В постоялом дворе намечался аншлаг, хотя артисты, только умыв с себя соль и мыло дней, проведённых в пути и завершённых приветственным выступлением на первой площади, ещё даже не начали раскладывать отсыревшие костюмы и тряпки декораций. Ну, конкретно пара придурков на инструментах — точно.
Что поделать, если их сюда приглашали давно и ждали. Сами бы выходцы из подземных и заоблачно злачных грязных дыр Фолента в Близнецы никогда бы больше после одной попытки с Атропосом года полтора назад не приехали. В город студентов Лейдер, где низкородные молодые маги переживали всё время нехватку приключений и чуть менее вульгарной и банальной, чем у шлюх, женской ляжки, за изучением естественных и мистических наук? Меррил, где местные вместе с заезжими, вне зависимости от статуса, курили как демоны тянут едкий дым в Бездне и пили крепкий алкоголь как лошади на водопое? Там только и жили! Торговый, хотя и солнечный, Крен? Ну, допустим, там от проезжих были очень хорошие деньги. Столица и Нертан? Ладно, хотя они совсем скучные и пили любое творческое начало, и потому ненадолго. Но вот жители приграничных городов, расположившихся в нескольких днях пути по обе стороны от отрогов переломанного хребта Пределов, были слишком близки по менталитету к остебенцам и пантендорцам, слишком строгие, слишком правильные, а ещё слишком… слишком… да как-то дохера процветающие, знаете ли, по сравнению с Фолентом, который недалеко от берега и держал рынок долговых рабов и Ямы и Сайтер для кровавых развлечений, а три четверти населения всё равно голодало и побиралось. Как-то несправедливо умеренные, несмотря на то, что во главе их сидит всё та же ненавистная аристократия из потомственных тёмных магов и руководствуется теми же принципами "не сломано – не чини" на глобальном уровне, не замечая грязи, бедности и коррупции на мелком бытовом.
Признаться честно, холодная ярость, которую вызывало у Кая расслоение общества в девятнадцать лет, уже чуть меньше беспокоила его к двадцать третьему году жизни, но всё ещё пекла и клокотала, особенно когда очередная пара сапог протиралась в дыры и на ноге, несмотря на все заплатки и обмотки и всё на свете, вырастала кровавая мозоль. В остальном же он наслаждался жизнью работающего за еду (и выпивку) артиста, опустившегося почти на дно из сына очень приличных горожан до чемпиона бойцовых ям. А Пантендор, где с расслоением и справедливостью было на порядки лучше, Кайлеб не жаловал ещё больше этих двух городов по совсем ясной причине, о которой дальше пары друзей не распространялся, как и о своём имени. Он не просто был из города, которого никогда не касалось своей бесцветной тёмной ляпой Затемнение, он был оттуда чуть ли не выставлен за надругательство над своим товарищем и всё, что приложилось к позднему пробуждению его дара. Его там не ждали, и в первую очередь потому, что он позорил бы свою семью. В родном городе псевдоним-анаграмма не помогли бы, его все знали в лицо и помнили как мальчика, который всегда причинял очень много проблем. Он не хотел бы, чтобы и его родители и немногие оставшиеся там с детства друзья разочаровались в нём так же, окончательно.
Так представьте же их удивление, когда певцов распада, глумёжников и пошляков, начал зазывать один из вполне даже приличных и старых постоялых дворов Акропоса, суля полмесяца постоя и кормёжки и вдосталь своего собственного тёмного и пряновато-свежего эля из еловых бочек (дорогого в других городах, между прочим!). Да, за последние года два они изрядно подправили и разнообразили свой прежде для путешествующего театра слишком сырой и ещё слишком бордельный репертуар. Представьте же их удивление, когда песни (его, в основном, хотя Эйр и её брат вкидывали по мере сил и помогали подбирать музыку на слух, потому что грамотой, что музыкальной, что простой, владели слабо) про нерадивых колдунов, танцы голых под луной, считалка по паучьим лапкам и многие другие, весьма невинные, конечно, затравки, нашли свой успех среди даже не слишком близкой к магической аристократии и редко её видящей толпы, которая под конец торговли свежими дарами земли, у вставших затемно, чтобы приехать с ними в город селян окрестных деревень происходивший в полдень, стянулась кучей от ещё полных лотков на основной рыночной под вторым кругом стен навстречу пританцовывающим прямо на своих двух повозках артистам. Они провели их до самой Костяной кружки, что от главной дороги в верхний город у рыночной площади была на юг и вглубь приличного квартала. И уже добрую четверть часа просили ещё, пока прислуга заведения выгнала кого могла из зала, сдвигала столы и прилаживала у лестницы сцену. Артисты, помимо выступающих, полагалось, должны были быстро передохнуть и привести себя в надлежащий вид. На деле же они…

– Слушай, давай оставим Марсика здесь, кажется он с Марой тут особо популярен, – предложил Кай, в очередной нос ныряя носом в костяную кружку – вторую после эля и титульную фишку местечка. Де кость не портит вкуса напитка, который разливается здесь. На самом деле кому-то просто не к чему было приложить свою практику в преобразовании плоти и он решил когда-то нашлёпать кружек, и внезапно даже чуждым всех причуд Альянса и чурающимся химер и мёртвых слуг на страже тёмных магов чужакам понравилось. Видимо, веяло той же диковинкой, за которой совсем отбитые плыли в дальние дыры мира, вроде самого северного острова вампирского архипелага, названием, которого Варлок, горе его приличному образованию и читанным книгам, не помнил, только помнил, что оно дивно начиналось на "Хер" и там сидели лютые пиратствующие кровососущие бабы, которые и своих мужиков в подчинение и разведение и кандалы дома загнали, и чужих (правда, не только мужиков) захватывали в рабство. Было что-то неуловимо ироничное вот конкретно в этом факте. Нужно было бы побольше узнать, из любительниц больших херов могла выйти потрясающая вещь.
– Да ладно тебе на нашу бородатую леди щериться, Варлок! – добродушно ответил его друг, натиравший ужасно странную новую клавишную скрипку, собранную каким-то не то эльфом, не то ламаром в укуренном бреду ему совсем недавно. – Он же к тебе не лезет больше в дёсны целоваться и вообще готовит прекрасно, а не как Эйр тебе вечно пересоленное хлёбово.
– Он везде приносит проблем и всё время зовёт меня его кашу расхлёбывать, – весьма флегматично – и зло – ответил Кай, ставя кружку на стол. Обычно он грубо, но без намерения обидеть отшучивался, что боится что-то подцепить – не то любовь к платьям, не то бороду, и все понимали, что даже у падшего до невообразимых уровней насилия и безнадёжности парня родом из хорошей семьи с востока есть какая-то остаточная брезгливость к девиантам, хотя он с ними давно жил спокойнее и лучше, чем со своими. Но этот раунд спора родился пару дней назад после очередной драки, от которой у Варлока ещё не зажили сбитые костяшки пальцев, и теперь ему этими пальцами предстояло много играть. А всего полчаса на повозке в медленном темпе по городу и в качестве аккомпанемента танцорам оказались пыткой.
– Почему каждая пьяная щербатая тварь лезет на него, потому что он раздражающий кретин в платье, а чищу морды их в итоге я? – спросил Кай, залезая за ещё одним глотком чудесного горького и пряного нектара в кружку друга без малейших стеснений.
– Быть большим и уметь драться – разные вещи и ты сам это знаешь, – сказал Элл, спокойно наливая в освободившуюся кружку из краника добавку. Теперь оттуда пил он. Так что в дёсна по кругу почти весь театр всё-таки целовался, в итоге, но эта брезгливость давно ушла. В конце концов, Элл-то был как семья, он же за избранника своей сестры не цеплялся. – К тому же это ты сам всё время лезешь на рожон и наша Марселина просто самый главный для тебя предлог навести ужас на округу.
Две другие танцовщицы спорили, разбирая общий комок пёстрых чулок и юбок, в выделенной им комнате на втором этаже прямо за лестницей, и это было слышно даже за оглушающим свистом и топотом и хлопотом пляскам двоих под незатейливую флейту Эйр на улице. Балаган.
– Если бы я искал драки, я бы остался в Ямах и однажды выполз в Сайтер.
– И был бы убит в следующем же договорном бою?
"Несомненно".
Шум нарастал, кто-то что-то проорал, требуя дать дорогу, но между ними повисла гробовая тишина. Они проговаривали всё это не раз в разной последовательности, в разном настрое духа, на разных тонах. У труппы, несмотря на относительный успех и крепко сбитый состав, были проблемы. Неконтролируемая жестокость и столь же безудержное пьянство при опасном и развитом магическом даре у Варлока, который, хоть и будучи весёлым и в целом не злым парнем, войдя в раж не мог долго остановиться – одна из них. Главная тайна ухода и выживания их маленького театра из борделя, Золотой лани, из Фолента – сопряжённая с первой проблемой вторая. Руками взбесившегося Варлока, отдыхавшего в заведении и пристрастившегося петь бойца из Ям, они замочили своего патрона, по сути – хозяина, получая свободу, которую бы не выкупили ещё годами. И хотя паранойи, что кто-то кого-то заложит, в основном в труппе не было, танцовщицы, бывшие до освобождения не в меру затраханными рядовыми шлюхами, и вовсе радовались тому, что от них отстали – гнёт этого мрачного единения за фарсом и хиханьками отравлял их будущее немало.
– Нет, ну вы совсем оборзели! – грудным голосом крикнула, вваливаясь в зал Эйр. – Мы тут толпу развлекаем, чтоб девчонки успели помыться и нарядиться, а вы по-тихому уже бухаете вовсю и нихера не делаете к вечеру!
– Именно бухать и нихера не делать я сюда и прикатился, родная! – гоготнул Кай, вываливая очень красный язык с уже иззелена потемневшей от эля полосой.
– Ну Кай! – совсем как девочка, которой была всего три года назад протянула Эйр, забегая внутрь и отнимая кружку у брата. Кай поморщился. Она легко сыпала не только его домашним настоящим именем, но и своими трюками, которыми могла заставить любого, даже старших и потрёпанных товарок из труппы, сделать что угодно в пределах возможного. Сейчас была именно такая подача и она набиралась смелости, явно.
– Тебе не много, а? – спросил смелую пятнадцатилетку с только отросшими сиськами, уже вовсю хлеставшую хрепкий хмельной эль до конца рабочего дня. Случаи, когда она садилась пить с ними и улетала с первой, были столь многочисленные, что иначе как наведённого вина Эйр старались не наливать – но она всё равно находила, где выклянчить себе кружку и надраться. Это была одна из второстепенных проблем труппы, конечно же.
– Я пить хочу, я всё горло себе выдула! – пожаловалась она и, посерьёзнев лицом, сказала: – Там говорят, что Беннаторы выехали в город.
Её брат нахмурился. Как неформальный лидер, он явно что-то знал, а Кайлеб знал, кто есть Беннаторы, чтобы понять, что дело пахнет нечисто.
– Семья магистра? Магистр сам? Зачем?
– А хер знает, но хозяин "Кружки" говорил, что нас хотят видеть высокопоставленные горожане.
И Кай узнавал об этом только сейчас. Прекрасно, просто прекрасно. Это была ещё одна маленькая проблема их цирка без коней: иногда его невообразимо бесило быть под неаккуратным лидерством Элла, своего друга, хотя уж кому бы ворчать, а не ему, страшному нелюбителю организационной волокиты.
Он бы, может быть, подготовился, ну, руку тряпкой почище перемотал.
– Так звали б сразу к себе, что, могут позволить за одну еду.
– Может, посмотреть сначала хотели.
– Как на крыс в естественной их помойке?
Правда, тут помойка была поприличнее обычных, за эту спасибо.
– Я слышал, у них дети уродливые уроды, глядишь, примеряются.
– И что делать, если они сейчас вот приедут?
– Уже приехали! – оглядываясь на свет и гам из распахнутой двери на крыльцо, шикнула Эйр. Над толпой звучали анекдоты из жизни бородатой девы Марси, и на некоторые из шуток зрители благодарно фырчали и хрюкали, но такой юмор на сухую глотку был слишком слаб, а что-то сложное они с Марой, помимо танца переливающихся от одной юбки к другой горы цветных оборок, больше похожего на фокус с резаной и вновь не резаной верёвкой, вряд ли могли выкатить без декораций внутри и других костюмов с подготовкой.
– Ты умный, наплетёшь на сто лет рассказа чего-то. Хватай лютню, пошли встречать, надо представиться в лучшем свете.
Вот ещё одна из проблем. Не выпивая и не балагуря, Кайлеб неизменно ощущал себя одиноким в обществе происходивших из плохих бедных семей или из деревни, если не прямо с улицы, брошенных детей. Неприятно было чувствовать себя единственной породистой розой среди всего этого говна и навоза с цветочками попроще, и он часто глумился над этим вслух, но за глаза его всё чем дальше – тем больше раздражало. Да, в отличие от родных, его здесь любили не несмотря на, а вместе со всеми его недостатками, но это не отменяло факта того, что среди бывших продажных тел он не только был не их поля деятельности, но и во всём ином чужак.
Их искания были простыми и часто заканчивались на удовлетворении своих потребностей и простых азартных играх. Их творчество, хоть и цепляло душу, часто оставалось не понято даже ими самими, когда Варлоку казалось, что он видел целую гамму смыслов и с ними упрямо работал, пока не получалось что-то очень простое по форме, но глубокое внутри.
Пожалуй, они могли с Эллом хотя бы дать хорошее приветствие и пожонглировать шутейками, представляя их маленький театр с лучшей стороны, пока Марсик натянет декорации как надо, вежливо попросив хохотавших с него с крыльца местных подавальщиков помочь. Дуэт тяжёлой этого отродья совокупления чего-то клавишного со скрипкой и лютни с удлинённым и толстым грифом на дюжину, вместо обычных шести-семи, струн звучал очень хорошо.
Он посмотрел, склоняя голову, на льющийся серым тусклым дневным светом дверной проём, а потом хлопнул допитую залпом кружку по столу и вскочил, накинул через голову ремень, и на лёгких ногах, пружиня на мысках, пошёл спасать положение. Как всегда.

Огромная тянущая руки бандура, с которой Варлок возник на смену флейтистке – тоже недавнее приобретение, которое давало хоть немного более объёмный и сильный звук и во многом компенсировало неумение Кая играть и нежелание всех остальных таскать за собой более благородные щипковые инструменты вроде арфы, и в его руках этот инструмент выглядел как оружие. В его руках, впрочем, и стол, и смычок выглядели как оружие, достаточно было посмотреть ему в глаза. То, с какой грацией парень на длинных ногах летяще прыгнул с крыльца постоялого двора, стоящего на каменной подушке высоко над неровной каменистой землёй Акропоса, на уже опустошённую телегу из-под реквизита и спихнул локтём бородатого чудака с повозки, вызывало зависть, потому что, в отличие от массивного Марсика, замахавшего руками и едва подобравшего юбку, прежде чем приземлиться на зернистый камень и молотую в пыль на нём с влажными пятнами грязь, он равновесия даже близко не терял.
– Поди отсюда, бородатая ледя, эта сцена теперь моя, а ты найди себе другую! – огласил звонко и гулко Варлок. Часть зрителей, очевидно, не испытывавшая восторга от бородатой леди, встретила его ободрительными возгласами “да, так его!”. Через несколько мгновений на повозку через козлы, всё спокойно обойдя, поднялся и его друг.
– И снова здравствуйте, если вы ещё не здоровы и веселья вам на головы такого, чтоб захотелось опять только здравствовать! – сложно приветствовал Кайлеб, покупая время запуском процесса осознания у горожан. Такие шутки смешков собирали лишь чуть, редко, но они были предназначены не для того, чтобы веселить.
Быстро докручивая тональности на грифах инструментов, музыканты обвели глазами толпу и приметили процессию в богатых тёмных платьях, перед идущими вперёд химерами которой аккуратно теснилась сотня набившихся посмотреть на пляшущих в юбках артистов ещё немного людей.
– Вот они, – подсказал друг.
– Знаю.
Марсик, точно не помня, что в пинке его с повозки Варлок подразумевал истинную неприязнь, добродушно показал парням большой палец и пожелал удачи, утанцовывая с Марой внутрь. Элл кивнул, мол, начинай.
Кай начал с размашистого поклона с вытянутой вперёд ногой и оттянутым носком. Тут только загнутых носов на ботинках не хватало и бубенцов. Он не видел, но предполагал, что друг его также поклонился. В общих чертах они были похожи как братья: оба достаточно молодые и, в отличие от танцевавших колоритных персонажей, приятные на вид, в одинаковых, разве что цвета разного, рубашках и штанах, у обоих засалившиеся с дороги тёмно-русые патлы в свете солнца отливали бы золотистым огнём, но сейчас – кроваво красным, оба при инструментах. На этом сходства заканчивались. Когда как бывший боец с арен и по привычке уже вечно лезущий в пьяную драку художественно забить кого-то до разбитой головы стулом Варлок, длинный и почти что тощий, представлял собой сплетение немассивных сильных мышц и острые углы всюду: на кадыке, на плечах, на ключицах, на коленях – брат по-деревенски сисястой и жопастой Эйр был ниже и мягче, с постепенно собирающимся от непривычно спокойного для него по сравнению с борделем в Фоленте образом жизни пивным брюшком. Где Кай лицом был что тогда, что сейчас похож на семнадцатилетнего подростка, слишком в его чертах не хватало тех же углов, которых хватало с побелевшими шрамами на теле – его ровестник был похож скорее на взрослого мужика с тяжёлой челюстью и мясистыми скулами и бровями и, побрившись утром, уже к обеду скрёб на подбородке тёмную щетину. У Элла серые глаза были тёмные и тёплые, спокойно умиротворённо глядели на, но как-то ещё сквозь мир, у второго же – бледные с льдистой зеленцой, блестящие, рыщущие, неприятные и цепкие, лихорадочные. И боги явно перепутали, кому следовало на нос и скулы насыпать немного бледных веснушек: явно не горластому парню с глазами убийцы, а его говорящему мягко, жаль что тихо и высоковато для куда более мужественного лица, спутнику.
– Думаю, нам стоило бы представиться, дорогие, жаль, не знакомые жители Акропоса!
Кай расставлял паузы, чтобы все успели покивать и сообразить, что артистам можно что-то ответить. Люди любили, когда с ними вели диалог. Не все глашатаи это понимали, поэтому в тёмные времена рисковали быть растерзанными толпой. Он – понимал.
– Знаете, на самом деле мы – бордель, пошедший по миру, – начал Варлок, хихикая, и оглядывая присутствующих. Леди Беннатор и мальчиков на одной карликовой лошади, от которых у него будто в глазах двоилось, пока он не вгляделся и не понял, что они не обнимались, не ехали один за другим в одном седле, а срослись вместе, он уже заметил и разглядел, но сначала подводил для всех, чтобы никто не почувствовал себя обделённым вниманием прежде, чем они прогнутся под желания аристократов. – Ну, раньше были нормальный и без музыки вовсе. А потом я – вышибала, – он раскинул руки и отвёл гриф тянущей шею лютни от своей непомерно длинной фигуры на фоне более ладного и здорового Элла, который повёл смычком по струнам своей клавишной скрипки, издавая звук, отдалённо напоминавший протяжное “ага-а”, дабы все оценили иронию сказанных слов, – понял, что выкидывать обнаглевших и пьяных клиентов веселее с “трунь”!
Пальцы впервые тронули струны лютни и издали это самое, немного задумчивое, “трунь”.
– Знаете, вот кто-то начал щипать нашу Мару за её клюв, – он кивнул в сторону распахнутой двери и крыльца, на которых исчезли бородатая и просто тощая, похожая на цаплю с очень длинными и мощными ногами и таким же длинным и острым носом женщина, Мара. – Я ему под дых, под зад, и вслед так: “трунь”!
Простота в первых рядах заулыбалась и прошла сдержанными смешками. Даже если им было не интересно слушать небылицы, которые на деле были почти явь, из их жизни, артистизм голоса и мимика рассказчика-“вышибалы” с изображением таких простых элементов музыки и бесовской блеск с глазах перекрывали недоверие и развязывали уши.
– Потом и девоньки наши – и бородатая, которая лупит в барабаны, тоже – подцепили это, и чуть кто обидел – мы ему грозимся уже – “трунь” и стишок вслед за кинутыми штанами!
Смешки делались обильнее.
– Маман была в ужасе и гневе и вышвырнула всех! И мы подумали: ну, вот мы распугали всех клиентов своим новым страшным оружием, музыкой и злобным словом, и что же нам теперь делать?!
Трунь-трунь в этот раз, с разливистой фразой из-под смычка они без голоса сами себе ответили, а воздевший театрально к небу глаза Варлок опустил взгляд, раздаваясь ещё более широкой, от уха до уха, от ямочки до ямочки на подвижном лице улыбкой, и ответил.
– Мы расскажем эти истории везде, даже если распугаем собой всех на свете! И так и покатили играть! – а сам тихо шепнул Эллу, который докрутил все тоны на своём сложном инструменте и проверил под его “трунь” не самыми чистыми разными фразами прожимаемость всех клавиш: – Давай проигрыш из той, но без слов, у нас тут несвежая леди.
Музыка сама говорила без слов за себя: в бодром темпе, но тягучая и томная под смычком, с ироничным перебором со струн лютни, она была про молодящуюся маман, которая, использованная в самых неприятных вариантах, ломала и гоняла девиц моложе, с которыми нынешние завсегдатаи обращались лучше, а сама вздыхала пьяными вечерами, как в мире много зла и как её никто не любит.
Несмотря на первое впечатление, женщина верхом не напоминала лицемерную и недалёкую женщину вообще ничем. Скобка её рта была не недовольной, а просто грустной и сухой, обычное порождение подбирающегося возраста, который и бывшие бледные розы и лилии и сочные яблочки превращает в страшные веники и сморщенный сухофрукт. Глаза играющего, казалось, с полной отдачей свою партию Кайлеба переползли с неё и остановились на мальчиках. Хорошо, что они с Эллом так и не решились влезть в одну рубашку и отыграть как вот такие вот уродцы на сцене, одной рукой каждый, хотя идея-то была. Это друг его отговорил. А он вот как будто каркал.
Мелодия кончилась, притопывавшие зрители начали на выжидающую паузу кричать заявки чего-то ещё, про что они слышали или что уже было на концерте проездом по улицам. Про неверную жену – классика. Про собранных по лесам куски частушки – банальщина. Нет бы про окабаневшую химеру из блохи спросили, или котёнка-мантикору, детские. Кривя лицом, Кай крикнул:
– А что бы хотели послушать благородные господа, почтившие своим присутствием нашу маленькую труппу? У нас репертуар грубый и взрослый!
[icon]http://i.imgur.com/iqjevTX.png[/icon][nick]Варлок[/nick][status]роза средь навоза[/status]

Девок верни.
О, а кто-то, когда Кайлебу было десять лет и стала пора быть, ну, мужиком, очень неудачно пошутил провеснушчатого сорванца, что он – девчонка. На такие заявления Кай реагировал очень болезненно, и потому он научился драться, да так, что каждый следующий, считавший прозвище для похожего на хорька и лет до шестнадцати остававшегося мелким, несмотря на все тренировки, сына капитана стражи удачным, получал в нос и в зубы даже ценой содранных костяшек. Теперь он тем более не мог остановиться, потому что попробовал упоительное чувство не просто победы, но крови и уничтожения.
Но шутить и подставлять свои недостатки назло, таким образом обесценивая любые атаки по ним в глазах потенциальных обидчиков, это Каю не мешало. При случае. И про чужие недостатки тоже. Он вообще был беспощадным желчным мудаком, как иной раз ни глянь – качество, которое в представителях их профессии ценилось не деньгами и не приглашениями ко дворам не любящих правду господ, но народной молвой о наказанных за правду и количеством перепевок и повторений. Жертвовать себя за эту самую любовь Варлок последние год-два уже не рвался, подлечив, как выполз из долгового рабства и бойцовых ям (и из-под юбки куртизанки, которую любил, как думал, навсегда, а она от него деться куда не знала). Но симпатизировал участи мученников куда больше, чем подхалимам, пусть даже желудок и смутное "будущее", даже с такой же волелюбивой Эйр, просило прогибаться и заискивать.
– Зря ты пацанов дразнишь, – шепнул приятель, перехватывая смычок потеющей ладонью. Он вообще имел обыкновение потеть как та ещё сука, особенно смешно выходило с верхней губой, которая насыщенно блестела поверх невыскобленной щетины и теперь. Синячить надо меньше. Вот у Кайлеба только темнота мешком под глазами от запоев прибавлялась. А, может, и не от этого даже.
– Я даже не начинал, – ответил тихо Кай, почти не двигая губами, через приоткрытый уголок рта, а сам, кивнув юным господам, посмотрел на сопровождающую их леди и ответил громче, переводя взгляд на одного из сросшихся уродцев. Им бы в их труппу, если оба такие сообразительные, вот уж правда. Таких только и не хватает к больным телом и на голову.
– Извольте. Песня, конечно, не об эпических сражениях, но-о… о сильных! Ну, типа того… – и, не прекращая ухмыляться мальчикам, сопровождающей их вялой благородной лилии и случайным лицам из смятых эскортом тварей и потеснившихся первых рядов толпы, Кай шепнул Эллу: – Пал могучий.
Друг вдохнул с хлюпом слюны и произнёс:
– Нет…
– Да.
– Варлок, ты сдурел?
Под эту песню труппа часто плясала вусмерть ужратой у костра или тихо отдыхала на чердаках трактиров, вспоминая, с чего они начали. Песня была совсем не про сражения и не про баталии. Она была про справедливое возмездие и маленькую, в кулак отпразднованную победу.
– Никто никогда не ждёт правды и откровений, все их воспринимают за шутку, – лишь с чуть приоткрытым уголком рта, как чревовещатель, ответил парень.
Смычок неуверенного Элла мазнул первые две фразы спустя тяжёлый вздох. И при этом мотив, особенно когда Кай подключился с лютней, зазвучал бодро, почти танцевально, хоть её мелодия и была беднее на всплески, в отличие от любой ярмарочной, и вообще каталась по шести-десяти аккордам у каждого из играющих.
Песня звучала провокационно, насмешливо, жутко – но только в оригинале, когда пела своим переливчатым как колокольчик на фальцете горосом под подвывания танцовщиц Эйр. Без голосов спасённых из рабства шлюх и одной и вовсе сбережённой от него девочки, теперь уже девушки, песня была неполной. Хотя её пугливому брату тоже было, что вложить из превратившейся в торжествующий глумёж. Жаль, тембром не вышел, несмотря на связанные с его прошлой профессией стереотипы. А тоже звонкий Кай? А Кай не ведал этих страха и жалости. Он всегда своего хозяина просто ненавидел, хотя у него основам некромантии и учился.

Мёртв могучий, всех страшивший
Прошлой ночью опочивший
На шелках чернее злобы
Он забылся среди ночи

Поутру никто не понял,
Было ль то вино дурное,
Были ль демоны строптивы,
Девки страстные нож скрыли.

Кумир мёртвый, вмиг забытый
Слуг не слышал всхлип счастливый
Как богатства растащили
Как огню скормили тело

Дрался он руками слабых,
К ним не ведал он пощады,
На полях своих сражений
Честолюбием решений

Горем пешек, менной картой,
Не стеснялся, не украдкой
Так питать свою гордыню
Хвастать купленною силой.

Пал могучий, и не в битве
Телом был он слаб и жирен
Нравом был труслив и дурен
Совести не ведал имя

Был могучий тот бездетен
Скупердяй на семя беден
И теперь его потомки –
Все бродяжки и сиротки

Вместо дома его – пепел,
Вместо памяти – забвенье
И продавший его перстень

По сей день поёт вам песни, –  не спел, оборвавшись, его друг.

– Всем избавленным безвестен! – закончил один Кай и дал два раза яростно по нижним нотам. Затем он снял болящую руку со струн и тыльной стороной ладони обмакнул со лба выступившую испарину. То же делал, стиная с верхней губы влагу, Элл. Его раскрасневшееся лицо выглядело сбитым с толку, но счастливым. Правду петь легко и приятно. Особенно когда тебе в позвоночник много лет прорастает страх. Как блестели лихорадочным азартом его собственные глаза переходящий из состояния пьяного, пусть и болтливого, в состояние отходняка, Кайлеб не знал. Он только столкнулся глазами с застывшей на пороге главной примой их злого цирка, убе облекшейся в закрытое серое платье с рюшами и оборками и на шее на ремнях имевшей дудочку и бубен. Она смотрела на него… странно. Восхищённо, со страхом, но как-то влюблённо.
Варлок повёл плечами под грузом своей бандуры и блеснул зубами в рассеянной улыбке. Если леди Беннатор была действительно так умна, как любили рисоваться аристократы Альянса, она могла взять их на месте. Если бы захотела. А если бы не захотела – вот уже и хозяева показались на крыльце “Каменной кружки”, и раскланялись, послав младшую дочь в кухню за угощением почтивших их визитом господ. В остальном это появление могло значить что угодно. И собранную сцену и готовность других артистов выступать, и перерыв, чтобы пропустить застрявших из-за концерта постояльцев и новоприбывших гостей поесть и выпить, ведь середина дня – не лучшее время для выступлений, многие горожане работают до заката и только после коротают досуг.
[icon]http://i.imgur.com/iqjevTX.png[/icon][nick]Варлок[/nick][status]роза средь навоза[/status]

И вот так обычный концерт оборачивается незапланированным фарсом.
Признаться, Варлок пропустил момент, когда один из близнецов весь окаменел, и не увидел бы пялящихся на него и сквозь него глаз ещё долго – но поднялась паника. Мигом его эйфория начала походить на глушащую шум и гам бедствия лихорадку. Он оглох для вскриков “да чё случилось” со стороны простых, воплей пихнутых и напуганных, гама эскорта, быстро обступавшего двоих и уже ломившегося на повозку. Как-то мимо него проскальзывало и изумлённое, напуганное и полное разбитых надежд лицо Элла и сухой шёпот:
– Варлок, ты что?..
– Кай, что ты сделал?! – вскрикнула тогда же Эйр, срываясь с крыльца на телегу, только чтобы быть откинутой неласковыми руками стражи.
– Да нихера я не сделал, даже если бы хотел – такой магии не знаю! – расхохотался, мечась всё такими же развесёлыми блестящими глазами между уродцами, обступающей его всей королевской ратью, и зрителями.
– Что произошло тогда?! – кричала Эйр. Он не успел дать ей другого ответа, кроме лови – и кинуть снятую с шеи лютню над руками, позволяя себя схватить. Элл оказался отжат к краю повозки и с трудом приземлился на ноги, когда она закачалась. Всё разворачивалось слишком быстро, а всё, что Варлок сейчас мог – с придурковатым смешком позволить себя скрутить, потому что сам нихера не понимал.

Леди Герцера не отзывала стражу, потому что была занята тем, что помогала племянникам. Заглянув в лицо обмякшему Гипносу, она подарила быстрый поцелуй паникующему и рвущемуся в бой, наплевав на брата-сиамца, Вилрану и потащила из высокого пышного ворота своего платья один из самых больших и сложных амулетов. Обрамлённый серебром яркий и ясный аквамарин Герцера приложила к своему лбу, потом – к шепчущим губам, и, наконец, ко лбу Гипноса, после чего перекинула на его шею цепочку. Она шепнула успокаивающие слова беспокойному и кричащему проклятья близнецу, и только тогда вмешалась, доставая из ворота ещё одну подвеску – виал с тёмно-зелёной жидкостью, которую опрокинула, вынув пробку, в себя и содрогнувшись от на деле приторно-сладкой настойки, будто она глотнула жидкое пламя, после чего перебила споры сипловатым, но громким, властным и звучным голосом.
– Сохраняйте спокойствие, ничего страшного не случилось!
Она игнорировала тревожный шёпот про выродков и фойрровщину с ними, игнорировала, что её зрение начало немного размываться от смутных, очень смутных деталей, которых по-настоящему не было вокруг. Она подняла обе сухие ладони вверх и начала раздавать приказы, советы и утешения.
– С твоим братом всё будет хорошо, милый, не кричи, не дери горло, лучше помоги Гипносу доехать домой, – сказала она Вилрану, выворачивая в который раз лёгким трюком добрых слов и манипуляцией неизбежные в случае братьев действия в призыв проявить братскую любовь, а не гнаться за местью.
– Не вредите артисту, он не сделал ничего преступного, – сказала низким голосом леди, проходя к своему скакуну и отгибая подающиеся ей руки и припадающие в качестве живой ступеньки спины химер, и, поставив ногу в стремя, добавила: – Магические кандалы на месте?
– Да, и он не использовал ничего прежде них.
– Хорошо, пусть так и остаётся.
Наконец, она посмотрела на всё так же посмеивающегося, непонимая ситуации, певца. Герцера замерла, и судорожно ждала, когда они пересекуться взглядом. Она была обделена магической аурой, драгоценной в их обществе способностью накапливать на своём теле свободную силу и использовать её как щит, как плащ, как уши и руки. В своих видениях она была беззащитна перед тем, что приходило к ней в смутных и ясных образах, не могла ни дотянуться навстречу чувству, распутать клубок, пройдя по нити в глубины сплетений мироздания, не покидая тела и здравого разума с помощью зелий, артефактов и дурманящих веществ, и не могла отгородиться от нежеланных ощущений, всю жизнь проводя за щитами, сотворёнными братом и другими псиониками. Контакт глаз мазнул лишь мельком, но, совместив их с выражением лица и хищной улыбкой мальчишеского лица, ощутила неконтролируемую тревогу.
“Смеётся как сумасшедший", – подумала Герцера, сразу помечая, как опасный, жестокий сумасшедший, из-за которых с любой паперти гоняли любого побирушку с гнилыми ногами. И неспроста, неспроста.
– Домой! Продолжайте выступления или отдохните! – огласила громко леди Беннатор, не смотря больше ни на кого, кроме двух светлых голов своих племянников, и стального неба над ними, хотя ей почти под копыта порывалась влезть влюблённая в безумца рыжая девчонка с тяжёлой для неё лютней. Герцера поморщилась, как будто её коснулся холодный вечер и первозданная тьма. Что-то мерзкое и горькое. – Ничего страшного не произошло!
“Пока”.
Что бы Гипнос не увидел связанного с этим музыкантом, это могло быть важно. Очень важно. Дедалус должен тоже знать.
– Но… – донёсся жалобный девичий голос. Леди не выдержала и посмотрела на девушку вниз. Вместо лица у актриски был череп в чёрных хлопьях вулканического металла, как будто его очистили от мяса и обмакнули небрежно в демонический лавовый котёл. Герцера немного поморщилась, но выдавила вместо просящегося на язык пророчества гибели, возможно, хуже простой смерти, уверение:
– Мы только побеседуем с вашим убийцей.
Череп снова стал лицом. Вытянувшимся лицом шепчущей и перепуганной пятнадцатилетней скороспелки, у которой отбирали её почти всё. Какое-то кошмарное, инфернальное она выбрала себе солнце.
Равномерно серое небо Герцере нравилось больше, но она подозревала, что мир переменит розу ветров.

[nick]Варлок[/nick][status]роза средь навоза[/status][icon]http://i.imgur.com/iqjevTX.png[/icon]

Нет ничего более обидного и отвратного, нежели, являясь самым настоящим, вот просто пробу негде ставить каким мудаком, и, может, чем похуже – получать возмездие не за свои грешки. Как-то сразу такое ощущение вселенской несправедливости и желание перетряхнуть мироздание, вопя "ты что, совсем?" возникает, особенно у таких остро переживающих на тему справедливости и братства парней, как Варлок под своим фасадом агента хаоса, распада и разврата.
Всадники с частью эскорта быстро удалились в свой дом, его же, проведя по городу пешком и чуть ли не в согнутом положении, как настоящего преступника, которым он, конечно, не был (не сегодня), загнали в подвал.
Тут была, конечно, важная деталь. Обычно личные подземелья в домах магической аристократии отводились под лаборатории и комнаты экспериментов, но клетки в этом тоже нашлись.
С него сняли слабые цепи, но не сняли кандалы, загоняя с пинком между лопаток в клетку.
– Что, и даже водички не дадите? – крикнул, кладя локти на перекладины решёток, Кайлеб вслед стражам. Тишина была ему ответом, даже не благий мат и не оплеуха почуявшего власть казематного царька, как это было бы, например, в Пантендоре, или в простых городских тюрьмах.
"С-сука!" – подумал парень и, выпрямившись, прошёлся по легко измеряемому в полтора его размашистых шага плену. Слегка гудела голова, холод и мрак подземелий вмиг выстудили под патлами и за шиворотом тонкой рубашки выступивший пот, от выпивки хотелось ссать, но в тюрьме, ни за что, мочиться в угол, чтобы потом ему же воняло? Нет, спасибо. По многим аспектам жизни, даже опустившись до не уважаемой среди честных горожан профессии – дважды – Ворлак сохранял брезгливость и запросы прежние. К тому же, в спину ему блестела глазами оставленная сторожить пленника химера. Как будто она бы его удержала больше, хвати ему упрямства прожечь кандалы изнутри и преодолеть клетку. А упрямства в рыжем, конечно, водилось с лихвой на самый борзой побег.
Он попробовал собрать ману в руках и выдавить из пределов кожи, и его запястья тут же обожгло. Что же, эти были явно прочнее и лучше, нежели те, в которых гладиаторы сидели перед своим выходом, чтобы не успевали заготовить на себе слишком много чар и одномоментных убийственных заклинаний, которые бы были не так интересны зрителям, как перестрелка и тактическое прощупывание выгнанных в Яму против друг друга бойцов на арене. У тех оков петли были внутри, соприкасались с запястьями ближе, чем основная поверхность зачарованного и отражающего любую магию, рвущуюся из одарённого, назад в тело. Их можно было разогреть и, с минимальными ожогами от отдачи, расплавить и разломать, было бы желание и не было бы глаз. Пару раз хозяин даже подкупил арбитра, чтобы тот не заметил повреждений. Те щиты спасли Кайлебу жизнь, а потом его уже ничто не удивляло: щит, перекат, любой снаряд или, лучше, если противник сам явно бегает и рвёт контакт – призывное оружие и ломать ему ритм (и лицо) в рукопашке. Нет времени думать.
Но сейчас он выходил не на бой, и у него не было крыши. Наоборот, если бы он попытался сбежать, собрать всю труппу было невыносимо долго, да и не знал он ещё, что ему вменят, зачем показывать себя паникёром сразу же?
Облокотившись спиной на решётку двери, Кай выдохнул. Это его беспокоило. Всё, что с ним происходило, могло отразиться на ребятах, а он не был готов к ответственности. Он подвёл своих друзей из "карателей" раз, шесть лет назад, и теперь жил с последствиями своих решений, своей безответственности. А ещё он был невероятно херовым некромантом, чтобы его ошибки окупались, потому что одно дело – ломать через огненную ауру лица и колдовать на сплошных инстинктах, телом, когда между жизнью и смертью – секунды, и другое – тратить время на составление формул, очерчивание кругов, сбор материалов и сшивание тварей, чтобы они не разваливались на ходу. Сложно. Долго. Незачем при его-то образе жизни, где такое хозяйство негде даже содержать, да и от разваливающихся редких естественных трупов толку при путешествиях мало, только животных пугают.
Он присел на тюфяк и задумался, да так крепко, глубоко и трезво (чего больше всего из трёх Кай не любил, ощущая какую-то болезненную безысходность бытия и от этого желая нажраться ещё больше), что не услышал шагов нелепых сиамцев, их тётки и ещё одного питомца, пока они не ступили на пол перед его клеткой. Рыжий поднял голову с подставленных полкой, локтями в колени, ладонями под подбородок, рук и, особо даже не думая, откликнулся:
– Ну, допустим.
Это было домашнее сокращение, только для своих, хотя не все артисты предпочитали псевдонимы. По крайней мере, он – да. Для него все мелкие детали его жизни до Фолента и за пределами выступлений были драгоценными крупицами личности, которой он на самом деле был – хотел верить, что ещё оставался. Эйр не видела различий, или принимала его за цельный персонаж, открытый на людях и замкнутый и склонный сидеть в глубокой рефлексии наедине со своими мыслями, а вот он её ощущал. В его жизни было порядком слоёв, меньше не становилось, наоборот, с каждым годом прирастало, и Кай был одним из тех, которые были внизу, но, конечно, не на самой глубине. В мире много Каев. В мире один (скорее всего, по крайней мере, сейчас) Варлок, и он бродячий артист. А ещё где-то в мире есть потерянный и непутёвый сын, паршивая овца в семье, Кайлеб Ворлак, который на кой-то хер несколько раз сбегал из дома, в последний – когда тётки сообщили, что могут запечатать его тёмный дар, который был ему не нужен, но тоже составлял какую-то часть его я и потеря которого бы ужалила, как минимум, его гордость. Крайне непоследовательная личность на эмоциях, был тот парень. Где-то, но не здесь, хотя у этого склонность дерзить, не чуя своего места, тоже была, о чём возмутился крикливый близнец, которому Кай тут же, походя, пожелал счастливо сдохнуть. В мыслях. Тихо так совсем, и почти незлобно, по привычке.
– Я вижу, мне надо прояснить некоторые вещи, – сказала бледная леди, доставая из кованного фонаря голубой магический огонёк, порождаемый кристаллом, и поднося к ещё двум таким в скобах на стенах, чтобы дать больше света. – Ни за какие убийства мы вас, юноша, не судим.
– Что ж, это радует, – прокомментировал даже не встававший пленник. В его бы положении быть обходительнее, скостить время в неприятной ситуации, но он думал нынче вовсе не об этом. Непрактичный, на эмоциях. И с Вилраном они бы могли собачиться до очередного вызова Безымянного, не будь леди Герцера с ними в качестве авторитетного и властного, несмотря на тактичную мягкость, арбитра.
– Мой племянник, – она положила руку на плечо принадлежавшей Гипносу руки, хотя второй, стоя за братьями, не забыла погладить Вилрана по холке и между лопаток, чтобы успокоить, – что-то увидел в вас, что его потрясло. Я тоже это почувствовала, но лишь отчасти. Проявите терпение, позвольте нам задать вопросы и распутать детали видения – и мы отпустим вас и, возможно, возместим за неудобства.
Вот тут Ворлак решил поднять задницу с тюфяка и подошёл к двери, снова положив локти на перекладины, а голову – на замок сцепленных пальцами рук, находясь пониже уровня глаз леди и повыше – малолетних уродцев, глядя блестящими в магическом свете зелёно-голубым взглядом поочерёдно на каждого из троих. Не сказать, чтобы он понимал одержимость высших магов судьбой, своя собственная казалась ему сплетением стольких дорог и неведомых обстоятельств, что он не гадал даже предполагать. Но разговор на равных с лордами и ледями ему уже был любопытнее. Худой, не массивный, но с широко расставленными плечами, длинной шеей с острым кадыком, составлявшим добрую половину его роста длинными ногами и длинными руками, Кай запросто мог быть поставлен в сравнение с грифом, гончей или палочником – только не вязалось с этими животными его принадлежащее хищнику другого порядка, помельче, лицо. Он ничего не сказал, не ухмыльнулся, подзадоривая трепливого близнеца, не усмехнулся над псионическими причудами, вспоминая пахнущий туманом и чадом курев почти в каждом квартале Меррил. Он ждал в оглушающем молчании, говорившем куда лучше его длинного языка:
"Я весь внимание".
[nick]Варлок[/nick][status]роза средь навоза[/status][icon]http://i.imgur.com/iqjevTX.png[/icon]

– Я пиромаг, – просто пожал плечами Кайлеб. Не только пиромаг. Аура у него уже была холодная и затронутая потусторонним миром. И глаза часто пустые, на что часто жаловалась Эйр, следом сразу стремясь его развеселить. – Я убивал. На арене, – он глянул на женщину, кривя губами. Был велик соблазн вывались всю свою историю разом, особенно когда его использовали, похоже, чисто в учебных целях не обременённые состраданием к его ныне обращённым прахом жертвам сиблинги акропосской ветви Беннаторов. Но… нет. Просто нет. – Мне приходилось отправлять на тот свет обугленными в труху ребят, с которыми я ладил, потому что нас ставили друг против друга. Они бы со мной то же самое сделали, уверен, а даже если нет… всякий раз, когда я хотел поступать как правильно – последствия выходили ещё хреновее, и не столько для меня.
Губы леди дрогнули в неодобрении, но она ничего не говорила, оставаясь созерцающей статуей с влажно блестящим взглядом, вглядываясь во что-то своё в этом нелепом и странном взаимодействии племянника с чьей-то любопытной запутанной судьбой.
На ремарку Вилрана готовый уже сказать куда более серьёзному, взрослому и в общении приятному провидцу, что с его судьбой уже всё ясно, всё случилось, и он уже идёт в никуда, Кай скривился в неприятной ершистой ухмылке:
– Не повалявшись в канаве не увидишь прекра-асной перспективы, парень, – спокойно и холодно заметил он, но на дерзкий вопрос, какой – не ответил. У него была хорошая перспектива на то, как хрупко благополучие, сытость, но, хуже всего – как быстротечны вера и дружба близких, как только ты оступаешься и идёшь куда-то не туда, где они видели тебя в своей картине мира.
Ну и конечно он не угрожал уродливым и хорохорящимся соплякам, это было низко даже для него.
– Если я что-то понимаю в образах, – сказал Кайлеб уже Гипносу, – то всё это запросто описывает мою жизнь и по сей момент. Я больше не дерусь, – ло-ожь, он впрыгивал в любую карусель насилия, в которую только мог впрыгнуть, – но и будущего толком у меня нет. Жизнь я – кстати, с большим удовольствием – прожигаю.
И это тоже было преувеличение. Алкоголизм и бесцельное шатание с лёгкими проблесками творчества стали просто пагубной привычкой. По крайней мере так Кайлеб был уверен, что вредил, в основном, себе.
– Страшная судьба ждёт тех, кто тебя окружает, – сказала леди Беннатор, вмешиваясь. Что происходило в её мыслях – ей одной было ведомо (или нет), но она подвергала сомнению идею, что видение относилось к прошлому, довольно решительно. По крайней мере, танцовщица в нынешнее время двигалась как живая женщина, а не мёртвая кукла в центре сплетения множества меньших нитей, как ей показалось поначалу в момент.
– Значит, по крайней мере, мы поживём немного как нравится. Ничего нового, дерьмо случается с кем угодно, – отрезал Кай, выпрямляя затекшую спину и отстраняясь, чтобы похрустеть шеей и потрогать кандалы на руках. Его вгоняло в тоску и в холодную злую ярость быть запертым. Он терпеть не мог, когда его кто-то запугивал или начинал “лечить”, как следует ему жить, а как не следует, и это было похоже именно на такой вот сеанс всё больше с каждой минутой.
– Давайте пригласим актёров в наш дом выступать, – шепнула, наклонившись меж головами сросшихся мальчиков, тётка. – Ваш отец не откажет, если попросите и вы, и я.
Её, в отличие от мальчиков, брань и порнография в восторг не ввергала, но вот сплетения реальности и будущего завораживали.
[nick]Варлок[/nick][status]роза средь навоза[/status][icon]http://i.imgur.com/iqjevTX.png[/icon]

Кайлеб до-олго потирал руки, даже когда вокруг него носились девушки уже с криками не паники, но радости (впрочем, всё равно паники, но уже по другому вопросу), только заставляя следы от оков больше краснеть вокруг пары тонких ожогов от попытки прощупать браслет.
Они меняли дислокацию (хоть больше и не собирались бежать из города) и срочно меняли репертуар на нечто менее банальное, вульгарное и прямолинейное и доставали другие костюмы. До заката у них после приглашения и спешного переезда со всем оставалось полтора часа, а они только доставали партии написанного Эйр и Варлоком пьески “для своих”: переделки старой меррильской сказки про вечных странников. Беннаторы ценят и знают про то, как важны и нерушимы узы, поэтому они, да и гости, пущенные Дедалусом в дом из мастеровитых верхушек больших гильдий и просто именитых исследователей, тоже могли заинтересоваться фольклором, уходившим в историю чуть ли не дальше, чем первый приход в мир Безымянного и появление некромантии как таковой.
Выступать им пришлось в просторном зале перед накрытым полукругом длинным столом, обозревая помимо семьи магистра ещё рож девять разной бледности, обрюзгшести и мерзости, а рожи наблюдали их.
Леди Герцера села с племянниками по левую руку от брата, но пропустив к нему нескольких зачарователей поближе, пришедших обсудить дела, а сама сдвинулась ближе к краю стола, где ей с мальчиками было легко устроиться просторнее и с лучшим обзором не только на сцену, но и на музыкантов.
Кайлеб заметил пронзительный взгляд сразу, когда женщина перекинула через шею свою и ясновидящего из уродцев-братьев цепочку уже мелькавшего артефакта, устраивая подбородок, не кладя его по-настоящему, на неровные спины и почти сросшиеся плечи между близнецами. Актёры играли песни и баллады и, хотя они были погранично гнусными и пошлыми, упражнений с не раз высмеянными литературными высокопарными образами “блудливого елдака” было там больше. Изображавший стеснительного студента, обхаживающего и честную горожанку, и надменную студентку, и глуповатую шлюху за пару монет, в этом цикле нехитро, но метко рифмованных частушек, Элл и выгибался, и падал на колени,  и одна из зрительниц, женщина помоложе хозяйки дома, хоть и предпочитала что-то писать в своём толстом оплетённом дневнике, продолжала ухмыляться, поглядывая поверх длинного крючковатого носа вскользь на артистов. Она, видимо, была не из аристократии и её путь к благосостоянию и принятию в правящий класс лежал через магическую школу.
А Герцера видела нечто иное. Пока Вилран получал с излишком изящный ответ на всё такой же остро стоящий половой, она продолжала медитативно разминать костистыми пальцами мальчикам спины и шептать на ухо Гипносу:
– Говори мне всё, что ты видишь, и я буду говорить тебе. Смотри, этот юноша… – она чуть кивнула на сменяющегося после выступления промочить горло – водой, к сожалению обоих парней-музыкантов – скрипача, и понизила голос, формулируя то, что воспринимала из смутных образов. – Мертвец, как и другие. Ему разобьют голову…
Как и все они. Все они. Все, кроме бледного, истрёпанного, посеревшего, но при этом по локти вымазанного в красном и по колено – в саже и прахе, Варлока. Бородатая леди, меняющаяся в ходячий обугленный труп на пару мгновений, выходя на сколоченную уже с помощью немёртвых и живых господских слуг гулкую сцену. Три потасканных, но миловидных и ладных нервных грвции, из которых как из сшитых кукол торчали стальные штыри и нити, у каждой из которых за спиной плыли тени паучьего множества чужих рук. Они хлопали Кая по плечу в настоящем – и тянули бесплотные рассыпающиеся хватки рук придушить, разорвать – впереди. Непонятен был конец только у уже показавшей Герцере одно видение, а теперь – другое, где она была бесплотным призраком с умытым красным передом не тёмно-серого верхнего, но белого ночного платья, выходя теперь на сцену, вертя в руках две половинчатые маски, легко складывавшиеся в одну.
– То было, может, явью, лет осьмста так назад, – с неподдельным актёрским пафосом начала уже не песни, но пьесу, тёмно-рыжая в красноту, как куница, Эйр. Кайлеб смотрел на неё из-за помоста, трогая струны после того, как поставил на гриф широкий металлический пластинчатый зажим, отчего призвук стал звеняще долгим и пустым, но пронзительным, и тронул струны. Смотрел внимательно и почти влюблённо.
Это была пьеса, где иные актёры никогда не замещали на сцене одну. Героиню, юную Селию, терзало сразу два призрака, и она думала, что сходит с ума, говоря за обоих. Связанные древними обетами, данными друг другу в дни юности, они ссорились и мирились устами открытой им доступнее прочих, готовой быть ведомой девушки, и Эйр прекрасно играла эту роль, меняя не только маску на своём лице в момент одной или другой одержимости, но и манеру держаться, двигаться, и жестикуляцию, и тембр голоса и темп речи. Знакомые, не ведающие о призраках, начали замечать за ней странности и, несмотря на терпение и понимание, Селия ощущала, как рушится её жизнь, потому что чуть не убила собственного жениха, когда он попробовал её образумить и избавиться от старых супругов, обоих – несомненно, гнусных колдунов. Иногда Кай и Мара взлетали на сцену на короткий миг, в таких же невесть откуда взявшихся половинчатых масках, и, зажав меж своими тощими длинными телами девушку, шептали стихотворно с ней в три голоса извечный спор. Место ль мёртвым средь живых, а живым – средь мёртвых. Изгнанная из родной деревни одержимая понимала, что ей духи не друзья, но, одинокая и пугливая, не могла от них избавиться, а колдуны просили крови и тел.
Страдания Селии заканчивались на неясной и тревожной ноте: после последнего спора голодной в лесной глуши с призраками, в которой она их под угрозой извести себя прогнала, она вернулась в деревню, воссоединилась с возлюбленным, но в первую брачную ночь, сменив музыку с мирной, когда невеста подняла вуаль, на такую же пустую и пробирающую, подсев на сцену, где в костюмах, целомудренно, брат и сестра изображали садящихся на супружеское ложе молодых, “призраки” – Кай и Мара – протянули поднявшей Селии от пола после поцелуя пустой взгляд руки. В одной из них – кинжал. И, стараниями Марсика, занавес падал в миг, когда оборвалась давящая одну и ту же ноту у Варлока в руках струна, а девушки переставали бить в бубны и барабаны.

Не зря, не зря страшится люд
Тех уз, что боги проклянут,
Обманом вечных, взайморабством,
Что в договор низводит братство,
Что гасит страсть и вяжет смерть,
Что в небытие волочит всех,
Что закрепляют на костях,
Невесты кровью окропя,
Клянясь, что делают любя…

Кай стёр испарину со лба, снимая маску, прежде чем дать дочитавшей стихи Эйр увлечь себя – всё вместе с лютней – из-за занавеса, чтобы поклониться постномордой и незаинтересованной в них публике напоследок. Выходя, он не без дискомфорта заметил совиный взгляд леди Беннатор, но скупые, но адресованные именно им аплодисменты отвлекли его. Взятый под локоть и за предплечье рыжими сиблингами, парень поклонился в пояс и поднял взгляд на вставшего со своего резного кресла с ониксовым кубком магистра.
– Какая прекрасная, поэтичная и поучительная история о том, почему маги Альянса отказались от браков и сантиментов.
– Удивительно, как славный низким и пошлым бродячий цирк понимает настоящее искусство высокой драмы, – поддакнул его основной собеседник, подкручивая жиденькие усы. Его чуть не испепелили властным взглядом. Хотя, Кайлеб испепелил бы его и просто так. Жеманные и капризные господа снизошли до похвалы. Да подавитесь, они играли для себя, ну а простое… простое было на то и простым, что заполняло будни.
– Присядьте, угоститесь, вы порадовали сегодня слух и глаз, – указал скупым жестом на свободную лавку напротив от сидящих на креслах и стульях гостей и пощипанные угощения. Сам же Дедалус вышел из-за стола и, осадив выскочку и носатую чернокнижницу со смольными кудрями, подошёл к сестре и наклонился к ней и сыновьям.
– Ну, ваши мысли?
– Я ждал, что будет веселее, – вставил Вилран.
– Мне неясно, – призналась Герцера, прикрывая близнецу пальцем рот, краем глаза скользя по складывающим инструменты и переговаривающимся взволнованным артистам. Бородатая леди снова сняла с себя мужскую рубашку и шелестела юбками, басовито говоря, что “Эйр всякий раз шпарит до мурашек, и Варлок с кинжалом тоже”. – Они все умрут, не ведая седин, возможно, он убьёт их. Ты заметил?
– Что “Селия” и этот “призрак” – маги?
– И это. Гипнос?
[nick]Варлок[/nick][status]роза средь навоза[/status][icon]http://i.imgur.com/iqjevTX.png[/icon]