- Локация
Лунные земли, восточные окраины Волчьего леса, малый приток притока Великой, какой-то брод, какой-то ранний вечер поздней осени
- Действующие лица
Кайлеб Ворлак, Кинатан, её собратья, три дюжины солдат Альянса
- Описание
Чудные вести для жаждущих мести ульвов прилетели ближе к концу очень тяжёлого, полного дыма, огня, развешенных обгорелых трупов по деревьям года. Заходившие в устье реки Великой и вывезшие значительное число вторженцев корабли забрали не всех, оставили самых ненавистных и сладких, тех, кто заходил слишком глубоко и далеко вглубь Лунного края, включая подновлённый после потерь летом и вновь закоцанный отряд Потрошителя. Эти теперь сидят на переправе, терпят первые морозы и ждут смену с припасами, чтобы дотащиться до лагеря на том берегу и вновь отдохнуть. Не дождутся!
Задумывая чёрные дела, на небе ухмыляется луна
Сообщений 1 страница 10 из 10
Поделиться111-03-2018 21:02:16
Поделиться212-03-2018 02:12:00
Пустота и холод обмывали чернеющий углями остов здания и горстку людей, разжегших в печи с наполовину обвалившейся трубой огонь. Один из них сидел дозором на полке, которая раньше, наверное, использовалась для сушения трав под самым потолком, а теперь выходила в зияющую между остатками брусьев кровли и брёвен дыру. Другие тоже рассаживались ближе к хранящим тепло и пламя от сквозняка покрытому рассохшейся глиной камню. Постоянно кто-то из них поднимался и выходил из иллюзорного убежища, его сменяли другие караульные. Иногда приходили люди из других домов-пепелищ, и все у этого разрушенного очага точно знали, что в доме через бывшую площадь с колодцем, почти напротив, состряпали кашу и теперь меняли на солонину и сухой и твёрдый, что камень, хлеб. Всего их было человек около тридцати, вероятно, дюжины две, или ещё меньше. Даже их командир не помнил больше, сколько ему выдавали солдат. Пустота и холод обнимали его с головой, липкими ледяными лапками забираясь и под накинутый поверх накидки, ставшей холодной даже для дня, волчий мех, под влажную от холодного пота рубашку под низ, под кожу, в кости и сердце. Казалось, день только недавно перевалил за полдень, а уже вечерело, и бледное осеннее солнце царапало брюхом по голым и хвойным верхушкам деревьев. Ледок в луже, в которую Кайлеб смотрел пустым взглядом большую часть дня, так и не растаял полностью, а с закатом солнца собирался схватиться с новой силой. Близилась кусачая и морозная зима Лунных земель, а он потерял то, что отвлекало его от безнадёжности положения и грело лучше самого жгучего пойла и надёжного костра. Коса, с коей в руках Потрошитель заработал львиную долю своей зловещей славы, не вынималась из прошитого рунами и чарами чехла с прошлого новолуния, и должна была там оставаться как можно дольше. Проклятая вещь больше не пела в голове и не грелась в ладони, как живая, не зазывала устраивать кровавые бани, не заглушала тревоги, не манипулировала разумом хозяина и его слабовольной истосковавшейся душой. Трезвая и пустая ясность в голове не была лёгкой для Кая. Ему по ночам всё так же не давал спать отзвук голода косы, и не давала покоя темнота в самом себе, внутри. Он и без голодного оружия лечил себя от страха жаждой крови, знал, на что способен, и от мыслей об этом становилось тошно. Это не чёрная вулканическая сталь расправлялась с ульвами, местными людьми и деревнями огнём, как, например, с этой (хотя он уже не помнил, что это за река и был ли он здесь вообще хоть в какой год). Это был он. Он таскал за собой завербованных Культом и нет самых отпетых подонков в разведку, налетал на поселения, сжигал и грабил. Это он был чудовищем. И, в отличие от косы, от этого напитанного злобной волей куска металла, он был не так легко остановим. Или же?..
Впрочем, теперь, находясь на злосчастной переправе, которую нужно было удержать для последних отходящих на юг отрядов, он был не так опасен для всех и собственного хрупкого равновесия. Кайлеб Ворлак, которому покровители из Культа сулили самый высший чин полевого командира, если он дождётся всех их молодцов, соберёт подходящие отступающие огрызки помёрзшей и изголодавшейся армии и удержит постепенно сходящуюся льдом реку и кусок дороги какое-то время, никогда не был тем начальником, который нужен в дисциплинированных войсках. Он был главой ватаги, вождём шайки, атаманом горстки налётчиков. С лета семьдесят четвёртого он, может, рос в званиях из-за своей полезности, но более полусотни людей с собой не водил. Его легконогая разведка боем, голодная, свирепая и злая как сами ульвы, не держала гарнизонов и стратегических точек, они жгли всё живое, забирали необходимое и ценное, что не могли тащить в том же темпе – скидывали там, где вскоре могли пройти свои, и бежали дальше. Вламываться в древние могильники, разнюхивать заросшие тропы близ Зенвула, даже не задумываясь ни на миг в погоне горячей крови убивать – это было по нему. Было. А теперь он был разбитой и пустой скорлупкой, как глиняная форма, в которой отливают сталь, чтобы после разбить. Он хотел умереть, но что-то ему мешало. Может быть, очередное письмо сестре, которое он отложил, чтобы сжечь вечером. Может быть, простая человеческая трусость перед смертью, которую он почти смирился, что может принять от врага, но никак не мог устроить себе сам, хотя это был бы хороший поступок, убрать с лица земли подонка как он.
Так что номинальный командир бездумно раздавал на вопросы приказы – сменить дозорных, выслать за хворостом, обойти лагерь по опушке, проверить дорогу, отправиться с разъездом на север (у них с переформирования в лагере пока ещё осталось две лошади для разведки по дороге, но они уже так отощали, что их собирались по одной забить и съесть) – а сам кис в смеси апатии и темнейшей депрессии. Не выпускал косы из рук – вдруг помешательство заразно? Мёрз у самого холодного угла, не давая себе разомлеть и уснуть. Ничего не делал, практически не ел. С подводами припасов было пока неплохо, но все знали, что будет хуже: с севера и запада подходили холодные, голодные и больные, ночи и дни становились злее и мёрзлее, с той стороны подвозили нехотя, а их лошади и запас лесозаготовок, чтобы прокинуть через порожистый мелководный и ледяной брод мост, подходили к концу. Все ждали, когда невозможные иней ночью и слякоть днём обернутся настоящей зимой, станет лёд и высыпет снег, который можно будет топить на воду куда более чистую, чем гниль в колодце, в который, кажется, даже скидывали труп их предшественники, а потом долго матерились и вычищали – они. Во главе с Потрошителем, мерзавцем и ублюдком, резко поменявшим профиль работы.
Когда поднялась тревога, Кай даже не понял сразу. Не замечая сам за собой, он мирно дремал с открытыми глазами, всё так же глядя в мутноватую лужицу, подёрнутую серым льдом, в котором теперь отображался бледно-ржавый, аж до цвета кровавой розовой пены, какая бывает на губах, бок луны. Сегодня она будет полной, вон, лишь чуть теряется в темноте наросший дополна край. Раньше, пару дней назад, рядом с лужей лежал милый беленький сугроб. Его, как и почти всё окрестное чудо с небес, набрали в бочки, растопили, и постепенно выпивали. На его же остаток, чёрный блин, пробегая с матом и криком "командир, командир, подымайтесь", но не трогая плеча под косой и не подавая руки, наступили по очереди присланные вместе с Кайлебом к переправе мальчишки. Пантердорцы, земляки, и меррильцы. Опять. Ему вспомнилось, как уже кончились разок у него довольно преданные и смышлённые меррильцы. Разминая закостеневшие суставы и мышцы, Кайлеб рванулся на ноги, выходя наружу, зная, что редко в эти дни, с тех пор, как часть лагерей с северного берега Великой сняли, эти тревоги бывают ложные. Паршивые недобитки мстили за своих мертвецов, мстили люто и жестоко, делая ранее ещё нетронутые куски и части старых отрядов ещё более калечными, чем те, что по воде ушли.
Поделиться313-03-2018 08:05:37
Ему едва ли исполнилось семнадцать, чего ради он пришел в Лунный край? Денег? Славы? Крови? Кинатан ослабила хватку, отступила на шаг и обмякшее, разом потяжелевшее тело мешком свалилось на землю. По жухлой траве начала быстро расползаться кровавая лужа, серые глаза продолжали слепо таращится в небо, а на лице застыло растерянное и какое-то обиженное выражение.
Кинатан присела на корточки и брезгливо поморщившись, тщательно обтерла клинок о одежду мертвеца. Слишком юный, слишком глупый и самонадеянный, раз решился отойти от лагеря дальше, чем на десять шагов. Или может быть, тех кто послал его в лес за хворостом, он боялся больше, чем злых и страшных волков?
В лесу коротко, глухо ухнула сова, тонкий слух ульва мигом уловил разницу между настоящей птицей и подражанием - значит и второй "охотник за хворостом" мертв. Хорошо.
Вопреки расхожему выражению, сумерки не опустились на лес, а, напротив, поднялись из оврагов, на темнеющем небе загорелись первые, пока еще бледные звезды, а стылое осеннее солнце нехотя уползло за горизонт.
Кинатан поднялась на ноги и одобрительно глянула на показавшийся над лесом краешек круглой, рыжевато-розовой луны - от недавней меланхолии и вялости не осталось и следа, полнолуние принесло с собой чувство азарта, свободы, легкости. Хотелось бежать, двигаться, хотелось выплеснуть кипящую, переполняющую мышцы силу. Убрав клинок обратно в ножны, волчица бесшумной тенью растворилась в лесу.
Война длилась уже два года, а явного перевеса так до сих пор и не было. На стороне чужаков было вооружение и численное превосходство, на стороне ульвов - знание местности.
Чужаки подобно страшной, неведомой болезни расползались все дальше и дальше, словно жуткие язвы оставляя в волчьих землях сожженные поселки да развешанные, на радость воронам, трупы на деревьях.
Правда, волки тоже не оставались в долгу - партизанили по лесам, устраивали набеги и засады на незваных гостей, заманивали их в болота и ловушки, по-тихоньку, но сокращали численность недругов. Жалко ли Кинатан было этих людей? Нет. Их не звали в Лунные земли. Да и пришли они не как друзья, а как бешенные псы, а бешенных собак положено уничтожать.
Осень и приближающаяся зима и вовсе играли на руку ульвам - холод не был такой уж проблемой для перевертышей, в то время как людям приходилось носить более теплую и тяжелую одежду из-за которой они становились в разы неповоротливее и медлительнее и разжигать костры, чтобы согреться (а запах дыма разносился на многие километры, выдавая стоянки неприятелей), обозы с провизией и припасами частенько застревали на разбитых дорогах и становились добычей ульвов.
Видимо, и люди понимали, что продолжать войну в таких условиях чистое безумие и отступали - по северном берегу реки большая часть лагерей уже снялись (а те что еще остались - то и дело подвергались нападениям перевертышей).
Ранние осенние сумерки не были помехой для волчицы, наоборот, мир словно обрел глубину и цвет, а уж заблудиться в лесу ей и вовсе было немыслимо! Вскоре густой полог леса сменился просторной поляной, собравшиеся ульвы вопросительно уставились на Кинатан, девушка молча кивнула, подтверждая, что парнишка благополучно упокоился.
Сменившийся ветер ласковым котенком потерся о щеку волчицы, словно мышку в зубах, принес горьковатый запах полыни, прелых листьев, холодной воды и... дыма. Там, на берегу реки, в разрушенной деревне, устроились люди, те кто не успел или не смог уйти по реке. Теперь же им и вовсе некуда бежать - полтора десятка ульвов уже окружили заставу, оставалось лишь дождаться сигнала к атаке.
Не прошло и пяти минут, как со стороны опушки раздался короткий, переливчатый вой и почти сразу же его подхватили другие ульвы. Теперь уже можно было не таиться, наоборот, волчий вой наводил ужас на людей, сеял панику, а то и вовсе обращал противников в бегство. Кинатан схватилась за топорик и вслед за сородичами направилась к вражескому лагерю. Сегодня у них будет славная охота.
Отредактировано Кинатан (13-03-2018 19:02:22)
Поделиться417-03-2018 15:23:35
Это ульвам вой был множеством сигналов, только слушай интонацию да ветру внимай. Люди были чужды двойной сущности охотников, в чьи земли вторглись, их уши – менее чуткие, и вовсе не способные читать в сигналах в лесном эхе что-то помимо похожих на тварей закатного времени звуки. Тем не менее, на вой – далёкий, близкий – не важно, но тем более такой близкий – тревогу поднимали скоро и собирали защиту по привычке, кто мог, оперативно. Пока волки высыпали из-под защиты густой тени деревьев и лесного ковра, из другого полуразрушенного хлева, где осенние дожди давно смыли последний смрад жившей там и сожранной без сожалений скотины, выскакивали лучники и редкие арбалетчики, быстро наставляя стрелы в вал взрытой земли за небольшим заграждением из просыревших кольев и перекопанной в ров и баррикаду за ним земли.
– Смолу! Смолу на сигнальный огонь! И облейте периметр с севера! – каркал Кайлеб, наблюдая, как и без него желающие жить – а как иначе – солдаты уже носятся, занимая места за наклёпанными из чего было оборонительными сооружениями. Стены домов в закатные сумерки им были самой верной им защитой, и по ним бежали мостки с площадками у остовов печных труб и просто за защитой из разломанных брёвен, где теперь люди занимали позиции, оставляя небольшое количество товарищей оборонять на первой линии в ближнем бою узкие проходы в двух основных баррикадах, вместе с командиром.
Кайлеб с трудом собирал огонь, стягивая ману в холодные руки, но в итоге, шепча заклинание, он поджёг им, не требующим сухого горючего, лишь концентрацию и энергию, промёрзжую гнилую траву ближе к краю леса, подсвечивая лица волчьей лучной поддержки – и отгораживая их для начала от первой группы и обороняющихся, заставляя стрелять либо вслепую сквозь стену огня, навесом, не зная точно, либо выходить ближе и подставляться тем, кто стрелял сверху, с крыш, верха вала и башни.
Пламя взвыло, прочерчивая дугой в дюжину метров шириной и высотой в два стену красных языков в прыжке от рва с кольями, безопасное для оборонительных укреплений и построек из отсыревшего сена, дерева и промазанных глиной камней, если его не разносить. Кайлеб знал, что этим заявил о своём присутствии и мгновенно вызвал ненависть всех налётчиков и желание убить. У него в руках была зажата так и не расчехлённая зловещая подруга, но прятаться он и не собирался. Как истинные животные, лишённые богами магии, ульвы ненавидели, когда им перед мордами махали этим пламенем. А после Потрошителя они, наверное, и на очаги спокойно без дрожи не смотрели, зная запах, который он и его парни оставляли в их стоянках и деревнях оседлых после визитов. Ульвы были устойчивы к магии, давали слишком мало, когда их расщепляли некромантией, поднимались непослушными и недолговечными тварями, если поднимались вообще. Но, как и любые живые твари, они горели, причём в меху горели особенно хорошо, с характерным тошнотворным запахом палёной шкуры, горелой плоти, а, когда Кай в припадке безумной ненависти и зловещего веселья решался немного с ними поработать – и горелым зловонным дерьмом, так, что были похожи на зажаренных в состоянии полувыпотрошенном лезвием чудовищной косы, без аккуратного удаления непригодных к еде органов, как порченная дичь. Волки, на которых охотились и убивали их ради развлечения, как тварей. Что может быть более ироничным? Вот они и пришли получить ещё или его голову на копьё. У него даже был соблазн особо не сопротивляться, но сдаться без боя? Никогда.
Поделиться524-03-2018 13:31:49
Конечно, ульвы сильные, быстрые и практически не подвержены магии, но даже при таком раскладе пытаться вырезать укрепленную, готовую к обороне заставу было бы чистым безумием. Да они и не пытались. Чего ради лезть нахрапом, рисковать шкурой, когда можно просто уничтожить запасы лекарств и провизии? Кажется чужаки еще не осознали, что задержавшись, они сами обрекли себя на смерть - частые дожди превратили дороги и тропы в непролазную кашу, по реке уже не уйти, а без еды и лекарств люди быстро ослабнут. И вот тогда ульвы вернуться, чтобы закончить начатое.
В небо взвился столб огня и дыма - люди зажгли огонь, видимо надеясь, что сородичи увидят сигнал и сумеют прийти им на помощь.
Пока стая "развлекала" чужаков - дразнили, выли, серыми тенями "плясали" на краю рва да осыпали самодельными стрелами, - Кинатан с тремя ульвами зашли с севера. Какая ирония - многочисленные костры и факелы дарили людям иллюзию безопасности, но они же и были злейшими врагами для них - за купол света приходилось платить непроглядной тьмой его пределами. Густые, темные и словно бы липкие, как смола, тени жались по углам, обволакивали остовы домов и были верными помощниками волкам, позволив четверке ульвов незаметно подобраться к солдатам, что старательно облили периметр смолой и уже собрались его поджечь.
Троицу вояк волки попросту смяли, к тревожному запаху дыма и огня примешался другой, кислый запах требухи - одному из чужаков располосовали живот, тот был еще жив, катался по земле, скрюченными пальцами сгребая собственный кишки и захлебываясь криком. Один из ульвов звучно клацнув зубами, рванул за горло и человек захрипел, выгнулся дугой, дернулся пару раз и затих.
Расправившись с солдатами, перевертыши разделились - двое волков большими скачками рванули вглубь лагеря, отвлекая на себя внимание людей, наводя панику и неразбериху в стане врага. А Кинатан и Хольгер метнулись к ближайшему дому, замерли у осыпавшейся стены, темные плащи, наброшенные на плечи ульвов, сливались с густой тенью и делали их практически невидимыми.
В лагере слышались топот, испуганные крики, ржание коней и чьи-то резкие, отрывистые команды. Выждав для верности с полминуты, Кинатан с Хольгером осторожно покинули укрытие, - им предстояло отыскать склад, убить охрану, если такая там будет и сжечь припасы.
Но не успели они сделать и пяти шагов, как за пределами лагеря поднялась огромная стена огня и почти сразу же рев пламени перекрыл многоголосый волчий вой. Ненависть, горечь, боль, гнев - множество чувств и эмоций переплеталось в тоскливой волчьей песне, ульвы увидели и... узнали. Здесь, в лагере, засел один из самых известных ублюдков - Кайлеб Ворлак.
Из горла Кинатан вырвался глухой, клокочущий звук, волчица сжала рукоять топора, так, что костяшки побелели. А Хольгер, видимо почувствовал неладное, обернулся и окликнул.
- Кин?
- Там... - не голос, звериное рычание, лицо девушки исказил жуткий, кривой оскал. Кайлеб. О, как бы дорого Кинатан дала, лишь бы ощутить на языке вкус крови этой мрази! Как долго она искала с ним встречи! Теперь же вот, он совсем рядом, их разделяет лишь несколько десятков метров!
- Моя добыча. - с трудом вытолкнула сквозь стиснутое спазмом горло. Сейчас словно волчья сущность взяла верх, мысли стали короткими, обрывистыми и с огромным трудом складывались в слова.
- Не дури! До него не добраться!
Кинатан взглянула на соратника и упрямо тряхнула головой - кто знает? Вдруг, если сейчас она отступит, то больше никогда не сумеет подобраться к Ворлаку так близко? А он продолжит уничтожать ульвов! Глупо упускать такой шанс! Она должна хотя бы попытаться! Но тратить время на объяснения не хотелось и волчица, больше не слушая "голос разума" в лице Хольгера, поудобнее перехватив топорик, быстрым шагом направилась вглубь лагеря, на поиски проклятого некроманта.
Поделиться625-03-2018 20:14:52
У него было какое-то паршивое беспокойное чувство. Казалось, шепчущая коса пыталась достать сквозь чехол, но его разум больше не откликался на её увещевания и своей жажды крови не питал. Совсем. Без неё внутри было пусто, темно и сыро, но ясность мыслей и усталость от этой бессмысленной войны имели свои плюсы.
– Сколько их?
– Не понять, но немного! Пламя задело пару шкур!
А потом атака, выплеснув двумя бешеными откуда-то сбоку – они сразу поймали вкусных пик и болтов, правда успели отпустить, раненые сквозь толстые мохнатые шкуры – немного захлебнулась об эту стену огня. Что-то было не так. Будь тут стая в сорок пастей, они бы быстро обогнули и завалили недобитков Альянса числом, почти не неся потерь, а не определялись, с какой стороны заходить, чтобы не огрести весь заряд стрел. Значит, цель атаки была иная.
– Командир! Нет дозорного со стороны большого хлева!
– Проклятье! Лодки! Припасы! Ты, ты и ты, с крыши – живо со мной к берегу! – крикнул Кайлеб и побежал по размытой главной линии в сторону подвод с припасами.
Знал ли Кайлеб, краем своего чувствительного к сплетениям вероятностей в ткани истории бытия, что когда он будет перелетать перекрестье старых переулков, ныне заваленных глинянным и деревянным отсыревшим боем, что засечёт диверсантов? Вряд ли. Скорее всего, это была судьба и великая удача жаждущей встречи волчихи, которой откликнулась его оголтелая от нежелания влачить существование по локти в крови и по колено в трупах смелость и нехватка солдат для обороны передней линии, потому что перестрелка-то продолжалась.
– Команди!.. – крик захлебнулся и, прищурив воспалённые от дурного сна глаза в темноту и взметнув мельницей перед собой зачехлённую в мешковину и рунную вязь, молчащую, не грозную косу, некромант увидел то, чего и боялся, но уже не успевал сколдовать, потому что на стороне волков изначально было зрение из темноты, обострённые чувства и инициатива.
Поделиться728-03-2018 10:10:00
- Команди... - крик оборвался, мужчина как-то странно всхлипнул, вытаращил глаза и схватился за горло. Нож, брошенный Хольгером угодил аккурат в яремную ямку. Человек пошатнулся вперед-назад, словно решая в какую сторону упасть, изо рта плеснула кровь, маслянисто обволокла подбородок и мужчина наконец-то "определившись", рухнул лицом в землю.
Кажется для людей встреча с ульвами стала сюрпризом (хотя и не факт, что приятным). Кинатан перевела взгляд на оставшихся вояк. Второй солдат, - молодой парень, темноволосый, не высокий, но крепкий, - ошарашено таращился на мертвеца, он до того побледнел, что поменяй его местами с покойником, так никто бы и не заметил разницы. Арбалет, что "бравый вояка" судорожно сжимал в трясущихся руках, выписывал такие восьмерки, что было не понятно, как он собирался целиться.
Третий, едва глянул на убитого, разразился крайне не цензурной тирадой, оскалился не хуже волков, выронил факел (тот, упав на влажную землю, зачадил, словно испуганно затрепетал пламенем, но не погас, выхватывая из темноты светлый пятачок и отбрасывая ломанные, трепещущие тени) и схватился за меч, намереваясь, если не поубивать ульвов, то хотя бы продать свою шкуру подороже.
А вот дальше... Кинатан жутко, совсем по-звериному заворчала, узрев высокую, худощавую фигуру, сознание волчицы затопила обжигающе-горячая волна гнева, ненависти и мрачного торжества. Она была уверена, что Потрошитель на первой линии обороны, прикрывает свое проклятое воинство магией и что к нему придется прорываться с боем. А он вот, совсем рядом, в нескольких метрах, а между ними лишь двое солдат!
Кинатан удобнее перехватила топорик, уже предвкушая, как раскроит им череп ненавистного некроманта, но тут... Звонко тренькнула тетива, перевертыши резко шарахнулись в стороны, Кинатан поскользнувшись, растянулась на земле, арбалетный болт коротко просвистел в воздухе и канул в темноту. А парень, видимо сообразив, что не успеет перезарядить арбалет, размахнулся и швырнул его в волков, но вместо того чтобы взяться за меч, неожиданно завопил, развернулся и со всех ног кинулся обратно, к лагерю!
А впрочем, самой Кинатан уже не было до него дела - она даже не поняла, что произошло, не успела осознать, волчице показалось, что она с разбегу нырнула в глубокий речной омут. Одежда разлетелась клочьями, тело изменилось, оплелось мышцами и мускулами, голова сплющилась с боков, вытянулась в морду волку, разорванную зловещим оскалом. На смуглой коже темными цветами распустилась шерсть, сливаясь в густую, роскошную шубу.
До первого обращения Кинатан оставалось несколько месяцев, но эмоции, что захлестнули волчицу при виде заклятого врага, сработали словно спусковой крючок на арбалете, запустили и ускорили процесс. На смену ипостаси ушло всего лишь несколько секунд, здоровущая волчица поднялась на лапы, тряхнула головой, уставилась на некроманта злющими темными глазами, вздыбила загривок и мрачно зарычал. Их с Кайлебом разделяло четыре метра. Или два прыжка.
Кажется Ворлак не ожидал такого расклада, он то ли удивился, то ли растерялся, но вместо того, чтобы сотворить какую-нибудь магическую дрянь, просто взмахнул косой, словно надеясь отпугнуть волчицу, как обычную дворнягу. Кинатан звучно клацнула зубами и стрелой сорвалась с места, сократив расстояние, прыгнула, мощным ударом свалила ублюдка на землю, подмяла под себя и тут же длинные, острые клыки сомкнулись на горле некроманта.
Поделиться809-04-2018 00:11:58
Кайлеб реагировал быстро, даже когда он погружался в пучины тоски и вместо сердца у него, выгоревшего и измотанного, был тонущий и задыхающийся в золе уголёк. Инстинкты убийцы не пропить, не проспать, не протосковать. Инстинкты убийцы всегда где-то рядом, шепчут в затылок, призывают из памяти картины свершённого и просто нафантазированного сломанной безвозвратно неконтролируемой циничной жестокостью и презрением к жизни, мешают ночью спать.
Он среагировал быстро, но не эффективно. Что-то перекрыло естественным образом обычно готовую прийти и выручить хозяина магию, которая была готова скопиться снова в руке и обдать тварей задорным огнём ещё раз.
– Тревога! Быстро, назад!
Но только смерть двоих довела до арбалетчика его мысль. Сам же Кай теперь… оставался отгонять тварей палкой? Коса – не настоящее боевое оружие, даже такая острая, вечно голодная, с одним крылом, сложенным над головой грозной пикой. Настоящее оружие мага – огонь, а косой он врагов деморализировал или в удачном раскладе эффектно убивал, обезглавливал или насаживал на крыло-крюк, как туши на бойне, с сильного размаха. Одна рука у него отказалась колдовать, и тогда Ворлак попробовал собрать хотя бы искры, если удастся – пламенную перчатку – на другой, перекинув зачехлённую Красавицу. Но не смог.
И тут он понял.
Само его тело, слушая желания подсознания, уже отказывалось жить с грузом того, что он делал, что он видел под закрытыми веками и чуял в носу тошнотворным запахом горелой плоти, грузом того, чем он стал. И сейчас он так изящно просто сдавался: дрался, но не совсем, сопротивлялся смерти, вроде бы – но даже перспективы её он уже абсолютно не боялся.
Падение на землю – его нога отступила, его рука ослабила хватку на бесполезном – и, кажется, кричащем в протесте – оружии – было похоже на полёт, но закончилось больно, особенно для спины. Раз уже контуженную голову с голым-то затылком спас толстый, по погоде, ворот из волчьей же шкуры, который подсластил падение для плеч и хрустнувшей, ухнув в пустоту, но не достав подмёрзшей грязной земли, шеи. На миг боль захватила всю его грудь, он не мог вдохнуть, а потом уже разлилась жаром удушения и острой пульсацией в горле.
Тварь обратилась прямо не сняв штанов со своих ляжек – и вот они, лежат, разошедшиеся, где-то в прыжке от него, в полуметре от его ноги. Почему он скосил заливающиеся белой с красными точками рябью от боли глаза туда?
Ах. Точно. Его же грохнули на лопатки и продрали сквозь не держащийся вместе на кадыке ворот горло, а он ещё не попробовал им вдохнуть. И он посмотрел на не менее сбитую с толку волчью морду, тёмные, без видных белков, пёсье глаза – и сипло втянул воздух. Что-то булькнуло у него рядом с кадыком, он поморщился, сжав кулаки лежащих вразлёт на земле с падения на лопатки рук, а потом резко выдохнул, загоняя боль и кровь назад в горло и выдавливая их из себя. Лицо мужчины исказилось: глаза сощурились, уголки и так широкого длинного рта натянулись, щёки приподнялись на невыразительных скулах: это запросто могла быть и гримаса боли, и улыбка готового разразиться истерического смеха. И в следующую секунду Кайлеб, хрипя и стрекоча, приоткрыв рот и кашляя, рассмеялся.
Его руки даже приподнялись с не разжимающимися из-за бегающей по телу боли и паники, хотя самое страшное, что он мог бы сделать с волчицей после двух сорвавшихся даже без искры заклинаний – только обнять. И плакать. То есть смеяться. Здорово выходило самоубийство. Она даже не догадается.
А тем временем в лагере шёл бой и никто не слышал звуков драки и криков тревоги.
даже кубики были против Кайлеба сегодня :/
Поделиться914-04-2018 10:29:31
Это было так просто и так... неправильно. Кинатан была уверена, что ублюдок будет сражаться до последнего, цепляться за жизнь руками-ногами и своей проклятущей магией! А теперь... Волчица смотрела на распластанного, прижатого к земле человека и никак не могла поверить, что это он принес столько горя ульвам, что это он сжигал, убивал и грабил. Вместо абсолютного зла, которым ей виделся Потрошитель, перед Кинатан предстал безумец, уставший, сломленный и принимающий смерть, как самый лучший, самый долгожданный подарок!
- Кин!
Окрик подействовал, как ведро ледяной воды, волчица вздрогнула и мельком глянула на Хольгера. Перевертыш, расправившись с солдатом, где-то отыскал бочонок со смолой, раскупорил и щедро облил ей лодки и лежащие на берегу, под низеньким навесом, припасы. Подобрав оброненный факел, ульв поджег ближайшую лодку, а потом, размахнувшись, швырнул факел под навес. Смола зашипела, занялась огнем, распространяя едкий сизый дым и разгоняя сгустившуюся темноту рыжими отблесками света.
- Кинатан!
Голос стал настойчивее, в нем послышались тревожные нотки, да волчица и сама уже слышала шум, что доносился со стороны лагеря - то ли сбежавший солдат позвал подмогу, то ли люди и сами увидели полыхающий на берегу пожар, в любом случае, ульвам пора было уходить.
В последний раз глянув в глаза недруга, Кинатан прижала уши, коротко, зло рявкнула и клацнула челюстями возле самого лица Ворлака, едва не откусив ему нос, попятилась, вывернулась из человеческих рук и круто развернувшись, рванула вслед за сородичем.
Шумный, освещенный десятками факелов и костров, вражеский лагерь сменился темной и тихой опушкой леса. Кинатан облизнула перемазанную в крови морду, жарко подышала открытой пастью и глянув на Хольгера, тихонько взвизгнула, радуясь, что он тоже здесь, что тоже сумел сбежать, а потом вскинув морду, завыла. Короткий, переливчатый вой стрельнул в небо и затих, но почти сразу же волчью песню подхватил другой перевертыш, потом еще один и дальше, по цепочке.
Клыкастое воинство дрогнуло, отступая, серыми тенями растворяясь в ночном лесу, ульвы знали, что люди не рискнут сунутся следом (а если и рискнут - им же хуже). Сегодня они лишь слегка потрепали недругов, но они вернутся, обязательно вернуться чтобы завершить начатое, только чуть-чуть позже.
*****
Высокие, почти отвесные стены каменистого ущелья надежно скрывали жарко полыхающий костер. Собравшиеся вокруг огня ульвы обсуждали нападение на вражескую лагерь и дальнейшие планы, шутили, жарили над огнем мясо и пили вино, праздновали небольшую, но такую важную победу: с легкой руки Хольгера среди ульвов распространилась благая весть о смерти Потрошителя.
Кинатан в общем веселье и разговорах почти не принимала участия, - после первой смены ипостаси, после всей беготни и нервов накатила апатия, а по телу разлилась не приятная, тягучая усталость. А еще, сидя у костра и прихлебывая из глиняной баклажки вино, Кинатан пыталась понять: целых два года она искала этой встречи, горела желание отомстить, разорвать эту погань на кусочки, а теперь вот, в самый последний момент отступила. Так что ей помешало добить Кайлеба? Жалость? Нет. Тварь, убившая столько людей и ульвов не заслуживала жалости. Страх? Смерть страшна и неприглядна, даже если это смерть врага. Но ей ведь уже доводилось убивать и тех людей она не ненавидела так как Ворлака (да и смерти они, наверное, заслуживали меньше проклятого некроманта). Вспомнив жуткий, хриплый и какой-то каркающий смех Кайлеба волчица почувствовала, как по телу бегут не приятные, крупные мурашки - она ни разу не слышала, чтобы человек так смеялся. И видимо добить Ворлака помешало ощущение, что она опоздала - от Потрошителя осталась лишь одна оболочка, шкура, снятая с бешенного зверя, а толку трепать шкуру, если сам "зверь" уже мертв?
Девушка поболтала баклажку, проверяя сколько в ней осталось вина и сделала еще глоток. А впрочем, что об этом думать? Люди не живут с порванным горлом, скорее всего он уже действительно мертв. Волчице вспомнилось, как он сам подставился под удар, как сдался и каким же уставшим и сломленным выглядел. Если уж он каким-то чудом и сумеет выжить, скорее всего забьется в самую темную и глубокую нору и больше не причинит вреда ни людям, ни ульвам, а значит... Кинатан снова взглянула на сородичей и кивнула своим мыслям, значит пусть радуются, пусть празднуют смерть ублюдка.
Поделиться1014-04-2018 21:54:53
Добивающего удара – или, в данном случае – рвущего уже повреждённую глотку прочь, решительного движения сомкнутых челюстей не наступило, хотя Кай даже прикрыл глаза, чтобы не смущать волчью морду. "Кин", Кина… что-то там. Кайлеб раскрыл глаза и попытался пропустить через свой разум эти обрывки, понять, почему она исчезла. Но не смог.
В глотке, кроме крови, клекотала бессильная ярость, в висках и ушах громче криков, гула занимающегося пламени и дрожи земли стучала кровь.
Кайлеб мог в тот момент подумать много вещей, если бы мысли его в слова складывались. Например, он мог бы подумать, что чудом оказался жив, хотя даже особо не планировал. Ну, забыв про то, что это был почти сознательный суицид, спи списав всё на неосознанную игру в уже убитого. Или он мог пожалеть о том, что не умер, потому что это была лучший момент из многих… очень многих. Даже несколько месяцев назад, во время сжигания заживо целого хутора, который прятал волчат, когда на него упала балка – было не то. Или ему в голову, под панику и раж, могла прийти шальная мысль дотянуться, вынуть косу, вонзить в своего – и тем самым, спровоцировав своих же добить вкрай обезумевшего и переставшего отличать людей от волков командира, добиться своего. Безумная, безумная мысль. И у него, к сожалению, не было сил на её воплощение. Тогда бы он получил именно то, что заслуживал, заплатив ещё совсем небольшую кровавую дань. Он ведь и так убивал своих. Когда не хватало слепой ненависти и близости врага, которого обесчеловечить проще, за которого награждают, а не сдают под трибунал. Когда жажда убивать или личная ненависть, соединившись с относительно смутными шансами выживания в целом, позволяли тихо накинуть в список жертв войны пару своих собственных. Как тот первый, которого он в остервенении с ушибленной головой добил, чтобы больше никого не угробил. Как же его звали… С контузией очень многие воспоминания Кайлеба о тех нескольких днях повредились, и даже теперь, когда следовало бы проматывать по порядку всю жизнь и подводить итоги, чувствуя натекающую внутрь в глотку кровь, они не возвращались.. Почему он даже умереть нормально не мог, и был вынужден вот так, лежать и ждать холодного забвения? Сначала потери сознания от потери крови, а потом и потери пути назад.
Крики и топот приближались. Вот уже солдаты орали и тащили тряпьё, дырявые вёдра и шлема, набирали воду из реки прямо в плащи, спешно туша. Ниже по течению им уже сигналили огнями поднятый первым на тревогу разъезд и более медленные, но набитые подкреплением плоты, на которых они сплавляли по притоку Великой припасы и людей. Его заметили, сбоку от линии света, не сразу, а поняли, что это именно он, а не ещё один солдат и он всё ещё жив, тем более не сразу. Когда же неласковые руки начали его поднимать за плащ с кустарно нашитым воротом из волка из подмёрзшей, не растопившейся от скромных, но горячих брызгов крови грязи, Кайлеб уже мечтал только скорее подохнуть. Ему казалось, у него сейчас оторвётся, отвалится его кружащаяся и при этом безбожно тяжёлая голова. Его тащили трое и в разные стороны, куда-то вдаль от красивого пламени горящих припасов и в сторону скромного пламени факелов и большого лагерного костра. Что-то обсуждали про порванную глотку, но целую вену, про натекшую кровь. Он даже попытался пробулькать что-то в протест, но его сознание неизбежно утекало, а попытка воспользоваться ртом и голосовыми связками привела к удушающему кашлю, от которого он не избавился, пока его не перевернули лицом вниз, позволив выплюнуть добрую пинту дерущего железом кровавого сока на землю. После этого Кайлеб быстро потерял сознание, не теряя ощущения рук вокруг.
В себя он пришёл спустя сутки, и на небе в узком окне незнакомой покосившейся хибаре лыбилась ему пятнами на жёлтой роже всё такая же луна с ржавым в кровавое брюхом. К выжиганию ауры во благо исцеления Кайлеб, как бывший гладиатор и сын целого клана со светлой стороны, был привычен, более того, отсутствие постоянного ощущения близости смерти, которое сложно передать точными оттенками и запахами, успокаивало. Ненадолго он умер, по крайней мере, невозможность говорить, нормально пить и есть при стянутом грубыми швами и магией сверху на плохо берущиеся раны горле избавляли его от обязанности быть ходячей страшной сказкой с очень печальным (и для своих, и для врагов) концом. Немного новых серебряных нитей в голове и странное смирение и умиротворение, ещё сильнее, чем прежде, давали надежду, что он хоть, наученный, наконец, хоть чем-нибудь, сможет прекратить и забыть.
Но безумие всегда возвращалось ещё сильнее, чем прежде. Забылось только имя, цвет смущённых глаз, рисунок волосков на морде и вообще всё от волчицы, кроме клацнувших на три с половиной рваные линии, отросшие дряблыми розовыми рубцами на сухой коже, и ещё один из множества напоминаний, что он совсем не бессмертен, только удачлив без меры.
эпизод завершён