив всего лишь чутка усилий обретут волшебный сдвиг в здоровье и подманят гулящую девку удачу в свои ленивые руки. Что эту кровь, желчь и шкуру ещё надо подвергать сложной  обработке, кипятить, титровать, замешивать на ценных реактивах, что бы раскрыть и закрепить уникальные свойства, очень мало кто знает, - Чеслав отпил глоток тёплого вина. Как и большинство путников, оказавшихся в Арго этим вечером, он успел вымокнуть до костей, и теперь согревался самыми ходовыми  и приятными методами, - Так вот, про поездку. Донос был из тех краёв, что один нехороший бородач вызвал не много ни мало – пасынка Безымянного, заключил самолично в камень, и нагло пользуется его магической аурой, плевав на законы Творца, потребляя доверчивых женщин и гребя лопатой злато.
   Опорожнившую поднос Лорину засыпали благодарностями и предложениями пропустить в компании стаканчик- другой, хозяйка, улыбаясь полными губами, обещала что ещё успеется, и упорхнула по делам.
Пятнистая кошка осталась, словно желая послушать рассказ инквизитора, и косясь широким ночным зрачком на дорожный мешок под столом.

   - На месте оказалось, что банальная парочка шарлатанов, родных братьев причём, - Чес закинул себе в рот ломоть картофеля, - Не поделила доходы. Никакой магии там и духа не было, - они год дурили селян с окрестных деревень, целительствуя любые хворобы якобы волшебным драконьим яйцом. Оба немного псионики, разводили велеречивые разговоры, поддакивали жалобам, умели напустить туману. Холёные бороды и авантажный вид завершал театр – легковерные простаки к ним тропки со всех окрестностей натоптали. Особенно женское бесплодие хорошо лечили – возлежанием на драконьей скорлупке причинным местом, за дорого. В какой то момент младшенький  приметил, что золотой ручеёк начал бежать минуя братский делёж, и накатал кляузу по нашему профилю. Навредить они там сильно не успели, состава ереси не обнаружено, так что отделались высылкой с конфискацией.
   - Чес, а яйцо то драконово – было у этих смекалистых? Или какой нибудь сосновый кругляш приспособили?
    - Как ни удивительно, было, - инквизитор нырнул рукой под стол, потревожив кошку, и выудив заметно тяжёлую сумку расшнуровал её верх, - И даже настоящее…
Вся компания сгрудилась, рассматривая оголившуюся незрело зелёную скорлупу с мраморными прожилками.
   - Они, чашуйчатые, говорят, хороняться изо всех сил со своими отродьями, - один из огненных пошлёпал по яйцу ладонью. За ним потянулись и остальные – враки конечно про удачу драконьих зародышей, но Фойрр знает,- Как они добыть его целым сумели?
  - Рассказывали, братцы самодельные лекари, - Чес затянул шнуровку на мешке после того, как все кто хотел коснулись скорлупы, -Что они как то заблудились в горах. И услышали звуки, словно корова дохнет,  сунулись посмотреть. А там молодая дракониха тужится. Они сначала не сообразили, с чего это её так перекособочило, а как она увидала их, завыла белугой да дёрнула в небо, а с неё яйцо на мховую поляну шлёпнулось – тут их и осенило где ульвы рылись.
   - Оно может живое ещё?
   - Очень вряд ли. За год, да в тепле, уж точно их болящие кого нибудь василиска бы высидили. Но наши алхимики и мёртове будут потрошить да радоваться.
Вальдштайн убрал мешок обратно под стол, и разговор покатился своим чередом, да под вино с картошечкой – пришла очередь отряду инквизиторов рассказывать про свои дела, и как их занесло в Арго, где они и пересеклись дождливым вечером с Чеславом.

Отредактировано Чеслав (22-05-2018 13:10:06)

Негласный кодекс поведения Огненного Братства порицал связи с блуднями.
Резоном была безопасность, и это было правильно. Сложно представить более уязвимую для души и тела ситуёвину, когда ты голый, одуревший и в какой нибудь нелепой позе на чужой пропотевшей койке, а то и где нибудь похлеще. Беззащитный пред воздействием магии внушения или пахабного язычка любодейки. Не один инквизитор беззвестно сгинул, позарившись на заманчивые женские прелести и оказавшись во власти ведьмы, фанатички мстительницы за безвинно убиенных родичей, демонической твари,либо нанятой охотницы за головами.

   Старшины Братства понимали, что прямолинейные запреты ни к чему толковому не приведут, и старались уберечь молодых инквизиторов просвещёнными методами – слишком много вкладывалось в каждого огненного, особенно в преемственных, обучаемых с детства, что бы разбазаривать по-глупому ценный человеческий материал.
   Лекции по физиологии не были обязательными к слушанию для магов, если они не готовились в целители, но коллекцию анатомической аудитории осмотреть требовали от каждого лично и вдумчиво. Знатоки человеческих душ, каратели порока, мастера пыточных дел знали чем эффектно воздействовать... В прозрачных штанглазах застыли прекрасно сохранённые экспонаты – лоскуты изъязвлённой шанкрами кожи, члены, рыхлые как губки от паховой гранулемы,  мошонки заросшие кандиломами, похожими на соцветия цветной капусты, органы с багровыми, распухшими как сливы узлами, с грязно белыми лысоватыми бляшками, безобразными мутными пузырями, изрубцованные, зернистые, гангренозные. Почерневшие в уголь, бессильные – после воздействия наговоров и разного рода проклятий. Порубленные как суповая морковь, утыканные иголками, с ввинченными кольцами цепей и еретическими надписями, наколотыми расплывающимися чернильными буквами – на жертвах безумцев. Всё пронумеровано, названо и для особо любознательных – объёмный стеллаж ознакомительных рукописей, даты, имена, последствия. Довеском впечатления – тонкостенные пузырьки с биологическими жидкостями. Гнойные выделения разной густоты и консистенции, сперма с кровяными нитями и крахмалистая фимозная слизь.

   Особо романтичные юноши, после этой ассомблеи, приобретали стойкий половой невроз, и зарекались от случайных связей на долгие годы, иногда до гробовой доски. Для облегчения их природных потребностей, в базовых инквизиторских замках, держали особое сословие, так называемых «лёгких сестёр», послушных, миловидных и услужливых, занимавшихся, помимо пастельных услад, мелкой работой по хозяйству.
   Менее чувствительные и более жизнелюбивые инквизиторы, получали неплохую прививку от легкомысленности, учились разборчивости и не афешировали свои бордельные похождения вышестоящим братьям.

   Чеслав сообразил что к нему кто то подходит со спины по заострившимся взглядам сидящих напротив него соратников. На тонких пальцах, легших на его плечо – мелкие ссадины, а ногти крепкие, ухоженные, красивой хищной формы. Под шёпот девушки инквизитор перевёл глаза на её лицо – мелкие заострённые черты, зеленоватые глаза, цвета ночного моря, пушистые рыжие пряди вольно рассыпаны по плечам,- и чуть скользнув по стройному телу в дорожной одежде, открыто улыбнулся на её слова.
  - Я же ничего не утверждал как на духу, но я думаю – оно настоящее, - понизив голос, так что было слышно только Мириилит ответил он, - Тебе любопытно, детка? Мне тоже, давай проверим!

Дашука, пристроившаяся мурчать полукалачиком возле сумки с драконьим яйцом, оскорблённо вздёрнула хвост, когда Чес  бесцеремонно лишил её избранного соседства.
Распустив полностью завязки он вытащил свою добычу на полное обозрение, и хмельно небрежным жестом плюхнул перед девушкой.
   - Судари, пожелайте здравия юной путешественнице, да отыщите ей кубок, из которого никто ещё не пил. Ээээ, нет, вытертый пальцами не сгодится, и промокнутый рукавом рубахи тоже! Вон, на краю стола застоялась пара штук, передайте один, да налейте красотке по Фойрровски, а не как украли!
Для рыжей зазвучали со всех сторон нестройные, но активные приветствия, заелозили маслянистые взгляды, услужливо подставленный кубок был чист, и по самые краешки налит подогретым, пахнущим цедрой и гвоздикой вином.
   - Дева интересуется драконьим наследием, - доверительно обратился Вальдштайн к приятелям, - Не будем же мы посылать её читать официальный отчёт, на сто листов, после того, как наши эскулапы разложат драконьего птенца по косточкам да? Попробуем обойтись своими силами, - маг подтянул к себе широкое блюдо с картофелем, - Смотри сюда,- вытащив из за пояса тонкий адамантиновый клинок, он полуобнял девушку за талию и принялся быстро раскидывать картофель кучками, - Расположение драконического эмбриона такое же как у птиц, склонённая голова, лапы накрест, хвост обвивает тельце, внутренние органы уже должны быть сформированы , лёгкие, кишечник, печёнка…- на подносе, под рукой инквизитора из жаренных ломтей картофеля  получилось схематичное изображение, - Верх у нас, где голова вот…. – Чес покрутил яйцо пристраивая его так и эдак на столе, - Вот здесь, - можно сообразить по неправильности формы, и если мы сможем пробить скорлупу, то лезвие вонзиться зародышу точно в голову и прошьёт его, через все кишки, как вертел. Тут как раз небольшой скол на верхушке – можно попытаться.

Схватив Мириилит за руку инквизитор впихнул рукоятку кинжала в её ладонь, и зажал сверху своими пальцами.
   - Держи крепко, иначе скользнёт мне по пальцам, - предупредил он рыжую, сам по прежнему удерживая её руку своей, а второй – их беззащитную мишень на столе. Острие клинка упёрлось в еле заметную трещину скорлупы.
  - Не получится, у нас будет вторая попытка, - с ухмылкой заявил Чес соучастнице, - Выйдем во двор и пропекём его, пока не треснет, как каштан на жаровне.
Бесновавшиеся струи дождя на улице наконец то почти стихли – отдельные сердитые капли гулко стучались в окна, да шумели вокруг дома мокрые тополя.
Осуждающе топорща усы пёстрая кошка грациозно лениво запрыгнула на край лавки и уставилась на происходящее за инквизиторским столом.

Отредактировано Чеслав (09-07-2018 18:20:19)

В далёкой снежной пустыне, где вьюга и мороз вечно играют друг с другом, в ущелье синего льда, похоронен сокровенный гримуар, обладающей немыслимой силой. Так говорят легенды, так верят некроманты. Они рвутся к нему, не щадя чужих земель и жизней, надеясь обрести могущество и перевернуть мир. Но что действительно известно о нём? Может всё это – красивые сказки, искажённые слухи, и фанатичные последователи Безымянного, проложившие мосты из костей и дороги в крови, обнаружат не сборник тайного знания, не записи разрушительных заклятий, а скелет старика, глумливо скалящего кариозные зубы, а в руке у него будет книга Ничему нас жизнь не учит. В ней будут собраны, божественной волей, с каждого по имённо, пороки человеческие, разгильдяйство, дурость, идиотия со всего Рейлана, и непременно там будет глава про Чеслава и девиц вольного поведения.

Кто ему только не попадался – и мавки, и ведьмы, и бескудки, и проклятые и зачарованные. Душили, травили, когтили по звериному,  в топкое болото и семейное ярмо тянули, пару раз еле живым ушёл, шрамов на память прихватив.
И вроде бы не страдающий тупоумием и вполне осознающий свою редкую удачливость в подбирании опасных тварей где ни попадя инквизитор давно должен был на каждый манящий взгляд не лыбится одобрительно, а арбалет взводить. Ан нет, Фойрр там был. Любой смазливой девчонке не составляло особого труда инквизитора увлечь и заморочить, усыпив подозрительность. Спасало его беспокойную голову на своём месте ещё только то, что легко поддаваясь женским чарам Чес так же легко переключался в режим охотника, и углядев что у девы кабанья клыкастая пасть в промежности раззевается или ещё чего нибудь, мягко говоря, противоестественное, он жёг, или  хватал что под руку подвернётся и бил без сентиментов. Если дев было несколько или пасть уж слишком здоровая – отступал без оглядки.

   В натопленной таверне, под смолистое потрескивание дров, среди громкого говора и пьяного смеха, собутыльникам не слышно было что рыжая шептала Вальдштайну. Оборвавшееся представление – все глаза уже растопырили как с помощью руки красотки драконово яйцо в нутро пронзят – вызвало разочарованный галдёж, а когда "путешественница" на выход двинулась, и Чес за ней – поток сальных шутеек выкриков посыпался как горох из порванного мешка. Один, более трезвый (или более завистливый) брат выразился опасливо, мол как бы деваха ведьмой не оказалась, уж больно откровенно к столу огненных явилась, и одного из них в потёмки уличные зазвала, но его дружно высмеяли всей компанией.

Дашука, надменно щуря глаза, собралась за уходящими, но унюхав промозглую сырость веющую от двери, передумала, вспрыгнула на подоконник у маленького оконца. Обвив богатым пёстрым хвостищем лапы она уставилась в дождливую темноту.

Инквизитор с рыжей далеко не ушли. Навес возле "Арго" прикрывал несколько ступеней низкого крыльца, и тянулся, всего то в шаг шириной, вдоль одной из стен – до дровяного сарая. Не доходя до него, возле обрубка сосновой колоды, с врубленным топором, Чес остановился. С пальцев инквизитора спорхнул огонёк - маленький светильник, затанцевал, как подвешенный на ниточке, над людскими головами. Дождливая стена, уже не такая плотная, но размеренно настырная, казавшаяся бесконечной, шумела по правую руку. Огненный пристроил драконье яйцо на колоду, придерживая рукой. С интересом смотрел на девушку:
   - Мне нужно доставить его нашим алхимикам, слышала?,- ладонь мага, лежащая на мраморно зеленоватой скорлупе, как раз возле выщербленного ножом кусочка, окуталась лёгкими всполохами, - Что ты можешь предложить в обмен?, - пальцы второй руки потянулись к лицу Мириилитари и убрали одну из рыжих прядей, свесившуюся непослушным завитком на глаза.

С такой же непринуждённостью она могла пообещать ему ядовитого паука, вакханалию в звериных шкурах, или щётку для чистки кокоса. Результат был бы одинаковым. Потому что первый закон уличных охмурителей гласит: "Плевать на смысл, главное – каким тоном сказано и как говорящий выглядет." Ведь от симпатичного нам человека мы слушаем любую чушь, а от неприятного мало кто и дельным доводам внимает.

Трезвый здравомыслящий икнвизитор на подобном раскладе случайную свиданку под дождём оборвал бы, выразив недоумение  на кой фойрров хвост ему впёрся дракон?  Зверюга, как всем известно, строптивая, зубастая и габаритов немеряных. Да ещё в тёмном закуте, и нет ли тут какого злокозненного умысла от подозрительно покладистой милашки с большой дороги?  Но хмельной Чес, увлечённый запахом рыжих волос, бархатистым шёпотом и невесомым движением девичьей руки, ничуть не удивился, благо сам он каких только сказок не рассказывал в подобных коньюктурах.
Арго был трактир зажиточный, с большой, чисто метёной конюшней. У входа висел масляный фонарь, прикрытый тусклым стеклом, освещал порог, и немного стен, увешанных инвентарём, дальше –темно. Переступили с ноги на ногу, сонно зафыркали на вошедших рассёдланные лошади в денниках.
   Инквизитор положил драконье яйцо на крышку зернового ларя, повертел так- сяк на досках, что б не укатилось. Огонёк- светлячок прилетел следом, прилип на скорлупу, разделился, повинуясь жесту Чеслава, опоясал детёныша в каменной скорлупе тлеющим золотым кольцом.

   - И где таится дикий дракон? – улыбаясь Вальдштайн приближается, - Где то здесь? – шутливый взмах в направлении темнеющей глубины конюшни, - Или… - ладонь инквизитора, оказавшегося уже совсем близко, прохаживается по спине Мириилит, - Здесь? – заговорщицки шепнул. Рука опоясывает девушку, привлекая к себе, лицо склоняется к лицу, в хмельных глазах чернеют расширенные зрачки. Дождь за стенами почти стихает, одуряюще, пахнет сеновал.  В памяти инквизитора шероховато рябит и всплывает мёртвый дракон, и растрёпанная незнакомка с ломким голосом в залитом ослепительным солнцем лесу. Но воспоминанию всё не как не сформироваться  в чёткое видение, не осторожить беспечного Чеса. Слова его без подозрительности, лишь игривый намёк – может быть выведенный иглой татуировщика мифический дракон раскинул крылья на теле рыжей, и вот вот явит себя во всей красе?

Нечаянные случки всегда поспешны. Чаще всего апартаменты под них занимаются какие ни попадя, и хорошо ещё если под спиной окажется сдобный тюфяк или ворох соломы, а не занозистые доски колченогой лавки, или пол усыпанной горохом вперемежку с мышиным помётом.  И всенепременно кто нибудь толкётся не по далёку, по своей надобности. Ладно ещё если только спит- храпит. Но бывают же неугомонные шатуны, которые валандаются, скрипя кирзачами, сморкаются как простуженный кабан, лезут мордасами в тёмные углы, за прикрытые двери, посвечивая огарочком, и громко вопрошают какого Фойрра мерзость тут происходит, и без них?
Вальяжные телодвижения хороши с уже опробованной женщиной на куче бархатных подушек за прикрытыми дверями, когда горячка первой страсти насыщена, и желание тянется и прихотливо свивается податливой лавой. При других раскладах отклад вожделенного момента, когда намерения персон взаимно понятны и очевидны – бесит. Всё ещё не подозрительность, но нетерпение, близкое к неудовольствию дёрнуло уголок губ инквизитора, когда девушка, обвивая его за шею уклонилась от поцелуя.

   - Я убил одного дракона, - раздельно проговорил Чес.
Он убрал левую руку со спины Мириилит, и направил в сторону огоньков, короной танцующих над зеленовато яблочной скорлупой, развёрнутую ладонь. Золотистый язык пламени скользнул, расширяясь шлейфом, окутал драконьего зародыша полностью, струясь и покачиваясь, словно ожившие складки драгоценной материи, омутом поглощая его до самой верхушки, щербатой от кинжала.

   ....В удалённом посёлке, на люциановой горке, уродилась у родителей скотоводов, дитём третьим, плосколицая девица Марьята. Была она набожна и тварей лесных любила до крайностей. Слезами заливалась когда папенька поросят резал, и овец утешала когда маменька их огромными ножницами стригла. Чем старше была- тем чудоковатей – собирала по канавам у соседей мешки с ненужными котятками, выкармливала брошенных щенят, в судорогах билась от вида кровяной колбасы на семейном столе по светлым праздникам. Родители, имея ещё двоих лбов детишек сыновей- работников, на дочку особого внимания не обращали, пока не пришла ей пора замуж идти. Тут и выдала она им, что обы какого мужского тела под боком не потерпит, а нужен ей златовласый травоед, что б в папоротниках с ней песни старинные певал от зари до зари, а на их родном посёлке таких высоко интеллектуальных личностей даже по вторникам в марте в високосный год от прохожих удальцов ни разу не урождалось. Батюшка осерчал, отходил дуру девку вожжами и запер, авось одумается.
Но Марьята отчаянной оказалась – выломала окошко и удрала в лес. Блаженных и пьяниц, как известно, Люциан бережёт – набрела наша малохольная на хижинку брошенную. Всё же не белоручка, крестьянская дочь, в огородах смыслила, а по грибы вообще бойчее её в посёлке не было – устроилась кое как. На зиму себе хворосту запасти сумела, репки, пшена, скарб немудрёный справила.
И довелось ей как найти драконёнка, на его беду.  Ещё летать не умел, отстал от родных, заплутал, чуть не подох с голоду – Марьята его в хижину унесла, давай выкармливать. Про драконов она знала только что они огнём плюют, когда большие, и наивная душа, потчевала его репками, сыроежками, клюквой, брусникой, дикими яблоками. Перетянула ему верёвкой недоросшие крылья, потуже, и держала на привязи в хижинке – для его  же блага, что б не убёг, к серым волкам на ужин.
Подрастать он начал, всё вроде чин чинарём, вот только тосковал будто. А потом – свихнулся. Порвал привязь, благодетельнице своей лицо сгрыз и к посёлку прибежал. Тут начал буйствовать – собак, ребятишек рвать, сараи громить – был уже с доброго телёнка. Крылья, перетянутые, бессильные, кривые, немощны к телу зажаты, а он, бедолага, всё их развернуть силился.
Перепуганные селяне, такого чудо зверя ещё не видавшие, отправили гонца за помощью, он и встретил полевой отряд инквизиторов. Иштван, квестор, как на место приехали, сообразил что какая то неурядица вышла, и приказал драконьего охломона живьём взять, но не вышло. Совсем тот обезумел, кидался, в кровавой пене, закатив глаза. Был у инквизиторов тогда и свой ящер в рядах. Попытался он дозваться до сородича, мысленным образом. Шум, вой, тьма – обрывки голоса, а что пытается кричать – непонятно, вырос потому что в чужой среде, и на корме совсем ему природой не предназначенном. Пожалели жечь живьём. Чесу, как лучшему стрелку, квестор приказал застрелить неприкаянного.  Тяжёлый арбалетный болт пробил глаз, и освободил драконёнка навсегда в Чистое Пламя.

   Вальдштайн без проблем рассказывал эту историю под застолье, считал что поступили огненные верно, раз уж надежды на просветление не было. Но вот как то перед сеновалом с девушкой не лезла она у него с языка во всех подробностях. Зато вызвала тёмное с души, коньячным цветом легла на отблеск глаз, подняла запах крови, смерти, пыток, что сопутствовали инквизиторам. Шагнул, заставляя отступать легконогую Мириилит, - пока она спиной в стенку не упёрлась, поймал ладонью рыжие пряди у виска, зажал, не давая увернутся.

   - А ты, скольких убила?, - прошептал, касаясь губами губ.

Отредактировано Чеслав (28-12-2018 19:44:33)

А как сношал отсечённую драконью голову в выбитый глаз не надо рассказать?
Склонность некоторых девушек вести странноватые разговоры, вовремя вроде бы совсем для этого не предназначенное, инквизитору уже встречались.
Одной хотелось что бы ей на ушко шептали нежности, другой – сальные гадости. Третья желала громких восторгов белизне собственной кожи и точёности ног, а четвёртая – досконального описания что с ней будут сейчас делать, с немедленным наиточнейшим воплощением.
Была любительница сказочных историй, ноги у которой не раздвигались, пока воображение не уносило её из грошовой каморки, с окраины столицы, в мир пряных ароматов, жемчуга, тропических цветов и загадочных сокровищ. Той нравилось выслушивать приказы, иной – пытаться самой отдавать указания, словно в кровати рядом оказался дрессированный охотничий пёс.
Самым скучным вариантом из этой компании балаболок, на вкус Чеса, были девушки, непременно желающие излить жалобно душу. До самого дна. Тут следовало только время от времени сочувствующе угукать, и ни в коем случае не пытаться расспрашивать, иначе можно было схлопотать неудержимый словесный поток, лет эдак за пяток, и безрадостно провести время до утра, сидя подперев головы, друг напротив друга.

   Инквизитор языком чесать умел практически в любом состоянии, независимо от остальных телодвижений. И на девичьи разговорные причуды, хоть самому ему ни в пень не понятные, пожимал плечами и реагировал снисходительно. Хочешь что б тебя, с придыханием, называли Ночной Феей? – пожалуйста. Хочешь небывальщину про сорок вампиров, пещеру сокровищ и ульво бабу? Ложись удобней – слушай. Величать тебя подзаборной шлюшкой, ругать раздолбанные дыры, стыдить срамотно?- Легче лёгкого! И ничего что ты мужу до этого только со свечкой изменяла, упакованной в три заячьи кишки (авдругчо), у меня язык без костей и воображение шире крыльев Фойрра, я могу, я талантливый. Вот только раздеваться продолжай, что б не всуе мы тут с тобой воздухом трясли.

Можно угодить и рыжей путешественнице, в разделке туш, видать, страстный запал обретающей.

   - У драконов череп лобастый,тяжёлый, толстых костей, - заговорил Чеслав, отпуская мягкую прядь, и ловя пальцами завязки на горловине рубахи Мириилит, - Шея крепкая, что бы держать такую голову, как у хорошего скакуна, - витые шнурки распустились, открывая изгиб девичьей шеи, - Отделить её не так просто, обычным охотничьим ножом не справиться, - вторая рука потянула, выдёргивая заправленный край тёмно зелёной рубахи, скользнула в свободную прореху, -  Топор, которым столетние сосны валят, хорошо подходит. Но и тут сноровка нужна, что б позвоночные диски перерубить, - растопыренные пальцы, горячая ладонь, легли на прохладную поясницу Мириилит, и прошлись, хищно оглаживая вверх вниз, - Если дракон матёрый, в возрасте, то без особой пилы никак не обойтись. Зубья у ней заточкой изрядно скошены, как раз что бы впиваться и разрывать фиброзные кольца. Из пыточных инструментариев её устройство позаимствовано, - через слово инквизитор касается губами вдоль подрагивающей на шее жилки, - Но вот беда, - рука оглаживающая узкую спину наматывает на кулак свободную ткань рубахи, - Много с неё кровит. Что бы не уходила ценная алхимическая субстанция, выставляют заранее ёмкость, - отставив потянул захваченное вверх, выше головы рыжей, - И натекает иногда столько, что купаться в ней можно, - дёрнул ещё в верх и в сторону, пялясь потемневшими глазами. На запястьях оказалась рубашка ещё прихвачена шнурами, и руки рыжей теперь как связанны.

   - Говорят кто драконьей кровью умоется – три греха с совести  в неё отдаст, - притискиваться дальше уже и некуда, - Есть грехи? - на последнем слове инквизитор жадно прижимается губами к губам девушки, и выпускает пленённые мотком одежды руки на почти свободу.

Отредактировано Чеслав (30-01-2019 03:22:34)

Трепотня про отделение костей от мяса явно работала, хотя и неким странным образом, - лисичка с дождливой дороги поддалась рукам инквизитора, расхищение своего гардероба не возбраняла, но и сама проявлять инициативу не стремилась, инертно прильнув тёплым шёлковым тельцем.

  - Фиброзные кольца?, - переспросил Чес, тайком озираясь, куда бы переместить деву от чёртовой стены, из деревянной поверхности которой там сям торчали устрашающие ржавые крюки, – ещё не хватало закончить конюшенные лобзания случайно насадив её под рёбра на железо, рядом с недоуздками и вожжами.

  - Это особенные кусочки в наших телах, - приобняв  крепче, пользуясь разницей в росте Чес легко оторвал девушку от замусоренного опилками пола и в полтора шага оказался с ней у открытого денника,  на треть заваленного сухой кормовой соломой.

  - Они названы в честь вильсбургского монаха анатома, Алкмеона Фиброзиуса, жившего добрую пол сотню лет назад,- охотно продолжал инквизитор, словно не в чужом закаулке с греховными целями возился, а любознательную гризетку в столичной библиотеке просвещал, - Он много зверей, особенно вепрей, вдоль станового хребта препарировал, а потом на висельников перешёл, - разглагольствуя Чес мягко опустился с рыжей авантюристкой на шуршащую скользкую подстилку, - Сам будучи горбуном, от отца горбуна, очень он спинным устройством интересовался – как же и почему некоторые загривки  и рыцарей в полном доспешном облачении держат, а некоторые и ребёнка на закорках через дорогу не перенесут?, - сапог с ноги рыжей без затей сдёргивался, как и второй, - Летопись говорит, что подвал, в котором он работал, был месяцами завешен вспоротыми тушами, как на скотобойне, и было там не продохнуть от спёртого мясного духа, - широкий тканевой пояс с талии Мириилит уполз сонной змеёй будто сам собой, прикорнув на её обуви, туда же перекочевала куртка и рубаха инквизитора, - И упрямый старец нашёл таки, вырезал и записал всё о маленьких кусочках, гибких, упругих, мягковатых, - инквизитор говорил уже совсем тихо, почти шептал, сам толком не слушая что несёт, ощущения его сосредоточились в нетерпеливых руках. Горячая пятерня прихватила и стянула с бёдер рыжей остатки одежды, высвобождая одну её ногу, и вторую, - Они нужны что бы мы могли свободно двигаться, и находятся во всех сочленениях, - опершись на локоть инквизитор снова целовал девушку, приваливаясь и сжимая, исследуя на ощупь её тело, словно оно было резное, словно ел его пальцами, проходясь по сантиметру за сантиметром трепещущей кожи,– И здесь, и здесь и здесь…

Округлившимися от изумления глазами огненный следил за тварящейся с его случайной пассией метаморфозой. Когда рыжая, извиваясь словно в припадке подучей, отпихнула его с себя, пальцы Чеслава  успели ощутить стремительное ороговение её кожи. Только что он касался нежной, как лепесток вишни, поверхности девичьего бедра, как вот его рука скользит по коре ожившего дерева, жёсткой, шершавой, и неподатливой.

Восприятие инквизитора замедлилось. Будто линза толстого стекла опустилась между ним и Мириилит, растягивая перед взором человека мгновенья волшебной деформации. Конечности девушки грубели, утолщались, оплетаясь мускулами, позвоночник вытягивался, укрупняясь лопостями и увеличиваясь числом, от крестца протянулись, более мелкие, хвостовые позвонки, сопровождённые двумя артериями, оделись в мышечный каркас, и заросли тёмно малахитовой шкурой. В дугообразно выгнувшихся рёбрах растворились девичьи груди, к низу и по бокам раскинулись широкие  брюшные мышцы, запястные кости и фаланги пальцев обзавелись связками для поддержки и координации тела, холёные ноготки авантюристки высунулись, как звери из нор, угрожающими клиньями.

"-Не свезло девчонке- такая цаца манящая, и с таким проклятьем," - мелькнуло в пьяной ажиатированной голове Вальдштайна, "-Хорошо хоть не она на мне сидела..."

    Золотом обвивавшийся вокруг дарконьего яйца огонь, оставленный инквизитором, осветил одичало оглядывающегося ящера, стиснутого слишком узким пространством конюшни.
Мгновения понеслись в привычном ходе.
Чес, на ощупь нырнувший в рубашку, благо со штанами расстаться не успел, и всё ещё не пуганный, шагнул к Мириилит, собираясь выдать пьяную утешающую речь, о том, что почти всё лечится в этом мире, заглянул в орбиты круглых лимонной желтизны глаз, со змеиным зрачком, и  мелком уловил стремительный взмах когтистой лапы. Вокруг инквизитора инстинктивно вспыхнула обжигающая аура, но не успела его уберечь – когтистый удар наотмашь  до плеча вспорол мышцы, брызнув кровью, и откинул  легковесного мага как пёрышко, шарахнув головой о зерновой ларь. Сознание оборвалось. 
Драконий плод, невольный участник происходящего лицедейства, мирно гревшийся в коконе магического огня, пока двое тискались под шум дождя, закачался, теряя устойчивость, и не устояв, скатился, с грохотом шлёпнувшись в железное пустое ведро. Раздался смачный хрустящий звук и немелодичный возмущённый писк, ржавое ведро завалилось на бок, и из него, тараща бестолковые глаза бусины, поджав хвост и путаясь в коротких лапах выполз нескладный драконий детёныш.
    Лошади, взбесившиеся ещё при явлении Мириилит в истинной форме, совсем осатанели. Их пронзительные голоса и дикое битьё в стены копытами расслышали даже в таверне, сквозь ливень и застольную шумиху. Плечистый работник, понукаемый обеспокоенной  Лориной, прихватил вилы и направился разузнать что за фойрровщина творится в конюшне.

Чес не сверзся с драконьей спины во время полёта только потому, что находясь в спутанном сознании, инстинктивно вцепился мёртвой хваткой в роговые наросты на загривки Мириилит. Приземлилась она как нельзя вовремя – затёкшие от напряжения руки инквизитора уже обессиленно скользили по дублёной чешуе, и продлись ночная прогулка по воздуху ещё немного – лежал бы Вальдштайн кровавым месивом с осколками костей, на каком нибудь каменистом пригорке.

    Спуск на землю мягким для человека всё равно язык бы назвать не повернулся. Маг свалился с драконицы мёртвым грузом, снова приложившись головой, в этот раз об землю, и вторично потеряв сознание.
На птенца заботливости Мириилит хватило. Он вполне благополучно съехал по подставленному крылу, и с азартом щенка легавой, первый раз оказавшегося в полном неведомых запахов лесу, принялся обследовать приютивший их овраг. Пробежался по нему, вскидывая лапы в неловком галопе, но так что бы не терять из виду свою благодетельницу, распугал ночных мотыльков, погрыз свисающие по бокам невкусные корни и вернулся под её бок, требуя внимания, заботы и жрать.  Проведя под скорлупой гораздо более длительный срок, чем полагалось ему природой, драконёнок был гораздо более крупным, чем обычно вылуплялись ящеры, и невероятно голодным. Не добившись от Миириилит ничего, кроме усталого ворчания, птенец попробовал жевать грубые стебли вереска, росшего по дну оврага, расплевался и обратил внимание на неподвижно валявшееся тело инквизитора. Обойдя его со всех сторон птенец примерился и попробовал надкусить жёсткий бок, но его слабые челюсти не справились. Его ведь никто ещё не учил с какой стороны удобнее есть человека.  Недовольно запищав он уперся передними лапами, запыхтел от натуги и смог перевернуть Чеса на спину. Запах свежей крови одуряюще окутал зверёныша мясоеда. Закарабкавшись по рубахе инквизитора он уселся ему на грудь, с любопытством повозил лапой, размазывая сочащиеся алые капли. Облизнув испачканные пальцы и распробовав он уткнулся в окровавленные прорехи и заелозил по открытой ране языком.

    Чесу мерещился дальний поход тропами Лунного края.
Отряд уходил отбиваясь, в проливных бесконечных дождях, растратив силы, зелья, теряя братьев одного за другим. Раны перевязывались кое как, на ходу, у многих они не переставали кровоточить ни денно ни нощно. Загноившийся на руке укус Вальдштайну чистил остриём арбалетного болта один из братьев, Эрнан. Выскребал по живому гной и омертвевшие ткани. Чес измаялся, кусая рукоять ножа. Ему казалось что огненный уж слишком щепетильно и медленно возит коротким лезвием в глубокой ране, словно получая удовольствие. Лицо Эрнана было сосредоточенным, глаза смотрели напряжённо, не мигая, с тем затаённым выражением, которое Чес видел у некоторых братьев во время пыток. Чувствуя как от режущей боли наваливается чёрная удушающая пелена мистик дёрнулся, выкрикнув :
    - Да хватит уже, озверел?!, – и распахнув глаза увидел перед собой, нос к носу, круглые выпученные бельма, на черепашьей зубастой морде, в стекающих каплях крови.
    - Твою ж фойррову мать! Чур меня!
Не помня себя маг прянул в сторону, с ладоней его во все стороны брызнули жгучие искры. Перепуганный птенец с тонким воем забился под крыло драконицы.

    Опомнившись Чес с трудом поднялся на ноги, хватаясь за корни. В голове у него с грохотом крутились колёса, из тех, огромных, на которых подвозят к непокорным замкам стенобитные орудия, шесть, и все в разные стороны. Желудок болезненно сжимался и выкручивался, как половая тряпка в руках усердной кухарки. Руки, холодные и ободранные, ходили ходуном.
    Первым порывом инквизитора было воспользоваться порталом и унести, да поживее, ноги из этой гиблой лощины. Повинуясь ему воздух сгустился, формируя зыбкую линзу, и..развеялся. Заскрипев зубами Вальдштайн снова, через ломающую кости черепа боль, вызвал из памяти образ куда хотел перенестись. Граница между отстающими на множество километров друг от друга пространствами соткалась невесомыми эфирными нитями, но не смогла закрепиться. Разлетевшись как паутина на ветру отдалась за приложенные усилия мистику такой бешеной круговертью в голове, что он, закрыв лицо рукой со стоном опустился на землю.

   - Ты кто? Ты понимаешь меня? Как я здесь очутился?, – инквизитор убрал ладонь от лица и на Мириилит уставились два янтарных глаза. Один зрачок был неестественно растянут, второй как проколот шилом.  Нехорошая бледность, как у свежего покойника, добавляла пугающего в растерзанный вид человека.

Мамуля  крылатая, великая, грозная, мамуля могучая!
Детёныш, запрокинув голову,  круглыми от восторга зенками смотрел на драконицу, полный чистых эмоций, красочных и полярных. Только что двуногий казался ему чудищем, швырявшим злые, кусучие всполохи, и вот он повержен, обессилен одним её вздохом, трепещет и не в силах поднять хилую конечность, что бы защитить себя. Гордость за свою покровительницу  распиравшая драконёнка  заставила его напыжиться, невольно копируя угрожающую позу Мириилит и сделав пару неосмотрительных шагов пискляво зарычать в лицо двуногого. Инквизитор, вскинув обе руки, цапнул зазнавшегося мальца, вскочил, и оголтело бросился,  в сторону – под нависшие неряшливой бахромой корни вывернутой ветрами из земли осины., склонившейся по краю оврага. Сумбурный замысел Чеса был в том, что он забьётся в место, куда Мирлиит не сможет протиснуться своим широким туловом, а если попробует выцарапать его когтистой лапой, как кошка рыбёху из похлёбки, то  пригрозить отшибать её отродью  лапы, одну за другой, а потом голову к хвосту завернуть. Пусть машет отсюда крыльями к Фойрру на рога, и оставит его в покое – сам как нибудь выберется из гиблого месте, не впервой.

То, что Вальдштайн издалека принял за вымоину под корнями оказалось не малым, эдак на медведя, лазом, пахнувшем ему в лицо мокрой, кладбищенской землёй и прелыми листьями и ведущем, лихо извиваясь, куда то в неведомую глубь – инквизитор без размышлений юркнул туда. Он бежал не оглядываясь, скользя, задевая плечами за низкие стены, подсвечивая себе трепетавшем с пламени огнём. Драконёнок, оправившись от первого испуга, принялся елозить, сучить лапами и надрывно верещать, но Чес притиснул его так, что тому и дышать стало нечем. Притихнув и ловя открытой пастью скудные глотки воздуха птенец, уносимый запинающимся через шаг инквизитором отчаянно попытался дозваться до Мириилит мысленно.

    Земляной лаз то сужался, так что магу приходилось продвигаться внаклонку, чиркая макушкой по склизлому потолку, то расширялся, так что слабых всполохов не хватало осветить его стены- в таких местах Чес примечал более малые отнорки, уводящие в стороны, но он не стал в них соваться, двигаясь в одном направлении. Почва под ногами становилась всё суше, утоптанней, по сторонам попадались даже деревянные подпорки, удерживающие явно рукотворный свод. Чес радовался, уверившись, что выйдет в скорости к людям, а не в какую нибудь барсучью нору, и поддавал ходу.
Через пол часа утомительной ходьбы, он, свернув в очередной раз, с размаху, чуть не выронив детёныша, уперся в дубовую дверь, в обрамлении прочных перекладин, не имевшую с виду ни запоров, ни приспособлений для ручного открывания. Инквизитор толкнул её – не поддалась. Он приналёг сильнее, потом заколотил, со всех сил, по не крашенной поверхности. Пламень на его руке потух и мага охватила ужасная в мучительности мысль, что он так и подохнет здесь, под землёй, в полной темноте, у запертой и давно заброшенной двери. В эти минуты тишины до его слуха долетел невнятный, приглушённый звук, с той стороны. Чес жадно прижался ухом к двери – так и есть! Кто то возился с той стороны..

    - Эээээй, люди, живые! Откройте!, - заорал маг, снова лихорадочно забарабанив по дереву.
Возня и скрежетание приближались, становились громче. Вальдштайн отступил – дверь распахнулась.
На пороге стоял тучный, сгорбленный старик, с маслянным фонарём в руке. Вся одежда его – серые порты, свободная рубаха и козлиная поддевка были заношены хуже чем у иного нищего, морщинистое, одутловатое лицо выражало неприкрытое  изумление.
     - Ты как здесь очутился, милсдарь, - прошамкал он, - И кто ж тебя так ободрал,сердешного, зверь штоль какой?
    - Зверь да, - инквизитор, не спрашивая, торопливо шагнул из сумрака подземелья, - Заплутал я, дедуля, с охоты возвращаясь, еле отбился. Случайно ход нашёл – да через него к вам выбрался. Вы сами то кем тут будете? И далеко ли отсюда Эвенскьер?
    - Егерь я, бывший, здесь у меня землянка, схрон кой чего, - старик повёл рукой, вокруг у стен виднелись лопаты, мотыги, заступы, у стен громоздились кучи какого то тряпичного хлама, - Тут когда то землекопы жили, но давно уже нет добычи, один я иногда, по своей нужде бываю. До Эвенскрьера добрых часа два ходу, да ты еле на ногах держишься и кровь, вон там, да сям, куда ж тебе в дорогу? Давай я тебя до своей хаты спроважу, она тут, близёхонько, там по простому, по холопьему, ну да перевязать чем найдётся, винца горячего и тюфяк, что б подремать. А ет кто у тебя подмышкой? Дригло что ль?, - бывший егерь, подслеповато щурясь, пытался рассмотреть драконёнка.
Тот болтался послушным кулём, и не рыпался, только голову испуганно, по черепашьи, вжимал в плечи. Уж больно странно пах этот второй двуногий – болотом, затхлостью и застоявшейся, мёртвой кровью.
    - Пошли, дед, - Чес почувствовал усталость, рана о которой он позабыл, болью отдавалась на каждый вздох, сбитые на ходу босые ноги саднили, - Задерживаться не могу, но дух надо перевести. Это вещественное доказательство, собственность Инквизиции, - он шутливо тыкнул драконёнка в нос, на что тот даже не отреагировал.

    Старик, опираясь на посох, с небольшим мешком за плечами, вышел из землянки вместе с инквизитором. Дождь прекратился, но небо было полностью затянуто тучами, ветер гулял в высоте. Мокрые листья, чёрные в ночи, зловеще шептались.
С другой стороны леса, плотной цепью, с фонарями накрытыми рогожей, стараясь не шуметь, плотной цепью пробирались люди. Тусклым отсвечивали в их руках топоры, вилы, а у кого и коса на коротком самодельном древке.

Что б унять боль, муку душевную – провинный нужен.
Должна излиться горечь сердца раненного, обрушиться и сокрушить предмет, к страданиям приведший. Только тогда освободиться оно, и сможет новым дыханием облегчить жизнь, ставшую пыткой, раскрыться в жизнь и показать тысячу дорог её.
Неписанное правило это почти на всех работает. Бывают души редкого, возвышенного уклада, что способны кручину изнутри побороть, но не про них наша история.

    Любое поселение человеческое, что рядом с лесами да чащобами, неизбежно нет нет да и теряет кого от зверей диких, гадов, болота вязкого. Волки в голодную зиму задерут охотников, мальчишка сорванец в омуте захлебнётся, либо на баб  в малиннике медведица бросится- дело житейское, повоют родичи, и дальше жизнь мотают.
А тут странное  дело было, пугающее…
    Пропала сначала пасекова внучка. Среди белого дня- в обед видали люди её красную косынку, в камушки на заднем дворе игралась, а как вечерять собрались родители- никаких следов. Девчёночка не глупая, не шальная, словно дух её нечистый слизнул.
    Неделя миновала- парнишка, горняцкий сын, носил в шахту отцу обед, тропой хоженой перехоженной- исчез. Только узелок с пустой крынкой из под молока в стороне нашли. А уж с третьей пропажи, после которой снова ни крови, ни костей, ни следов, забили по посёлку тревогу и начали детей  по хатам прятать, на улицу стращать ходить, кучей собирать да под надзор стариков засаживать. Мужики по округе дозорами ходить, собак  по ночам с цепей спускать. И всё равно дети пропадали – не жизнь, а беспокойство, без края и роздыха началось в горняцком посёлке.

    В один из ночных обходов, вёл который Солдер- молодой горняк, из старожил местных, с женой и дочерью проживавшей в одной из лучших хат, уважаемый, серьёзный,  довелось им на мертвечину наткнуться. По коралловым бусам опознали дочку мельника, что отпросилась пару дней назад с подружайками прогуляться, родители и выпустили, наказав держаться ватагой..
Тело раздетое было, лицо сорвано, живот выпотрошен, нутро из него по ногам обмотано. Припрятано было толково, с разумом. Не оступись случайно один из дозорщиков, да не попади ногой в можжевеловую кучу, под которой что то мягкое поддалось – ни в жисть бы не приметили. Рядом нашли ещё останки, уже рыхлые, с опарышами, то ли двоих, то ли троих, не разобрать.

    Тут уже мужчинам, что жизнь проводили кирками в каменном мешке трудясь, под угрозами завалов- страшно стало. В свете факелов оголённое полудетское тело смотрелось мороком, неправдой, и синюшные скользкие кишки на тонких ногах – злым наваждением. Одели они мертвяку в рубаху, укутали и к родным понесли.
    Придя, с отяжелённым сердцем, после такого дозора, к себе домой Солдер обнаружил, что пропала его жена, Ирьяна, и малолетняя дочь. Бросился, обронив шапку, по соседям, по родным, в голове всё тельце с красными бусами мотается - нет нигде. Видали вроде, как шла, с ребёнком на руках, по окраине в сумерках, а куда зачем – никто не знал.
    Два года назад у Солдера пропал первенец сын, искать сразу не стали, думали нагуляется, пострел, да прибежит, оказалось- напрасно. Так что в этот раз горняк времени терять не стал. Бросился по друзьям напарникам и хотя время уже было позднее, мокрое и бедовое, поднял всех, кто хоть какую то силу в руках имел, на срочные розыски и поимку злого лиха.

__________________________

    - Тута он! Бейте его! – пронзительный мальчишечий голос взрезал тревожные шорохи леса. Цепь людей, стремительно, как половодье захватывающее луг, стянулось вокруг Мириилит. Люди, месяцами жившие в страхе, наконец то столкнулись с воплощением его, и дикая ярость и жажда крови захлестнула их сердца. Они даже не сообразили расстрелять драконицу издали- так и полезли, оголтевшей безмозглой кучей, со всех сторон, с верёвками, сетями, молотками и топорами.

    Солдер, с рычаньем, бросился вперёд односельчан, и принялся расшвыривать их, как котят.

    - Стойте! Стойте, братки, не убивайте! Пусть кажет, ворья сыть, где моя жена, где дети краденные!

Кое как, где ором, а где и зуботочинами, удалось ему чутка отрезвить подельников.

    Шум и свалка, разгоревшаяся совсем рядом, привлекли инквизитора. Не обращая внимание на егеря, которые тянул его в другую сторону и ворчал, как дворовый пёс, Чес, пихнув в мозолистые руки старика сомлевшего от всех сегодняшних перепитий драконёнка,  устремился к толпе, гудевшей как потревоженный улий.

    -  Отвечай, тварина, - с лицом перекошенным от ненависти и беспокойства подступил Солдер к драконице, поднося факел к её глазам, - Отвечай, пока мы живьём не разорвали тебя!

    - Что за самосуд?

    Люди шарахнулись, уставившись на долговязого мага. Охваченные волнением они не замечали его, пока Вальдштайн громко не подал голос.
    - Ты откель вылез, леший? С каких краёв, кто таков? – раздалось с разных сторон. Вокруг чужака образовалось пространство, селяне крепче перехватили обухи опущенных было топоров.
    - Супостатов прихвостень может? Смотрите, в кровяке весь.. Паря, ты может с убивцем заодно? Хватайте и этого!
    Голоса зазвучали громче, ожесточённо, потянулись руки, блеснули косы.
Огненная аура ответом очертила мистика. Рана на груди, перетянутая тряпкой, найденной в хламе егеря, жгла его, дурнота путала мысли. Босой, со слипшимися волосами, вымокший, осунувшийся  и безоружный он не казался угрозой, пока не вспыхнуло пламя.

    - Я инквизитор из Вильсбурга, Чеслав Вальдштайн, - маг вызывающе переводил взгляд с одного мужчины на другого, в глазах его плавали искры, огненная паутина оплела пальцы. Самоуверенность граничащая с наглостью ощущалась людьми, заставляя отступать и прислушиваться.

    - Моё дело- твари, душегубы, так что выкладывайте, что за беда с вами, и с чего вы, в потьмах, судилище устроили.
    Солдер, сдерживающий бьющееся болью от тревоги за родных сердце, тяжело дыша смотрел на нежданного выходца из леса.

    -  С нашего посёлка, с весенней поры, пропадают дети, - угрюмо ответил, - Мы давно пытались выследить изувера, и если ты, инквизитор, и правда радеешь за людские напасти, то поможешь вызнать, куда он девал наших кровинушек, и где моя жена с дочерью, что исчезли сегодня чуть ли не с порога!

    - Суд? Суд! Суд!! – мысль, вскользь высказанная Солдером внезапно захватила обозлённую толпу. Инквизиторы были известны жестокими пытками и казнями по всему Остебену, и более того – имели на них право. Полная горько сладостной мести идея о том, что гадина, наводившая столько времени страх на всю округу и глумившаяся над телами их детей, умрёт не сразу, а расстанется с жизнью в тягостных муках, на общем виду, воодушевила людей.

Разозлённая дракониха готова была натворить беды, а ожесточённые до крайности горняки – пропороть её брюхо рогатинами. Легче лёгкого сейчас для инквизитора было тыкнуть в Мири пальцем, обьявив её кровожадным чудищем, да и пусть они тут друг другу бока мнут. Ящер дюжину то спалит, а остальные её, как муравьи облепят и завалят. Обе столкнувшиеся стороны друг друга явно недооценивали. Бессмысленные смерти претили Вальдштайну, он и про судилище то речь завёл что бы выиграть время, однако дракон упрямилась словно козёл, которого оттаскивали от хрустящего кочана капусты и подыгрывать инквизитору похоже не собиралась.

    - Слушай, холера неугомонная, - сердито обратился он к Мири, еле слышно, полагаясь на её обострённый слух, - Эти дядьки в забое пудовыми молотами работают, у них детей поворовали, они тебе в глотку сквозь огонь вцепятся, и до самой печёнки раздерут. Я им пробую помочь, - продолжал цедить Чес, - Ты сидишь пока смирным голубем, ничего с твоим лупоглазым не случиться, крылом Фойрра клянусь, а после мы разберёмся между собой- лады?

    - Расскажите, люди добрые, подробней, - повернувшись к толпе, и уповая на то, что бы вздорный ящер не плюнула в него огнём, громко сказал Вальдштайн, - И за ради всех богов, хлебнуть у кого нибудь, медовухи, али чего по покрепче, не найдётся?

    Четверо горняков, по плечистей, остались возле раненой Мири, наставив на неё вилы, остальные сгрудились кругом инквизитора. Под их рассказы, сначала отрывистые, а потом всё более подробные и горестные, нашлась и фляга тминной водки, и чьи то ношенные сапоги, и добрые руки, что перетянули покрепче рану Чеслава.

    - Ребятня ваша давно пропадает, и без следов, - борясь с головной болью итогами подвёл мистик, - Ящеров летучих, либо следы их видали в округе раньше?

Горняки неохотно закрутили головами - отрицательно.

    - То то же. Бывают конечно среди таких зверюг людоеды, но изредка. Это они при опасности могут голову одним махом скусить, лапами растерзать, а что б воровать втихушку, да без следов, в лесу густом, где им и развернуться неудобно, как толстому святоше на солдатской койке, им и не сподручно и не по фасону.
На хмурых, отчанных лицах, Чес видел, что отбирать совсем виноватого здесь нельзя. Люди уже настроены казнить, не миловать. От Мири лихо вроде отвёл, но паршивую овцу сыскать надо, а то можно самому под раздачу попасть. Особенно как всплывёт что он в крови по их лесу шлялся, с непонятными интересами.

    - Давайте порыщем, может девчушка живая ещё.
    - Мы уже всё исходили, - угрюмо обронил Солдер.
    - Так вы ходили, ногами зыркали, - подмигнул инквизитор, - А я по другому смотреть обученный, - Следите за драконихой пока.

__________________________

    Сапожищи Чесу достались на два размера больше, но всё лучше чем босым. Шаркая в неудобной обувке, он пошёл с горняками по тропам, вокруг селения, высматривая  в мокром лесу живность взглядом мистика.
Дождь, темень. Водка тминная лишь сглаживала жгучую раневую боль. От магии обнаружения Чеса каждый раз чуть не выворачивало, а голова кружилась так, что Солдер время от времени плечо подставлял под плечо, для опоры, видя как их лесной гость шатается.
    Крупицы накопленных сил уплывали, и Вальдштайн уже готов был сдаться, как увидел девочку, сквозь мокрую осиновую листву.

    - Вон! Вон она!
Натруженные мужские руки разворошили грязный пригорок, вытащив заледеневшего ребёнка.

    - Стася? Доченька… живая?… - бормотал тяжело дышавший горняк, неуклюже стряхивая с синего платья налипшую тёмную хвою и мох, - А где мама наша?
Девочка, немая  и бледная, обвила отца исцарапанными руками за шею и безудержно разрыдалась.
Инквизитор между тем, как лис, шнырял под деревьями, забыв про свои кровяные натоптыши.
    - Отлично… просто отлично, - довольно бурчал он.

_______________________________

Час спустя Вальдштайн, уже сытый и сонный, сидел в хибаре у егеря, и допивал малиновый отвар. Драконёнок находился рядом, в большой кроличьей клетке. На его первый день жизни выдалось слишком много приключений, он молчком лежал, как тряпичная кукла.

    - Я почти сразу подумал на кого то из местных, - самодовольно рассказывал инквизитор егерю и его пожилой, похожей на сгорбленную сову жену, - Тут же половина горняков, а вторая- на охотничьем промысле, уж всяко выследили , озоруй тут кто дикой братии.

    - Следы когтищь дождь подмёл конечно, но кое что осталось, уж больно тропа утоптанная. А ещё там задета ель, уж с неё точно ничего не смоется, - потянувшись Чес пропустил как хозяева мрачно переглянулись, - Странно мне только что малую в этот раз не прикончили, как остальных краденных, может потом на баловство прикопали?
Егерь поднялся, и кряхтя открыл погреб из которого дыхнуло стылым.

    - Благодарствую за хлеб соль, люди добрые, мне б теперь голову преклонить ненадолго, - отчаянно зевая молвил инквизитор, и не успев подняться получил с боку удар чугунным ухватом, да так, что опрокинулся с лавки в погреб и лишь чудом не свернул себе шею.
       - Извиняй, милсдарь, - прохирпел егерь. Его жена стояла рядом, смотря вниз, опираясь жилистыми руками на своё орудие, - Ты это, конечно умнО всё подвёл, но для нашего рода не подходяще.

    - Вы мелюзгу и воровали? – с трудом поднимаясь поинтересовался Чес, вытирая кровь с рассчённого виска, - И стаськину маманю загубили, изверги? До вас всё равно доберутся, не соседи, так братья мои!, - он бессильно погрозил кулаком, тщетно пытаясь наскрести хоть крохи магии.

    - Никто не доберётся, - глухо ответил егерь, - Некому больше наших детушек воровать.. Но нельзя жить с оглядкой, трясясь как заячий хвост.  Людям нужно восторжествовать над чудищем, обрушить свою боль, что бы найти в себе силы жить заново, без боязни. С верой, что со злом покончено.

    Старик взял клетку с драконёнком. Его жена примерилась, и увесисто шарахнула по ней ухватом.
Птенец истошно, надрывисто заорал, голосом  и мыслью обращаясь к своей заступнице.

    - Жаль что от этого чудища закончишь свои дни и ты, милсдарь,- егерь швырнул корзинку в погреб, в руки инквизитора, и захлопнул кованную крышку. Навалив сверху, с помощью жены, пару мешков пшена, они торопливо покинули хибару, приперев колом дверь.