Топиться в вине оказалось полезным, хоть раз, но больше Мередит не злоупотребляла, особенно почувствовав незнакомое доселе отвращение к целому ряду привычных или полюбившихся напитков и лакомств. Зато она была голодна почти постоянно и особенно ей хотелось присосаться к другому вампиру. Не суть важно, к мужу ли или просто тёплому живому существу, на самом деле, но в вопросах инстинктов, которые появляются или обостряются стократно, вампиршам всегда очень сложно оставаться несведущими, особенно если больше делать нечего. Из смутных ощущений эта горячка переросла в уже осознанные подозрения, а на излёте вчерашнего дня они подтвердились. Мередит запретила пока налившимся радостью слугам болтать об этом, хотя позволила вынести себе в длинный зал кресло, чтобы дождаться возвращения посольства из Остебена сидя, а не наминая ноги.
В целом, Мередит, несмотря на внутренние страхи, тревожность и обострившиеся сомнения в надёжности каждой тени, каждой стены во дворце, была спокойна. Её терзали сомнения относительно Ясмин, но как и в долгие годы совместного проживания в гареме, она редко шла на конфронтацию, предпочитая сидеть в противоположном углу, заниматься своими делами и следить и слушать слухи. Слухи были разные. Принцесса Элениэль тоже была объектом подозрений, особенно её смутно-подозрительное поведение, рассеянный взгляд в никуда, забытые в иной вечер обязанности, которая Мередит охотливо была готова перехватить, несмотря ни на что. И, конечно, сам факт, которому пьяной Императрица не предавала внимания, но который прицепился несколько дней спустя после бунтов и разговоров. Бастард Виззарионов буквально не отлипал от пока никому не предложенной сестры, в то же время очень редко и коротко навещая собственную невесту. Мередит видела Анри пару раз, и возможность брака между этими двоими с каждым разом ей всё больше напоминала фарс. Ворон не казался подкаблучником, но был куда проще и невзрачнее любого Камэля. Вопросом в подтверждении подозрений оставалась нехватка хотя бы косвенных доказательств, молчание Ариго, слепота слуг. Бастарда при дворе-то в последний месяц видели раза четыре, ну семь, если посчитать по записям о крови. И при этом он точно с неба свалился, когда его сестре — или Ясмин, что уж, нельзя ничего скидывать со счетов — угрожала опасность. Ни лошади на краю леса, ни вменяемого количества времени, чтобы добраться от исхода части бедных семей из города до шахт, бастард не славился, несмотря на родословную довольно сильных магов с обеих сторон, знатоком секретов материи и энергии, чтобы прыгать так живо по теням.
Наконец, размышления Императрицы прервались с появлением принцессы, среди последних. Насколько Мери знала, Виззарион сватали за человеческого принца в этот визит. Союз двух рас, таких разных, на троне — неслыханно, но родословная остебенских правителей от этого получала такую силу и долголетие, плюс ещё союзников, зная как северяне ценят кровные узы, что можно было бы и взять. Вопрос предрассудков от неё не укрылся, однако большие сомнения вызывала логика мужа. Неужели он действительно готов кинуть чистокровнейшей из всех мирданских невест (спорно, зная о легенде, но и Виззарион давно изжили кровь Арис из своих жил), собственной сестрой, лишь бы получить кровь? Положение, похоже, отчаяннее, чем о нём говорят. Или всё дело в том, чтобы не делиться с другими Домами и семьями гораздо более низкого порядка?
Мередит встала. От её гуляющего взора не укрылся взгляд, и она метнула прицельный ответный, окинув Элениэль полностью, от бледного лица до недостаточно плотного для её девичьего в строении тела лифа платья и измятой юбки. О, а принцесса была очень бледна.
— Уноси прочь, — махнула рукой служке Мередит, и в этот момент по полному залу прокатился ах. Даже слуга замер, выпуская из рук резную спинку. Императрица повернулась, придерживая рукой готового броситься и порвать на неведомого врага гвардейца и крикнула первая:
— Лекаря!

Виззарион, как ему казалось, сделал всё, что мог, в условиях переговоров. С новой информацией и новым заключённым договором, а так же вестью о будущем союзе с людьми, он возвращался домой. Вместе с недовольным братом. Недальновидность и недалёкость Шейна видела, что причина в поведении Авеля кроется в нежелании отдавать Элен замуж за человека и, будто в ссылку, отправлять её на материк, но насколько глубоко засела проблема в отношении этих двоих – он не видел. Все подозрения, которые когда-то вились вокруг принцессы и бастарда Эльдара, списались на стремление к власти, а не к самой принцессе, которые могли бы базироваться на истинных и взаимных чувствах. Наивная подслеповатая наивность.
- С возвращением, Ваше Величество.
Первым его по прибытию встретил Веймар. Скопец поклонился и растянул сухие губы в радостной улыбке. Пёс, который радуется хозяину, и предан ему даже после сотого удара палкой.
- Госпожи ждут Вас в тронном зале, чтобы поприветствовать лично.
Шейн кивнул на отчёт, но ждал более подробного от Харуки.
- Надеюсь, за моё отсутствие ничего не случилось? – если бы случилось, Веймар не встречал его бы с такой радостной улыбкой, но Камэль, помня проблемы в столице, решил уточнить и заранее приготовиться к возможным неприятным новостям.
- Всё спокойно.
Подозрительно спокойно. Выдержав взгляд на скопце, будто пытался выискать подвох в словах и в поведении вампира, император отдал поводья лошади и сменил тему разговора.
- Разнеси весть, чтобы все советники собрались в зале совета, - Шейн собирался обсудить новый договор и методы его исполнения уже сегодня. На сборы потребуется время, а он успеет повидаться с девушками и продумать ход собрания более детально, чем успел до возвращения в Мирдан.
- А госпожи?
- Сейчас отправлюсь к ним.
Необходимости в визите и официальном приветствии Виззарион не видел. Его не было в столице от силы дня два, за которые навряд ли кто-то успел по нему соскучиться или забеспокоиться. Ни у жены, ни у сестры на то причин не было. Ясмин… Это всего лишь два дня, не стоило так напрягаться, тем более что времени на продолжительные беседы у него нет.
Слуги разгружали лошадей. Вспомнив, Шейн осмотрелся и показал на один из сундуков.
- Отнесите этот в тронный зал.
Закончив с переговорами, Шейн ближе к закату успел пройтись по торговой площади Остебена, а там присмотрел несколько подарков для каждой из девушек. Самым лучшим считал тот, который он хотел вручить лично в руки и увидеть реакцию, - подарок для Элен. Платье в качестве подарка на помолвку. Он как-то должен был лично переговорить с сестрой и поставить её в известность, что, не посоветовавшись с ней, принял такое решение.
В сопровождении слуг вампир направился в тронный зал в приподнятом настроении и с улыбкой на лице, которая сползла на подходе к порогу. Он видел, как заметались слуги, настолько взволнованно и испуганно, что пробегали мимо императора, не замечая его возвращения. Причина оказалась на полу, в окружении императрицы и наложницы.
- Элен..? – он не поверил своим глазам.
Веймар заверял его, что всё хорошо. Во дворце без происшествий. Всё прошло тихо и гладко, но почему он видит перед собой тело сестры, безвольно лежащее на полу тронного зала? Никаких видимых ран не было. Метнув взгляд на сконфуженного гвардейца, оставленного подле женщин, Виззарион быстрым шагом оказался рядом с сестрой. Дышит, но бледна и не пришла в себе, не реагируя на прикосновения и попытки дозваться до неё.
Подняв сестру на руки, Виззарион понёс её в личные покои, предупредив, чтобы лекарь сразу направилась туда. Вампир оставался рядом с сестрой, пока, спотыкаясь на каждом шагу от спешки, рядом не оказался дворцовый лекарь. Окинув взглядом девушку, она попросила всех покинуть покои, чтобы могла без свидетелей и лишнего волнения осмотреть принцессу и вынести свой вердикт. Шейн не стал перечить, послушно сделал то, о чём его просили, до последнего смотря на сестру, пока её образ не остался за закрытыми дверями. Тогда он повернулся к жене и остальным.
- Что произошло?
С возвращением, Ваше Величество! Мы вам очень рады.

Пробуждение с запахом трав. Мир вокруг кажется каким-то далёким и почти нереальным. Но он существует. Элениэль не осознаёт этого, медленно моргая раз-другой, пока не найдутся силы на большее. Она не понимает, где находится и что произошло, предшествуя её падению. Не помнит темноту, которая накрыла её после волнительной дрожи и утомляющего опустошения. Она чувствует слабость во всём теле. Зрение постепенно фокусируется, давая окружающему пространству приобрести чёткие контуры и зародить в сознании первые вопросы: Где она?
- Как Вы себя чувствуете, Ваше Высочество?
Незнакомый женский голос – это первое, что она слышит кроме собственного прерывистого дыхания. Элениэль переводит взгляд и видит перед собой черноволосую вампиршу. Ей не сразу приходит в голову, что она уже где-то видела это лицо. Виззарион хватается за первое, что было первостепенно важным в прошлом, которое осталось до падения в тронном зале. Брат. Она должна его встретить. Девушка, поддаваясь рефлексу, садится в постели, собираясь встать, но заботливые руки незнакомки настойчиво придерживают её, удерживая от необдуманного шага. Нога принцессы лишь едва касается прохладного пола, как ей снова приходится лечь.
- Прошу Вас. Не вставайте. Вам нужно отдохнуть, - всё тот же заботливый и настоятельный тон.
- Отдохнуть..? – принцесса с недоумением смотрит на незнакомку, но покорно опускается на подушки. Медленно начинает возвращаться осознание реальности, пробиваясь сквозь занавес слабости. Элениэль понимает, что находится в своих покоях, а ведь она точно помнила, как покидала их, собираясь встретить брата. Помнит, как встала подле Ясмин и Мередит, а потом… потом была темнота, а перед этим – падение. – Я… упала?
- Вы потеряли сознание, - поправляет её целительница, подтверждая догадки о случившемся.
Виззарион сглатывает и отвечает лёгким кивком головы, когда женщина предлагает ей воду. Камэль делает пару глотков, чтобы смочить язык и неожиданно пересохшие губы. Она всё ещё бледна, но волнение, которое предшествовало её падению, исчезло. Словно разом её организм избавился от тяжёлого бремени и теперь позволял ей отдохнуть. Сознание ставит перед ней другую задачу.
- А император? – вспоминает о брате. Она совершенно потерялась во времени. – Я должна его встретить.
- Его Величество вернулся, - целительница заботливо забирает у неё стакан и ставит его на стол рядом с графином. - В спешке нет нужды. Он лично принёс Вас в Ваши покои, а императрица позвала меня осмотреть Вас.
- Лично принёс? – это значит, что она потеряла сознание на глазах у всех. Как стыдно. Она ведь обещала себе, что не будет волноваться и паниковать раньше времени, а в итоге довела себя до этого. Вздохнув, принцесса откинулась на подушки, убирая с лица светлую прядь волос, и прикрыла глаза.
- Ваше Высочество. – Приоткрыв глаза, Элениэль заметила, что целительницу что-то волнует; она пытается подобрать нужные слова и оттого не торопится продолжить, когда получает взгляд принцессы на себе и всё её внимание. Элениэль трогают смутные сомнения, но ни одно из её опасений, не оказывается даже на милю ближе к настоящей причине. – Ваш недуг вызван волнением.
- Это я уже поняла, - а она-то боялась, что будет что-то страшнее, но в тот самый момент, когда напряжение спало, прозвучали те слова, которые Элениэль подсознательно боялась и желала услышать больше всего.
- Позвольте мне поздравить Вас и императора.
- Поздравить? С чем? – а ведь она могла догадаться.
- Вы ждёте ребёнка.
- Что..? – она не верила своим ушам. – Это невозможно, - следом за неверием наступает стадия отрицания.
- Но это так… - в голосе целительницы просачивается грусть, и в этом нет ничего странного. В её понимании отец – Виззарион. Разве может быть кто-то другой? Но так получается, что уже вторая женщина императора ждёт ребёнка, и кто из них в этой ситуации в выигрыше? В понимании целительницы – она, девушка, которая должна была разделить трон с императором.
Виззарион, будто пытаясь лично убедиться в правоте слов целительницы, опускает ладонь на живот – ещё слишком рано, чтобы почувствовать что-то. Возможно, не будь это первая её беременности или успей она больше узнать от матери, то заметила бы раньше, а теперь… На короткое мгновение взгляд, опущенный к животу, смягчается от осознания, а прикосновение ладони становится мягче, теплее. Она начинает понимать, что носит под сердцем дитя. Их с Авелем. Жизнь, о которой мечтала, но которую не могла себе позволить. Она чувствует.. счастье? Да, именно его, но оно такое короткое и хрупкое, что разбивается чужими словами.
- Ваш срок не столь велик, но достаточен, чтобы заметила опытная повитуха. Я могу сказать, что Ваше дитя появится на свет раньше, чем это станет возможным для ребёнка Её Величества. Если только… - она запнулась, а Элениэль внутренне напряглась. – Что Вы намерены делать?
Делать… Она не могла в это поверить! Не могла принять этот факт, потому что она не имела права стать матерью. Не сейчас. Не так. Её прошибает злость. На себя. На Шейна. Почему она должна скрываться и прятаться? Почему должна отказываться? Разве она не заслужила чего-то лучше, чем тайные встречи и запретная любовь, потому что брат не позволит? Виззарион сжимает пальцами простынь, становясь чернее тучи. Она наклоняет голову, отчего белые волосы спадают вперёд, пряча лицо.
- Вы не рады..? – осведомилась целительница.
Не рада ли она? Да ей лезть на стену хочется! Горько рыдать, давясь слезами, и выть, потому что она не знает, что со всем этим делать. Врёт, что не знает. Она должна от этого избавиться, как можно быстрее, чтобы никто и ничего не узнал. Иначе… иначе Шейн его не простит.
- Я сообщу остальным.
Последние слова целительницы отрезвляют. Элениэль спешно подаётся вперёд, перехватывает руку женщины и тянет её к себе, забывая о накатившей слабости. Она не должна отсюда уйти. Не с этими знаниями.
- Ты никому не скажешь о том, что здесь узнала. Скажешь остальным, что причина моего состояния – волнение. Что меня настолько тревожила проблема голода и отъезд императора, что я довела себя до этого, - смотря в глаза женщине, Виззарион говорила быстро и решительно. Сейчас она защищала то, что ей было дорого. – А теперь повтори, что ты скажешь о моём состоянии.
- Принцесса извелась от волнения и не дождалась добрых вестей, что проблема голода её народа разрешится вскорости и надолго.
Удовлетворившись результатом, Элениэль отпустила руку целительницы. От крепкого хвата останутся следы на коже, но Камэль не думала сейчас о них. От взбунтовавшихся эмоций, которые били через край, и необходимость спешно что-то предпринимать, она не уделяла внимания мелочам.
- Ступай.
- Да, Ваше Высочество, - учтиво поклонившись, целительница вышла из покоев к вампирам, которые уже ждали от неё ответа.

Гипноз

Внезапное происшествие. «Случайность», которую в прошлом Виззарион мог списать на действия своей дорогой жены. Как вышло в истории с рудокопами и предупреждением Мередит о проблемах от злополучного поместья. Этот разговор остался в прошлом вместе с подозрениями, но Шейн же мог возродить славную традицию из шагов-ошибок, чтобы знатно провалиться ещё раз. Не стал. Он терпеливо выслушал объяснения Мередит, а потом перевёл взгляд на Харуку. Каратель молча покачал головой – в его понимании существенных причин для недуга принцессы не было. Камэль не сомневался, что гвардеец тщательно исполнял свои обязанности, но из-за чего Элен упала в обморок посреди тронного зала. Не от радости его возвращения же.
От Шейна не укрылось взволнованное состояние Ясмин. Девушка пряталась глаза и сторонилась их, как чувствовала себя виноватой в случившемся с принцессой. Случайность или девушки что-то не поделили за его отсутствие? Виззарион помнил, что его сестра поступила фривольно по отношению к наложнице и её действия отчасти привели к тем приключениям, которые для обеих могли обернуться смертью. Ясмин не походила на мстительную натуру и интриганку, способную воспользоваться его отсутствием.
Виззарион отвлёкся на появление целительницы. В покоях принцессы она пробыла недолго. Можно ли считать это, как добрый знак?
Мередит первая полезла с расспросами, а вампир терпеливо ждал ответа. Первая реплика целительницы удивила его. Он впервые видел эту женщину. Дворцовых лекарей было двое. Услугами одного из них пользовался император, а второй – женщина, занималась гаремом, императрицей и принцессой. Откуда взялась темнокосая гостья – он выведает позже.
- Поздравления? – Шейн с непониманием посмотрел на целительницу, не улавливая смысла в сказанном.
Вторая её реплика развеяла его опасения относительно здоровья сестры и ответ его вполне устроил. Лишив целительницу внимания и должной благодарности, вампир сделал шаг в сторону покоев, когда его остановила Ясмин. Её просьба была странной в контексте набегающего волнения и чувства вины, которые он видел ранее, но он отмёл их. Кивнул, давая добро на просьбу, и сам вошёл в покои сестры.
- Не вставай, - предвидя рвение сестры формально поприветствовать его, Шейн мягко улыбнулся ей. Не так он хотел, чтобы его встречали. – Я рад, что с тобой всё в порядке.
Элениэль была бледна, но в сравнении с тем, что он увидел, на светлой коже начал проступать лёгкий румянец, а сама она выглядела лучше. И уже пришла в себя, что немаловажно.
- Целительница сказала, что ты переволновалась, поэтому скажу, что вести добрые, - это не совсем правда и Шейн это понимал, а новость о замужестве он решил отложить на потом, когда Элениэль поправится. – Тебе не о чем беспокоиться, поэтому отдыхай и набирайся сил. Мы вместе отужинаем, если у тебя будет желание.
От него не укрылось расстроенное настроение сестры, но Камэль списал его на ситуацию с обмороком на глазах у прислуги. Элениэль всегда старалась держаться и не показывать своих эмоций после кончины Мирры. Он подошёл к ней ближе, наклонился, легко коснувшись мягких прядей волос, и поцеловал её заботливо по-братски в макушку.
- Всё хорошо. Ты дорога мне, так что побереги себя. Я навещу тебя позже.
Отстранившись, Шейн улыбнулся. Он не собирался надолго задерживаться в покоях сестры, а Веймар, который ждал его в коридоре, напоминал об обязанностях. Советники получили весть.
- Сейчас я должен отправиться на совет, а позже у нас ещё будет время на радостную встречу. И новости, если я правильно понял целительницу, - Виззарион задержался возле жены, опустив взгляд на её живот, и снова поднял его к глазам. – Не наседайте на Элен. Ей нужен отдых. И вам обеим тоже.
Не задерживаясь, вампир вышел из покоев сестры.

Элениэль было страшно. По-настоящему страшно. Произошло то, чего, пожалуй, она и Авель опасались больше всего. Рано или поздно их отношения должны были стать достоянием общественности, но не сейчас и не в этом свете. Принцесса ломала голову, как всё исправить. Насколько она смогла заметить, торопясь замести следы, псионическое вмешательство ей удалось. Не настолько чудесно, как хотелось бы, но этого Виззарион из-за волнения и паники не заметила. Она старалась взять себя в руки, зная, что с минуты на минуту двери откроются и в её покои войдёт брат или, не дай Бэлатор, Мередит. Брат мог не заметить перемен – его обмануть значительно проще, но не женщину, тем более такую, как императрица.
В первую очередь ей необходимо успокоиться и взять себя в руки. Паника мешает и делает хуже, более того – она выглядит подозрительно на фоне тех слов, которые должна сказать целительница. Стараясь унять волнение, Элениэль опустилась на постель. Устало и истощённо, как и подобает больной девушке, которая излишне переволновалась в последние несколько дней. Лечь и успокоиться. Закрыть глаза и выдохнуть, отпуская все ненужные эмоции. Она устала – вот, что должны увидеть остальные, ни тени сомнения.
Заметив, что император переступил порог её комнаты, Виззарион села, собираясь подняться, чтобы достойно поприветствовать своего брата. Никакой недуг не отменял правил дворцового этикета. В это время она и другие женщины императора должны были встречать его в тронном зале с радостными улыбками и хорошими вестями, что ничего плохого в его отсутствие не произошло. Одного лёгкого жеста брата с мягкими словами и взглядом хватило, чтобы напряжённые плечи опустились, а Виззарион вернулась в прежнее положение. Она так и осталась сидеть на постели, пыталась даже гордо и ровно держать спину, как учили, потому как в присутствии других вампиров она не могла ударить лицом в грязь и показать свою слабость.
- С возвращением, брат, - она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и уставшей. Элениэль старалась не обращать внимания на посторонних в комнате в лице императрицы и наложницы. Если рвение Ясмин Элениэль могла принять за добросердечный жест, но Мередит не удосужилась даже справиться о её здоровье и пожелать скорейшего выздоровления. Виззарион старалась подмечать детали, но не выглядеть при этом излишне подозрительной – держать себя в руках и не паниковать без того было довольно сложно в сложившейся ситуации. – Я рада, что вы вернулись с добрыми вестями.
В иной ситуации Элен непременно бы спросила о деталях поездки, но сейчас мысли занимала другая не менее важная проблема. Виззарион давно заметила странные и подозрительные взгляды императрицы на себе, словно эти две женщины, устроившись по обе стороны от трона, пытались дружно выкопать друг другу могилу.
- Я с радостью приму это предложение, - ещё одна улыбка, на этот раз более открытая и светлая.
Лёгкий поцелуй-касание. Элениэль закрыла глаза, когда тень брата наползла на её лицо, скрывая его. Тепло и забота, с которыми он приник к ней, вызывали внутри абсолютно противоположную реакцию. Виззарион знала, что, дойди до брата весть об истинном состоянии дел принцессы, он повёл бы себя иначе. Элениэль слабо утешало, что встреча с братом была короткой. Она уповала на то, что девушки также не станут надолго задерживаться в её комнате и быстро уйдут, стоит императору покинуть коридор перед спальнями. Сейчас она больше всего хотела остаться одна, чтобы получить возможность всё хорошо обдумать, а ещё её душили слёзы, которые она не могла пролить, пока здесь есть сторонние наблюдатели. Она даже не заметила поведения Мередит по отношению к Ясмин, иначе бы непременно вмешалась в происходящее, но испугалась, что подступающие к горлу слёзы – выдадут её хрипотой.

Авелю понадобились все воля, сознательность и сорванное с резьбы, но вновь прилаженное назад, стоило вырваться из залы, самообладание, чтобы не улететь из столицы Остебена в ту же ночь, а хоть немного заняться делом. Да, он сглупил, что сделал сцену на столь важных переговорах, но давайте начистоту: окончательное решение Шейна предложить сестру людям было точно оплеуха бастарду и всем куда более полноправным женихам Элен в Северных землях. Да и люди, несмотря на всё, вряд ли были в восторге от такого пункта сделки. Проблемой межрасовых союзов правителей служили не столько выгода-невыгода потомства, сколько взгляд местных элит на полукровок, доверие и лояльность подданных, положение семьи и инородной невесты в будущем. Без дураков, после всем удачных полуэльфов, которыми графства остебенского побережья, равно как и сильвийского, за последние столетия наводнились настолько, что даже с виду чистокровного эльфа или человека там поскреби – а вот здесь был инородный предок! – дампиры были второй неплохой вариант, и во всех них люди делались лучше и здоровее, а сильные родословные теряли. Но да, политика - не случка племенных кобыл и жеребцов, и Авель был бы лицемером, оброни хоть “а” из такого сорта аргументов, потому что сам не блистал голубизной крови, а прямо таки напротив. Он банально не мог мириться с тем, что Шейн делал с его сестрой и девушкой, которую бастард за кулисами придворной жизни смел считать своей. Он был глуп. Но брат – глупее.
В чужой земле в итоге Авель не сомкнул глаз (спасибо вампирской выносливости, камню крови и тонизирующим зельям), двигаясь подобно зомби на магических нитях: послушно, точно и по делу. Некоторое из того, что вошло в лёгший на стол Северина отчёт, обеспокоило Авеля и без визита на переговоры, он нашёл в городе целый карантин больных Розой и группу разных магов и лекарей, включая некромантов, ковыряющих странные выросты из переродившейся ткани, подобные тем, что они застали в Лунных землях два месяца назад, ища отца Лины.
Он узнал, что несколько вампиров из дипмиссии, обозревавших сбор крови, исчезли, включая прежде очень подозрительных личностей вроде весьма старой и хитрой Виан-отступницы, которую держали только из-за прежнего опыта в кровавой работорговле, контрабанде и прочем наёмничестве, а также за доклады, собственно, их заведению об обстановке в далёких землях. Учитывая сроки, двойные агенты и мутные наблюдатели эти были так же хороши как мертвы, выплыви они хоть на Лимбе в качестве туристов, принимающих солнечно-грязевые ванны в кратере потухшего вулкана. От этих пропаж, равно как и от других вестей, тянулся гнило пахнущий след нескольких крупных наёмничьих групп, включая самую большую картель работников ножа и топора – Гильдию Убийц. “Выглядит как большая игра, – сказал на соображения Авеля Северин, – с большим количеством участников. Возможно, мы смотрим слишком близко и не охватываем масштаба. Посмотрим ещё”.
И с этим Ворон, задремав на часок прямо в кресле в кабинете начальника, когда тот отлучился, ещё планируя что-то обсудить (но, конечно, обнаружив своего шпика спящим даже без ножа с рукаве наготове и открывающегося на малейший шорох глаза, от этой затеи отказавшись), возвращался во дворец, не подозревая о том, что его собственная игра входила в неприятнейшую фазу: фазу вскрытия карт.
Авель, скорее по привычке, нежели из необходимости, заходил с чёрного хода и намеревался переночевать у себя, не извещая слуг у запертой из коридора двери его покоев, но прежде – заглянуть к Элен. В классическом своём виде: “я вот сейчас смотрел на конец света, в сторонке вынимая из реки слепоглухонемых беспомощных котят, но в перерыве решил на минутку забежать”. Каково же было его удивление, когда он услышал из-за скрытой двери в покоях Элениэль знакомые всё голоса и разборчивые разговоры. Какова же радость, что он научился ходить уже без магического света по всем этим тропам среди истлевших мотыльков.
Когда, наконец, эта безобразно объёмная по числу больших персон процессия покинула покои, он не дожидался долго, и вышел, досчитав до ста.
- Я хотел бы начать со здравствуй, но… Элен, что случилось?

Невесёлые вести были чем-то привычным, даже когда они касались его семьи. Элен. Про Шейна Авель закрыл для себя вопрос, когда он действительно предложил руку сестры за хлеба. Он бы понял Лэно. Он не мог понять этого шага.
Но было ещё кое-что, что делало всё ожидаемым для него. Они с сестрой разделяли кровную связь. Не просто родословную, но и первые укусы с ядом на клыках. Поэтому беспокойство пришло к нему чуть раньше, чем он увидел её на постели и услышал слабый подрагивающий голос. И он понимал подтекст каждой фразы за мгновения до следующей, разъясняющей, до самой последней, и даже был готов поклясться, что чувствует запах солёных слёз, хотя никогда его даже не знал.
На "переутомлении" он сел на край кровати, тоже спиной, не нарушая молчания, зная, что это не всё.
На "приказала" поморщился, вспоминая некрасивую историю с переписыванием памяти Шейна.
На "убьёт его" – опустил голову в ладони прежде, чем понял, кого именно. Именно в пахнущие пылью руки он выдохнул свои смешанные эмоции, без заламывания рук и комментариев и вообще любых слов.
Он понял быстрее, чем решился переспросить, голова шпика вообще быстро соединяет два и два, есть на самом деле между ними связи или нет. Брать у простаков средство для чистокровной вампирши было глупо, но у него не было другой возможности. Он зря переоценил риски сохранения анонимности. Они доигрались, не прошло и месяца.
"Нужно сказать что-нибудь прежде, чем она додумает для себя всё и ударится в панику", – подумал Авель, но у него язык застрял в глубине глотки. Он сам себя не мог убедить, что не находится на краю паники. Всё произошло слишком быстро. Он планировал увезти Элен куда-нибудь, когда придёт время, но не был готов столкнуться с необходимостью побега сейчас. У него не было плана. У него не было запасных вариантов. Да у него даже не было проверенного дома, чтобы укрыть её на случай, если всё придётся делать в спешке.
- Это моя вина, – сухим голосом, борясь с комом в горле, произнёс Авель. У него не было особых душевных сил, чтобы сказать что-то ещё: он лихорадочно перебирал варианты, ища выход, и только в процессе понял, что не знает, как вообще относится к своей беременности Элен. Одно дело кувыркаться за закрытыми дверьми, признаваясь друг другу в любви. Другое – сталкиваться с её плодами, которые скрыть куда сложнее. Внушение рано или поздно всплывёт, а слуги заметят: либо недомогание, либо кровь, либо настроение. Перспектива брака при наличии "порченной" невесты и вовсе грозила скандалом, хотя положиться на манипуляции с вином и гипноз было возможно. Боги, да Элениэль ещё не исполнилось символических зрелых лет, а мир уже заставлял её проходить через всё это!..
Нужно было сказать что-то обнадёживающее. Варианты были. Просто неприятные. У них не получалось сохранить статус кво в свете всего. Никак.
Авель повернулся, сталкиваясь взглядом с её спиной и, сперва нерешительно протягивая руки, сгрёб её слабое тело в объятья.
- Послушай, – шепнул он, кладя её голову на своё плечо и гладя по волосам, – всё не безвыходно. У тебя даже есть возможность выбирать, хочешь ли ты ребёнка, есть возможность и избавиться, и сохранить, и даже промыть мозги Шейну.
Шейну, который только что предложил её в жёны за корм своему народу.
Ворон сам верил с трудом.
- Я… я могу найти помощь магов там, за пределами дворца, способных дать тебе возможность усилить забвение или вовсе переписать память, если тебя всё же отправят в Остебен.
А ещё он знал, что такого уровня маги разума и крови, что способны изменить и внешность вампира, и скрыть его сущность и реальность в головах, водятся к северу, в закрытых гаванях и фьордах среди льдин-черепах. А ещё он знал, что обратись он к Северину, как к единственному псионику, который может не переживать за надёжность тайн в дознаниях, которые идут и идут, с вероятностью лепестков ромашки ему снесут голову на месте, потому что измена монарху или измена государству совпадали в сознании почти всех шпиков, и он до сих пор не знал этого старого Лэно. И что даже с этой помощью они будут вечно ходить по тонкому льду и афера будет стоить жизни им всем тем верней, чем больше слоёв лжи они наплетут.
- Мы даже могли бы найти возможность сделать защиту, как та, что спрятана в подземельях внизу, чтобы сбежать, а нас никогда не нашли.
Вопрос был один – время. А его не было. Совсем. И плана у Авеля всё ещё не было. Он пребывал в тихой панике, даже несмотря на просто растерянное лицо.

Да кого он обманывал! Некуда бежать. Из-за вездесущей магии, из-за вездесущих магов вроде – о, чума и холера, когда же он забудется! – Рейнеке – самая далёкая глушь для имеющего деньги и могущество, как на ладони. Конечно, Шейну потребовалось второе похищение, уже из под носа обвешавшегося защитой Лэно, чтобы забеспокоиться, а в отсутствие Авеля и Рейнеке Глациалис не была готова отбиться от налёта. Но…
Боги, как же ужасно зрелище сестриных слёз. Ей нельзя плакать. Такая, как она, не должна плакать.
Авель подтащил её за плечи к себе ещё ближе и попытался сцеловать печали с её лица, но как могут помочь беде поцелуи? Могут ли они по-настоящему облегчить их судьбу? Помочь найти выход? Нет. Поэтому Авель просто обнял Элен покрепче и вернулся к треклятому конструктиву, пока в его голове всплыла хоть какая-то ровная идея помимо "паника-ужас-бежать-лететь-драпать".
- У меня есть идея. Ужасная идея, и надолго нам её не хватит, но… Элен, Шейн не знает о подземельях и избегает старого особняка. Я знаю, что особняк опасен, иначе бы он не сводил с ума сначала Мирру, а потом и Мередит, но подземелья – в подземелья он не сможет телепортироваться, он будет оказываться во дворце. И это если он начнёт тебя искать быстро. Дай мне пару часов – я соберу одежды простолюдин и необходимое, а ещё поищу хоть что-нибудь, чтобы отбить наш след. Бери что-нибудь любимое с собой, но будь готова с ним расстаться, нам придётся бросать вещи, чтобы запутать следы. Придумай себе имя, историю, другой дом, думай иначе, колдуй иначе… Но не подавай виду, пока ты здесь, и не гони слуг. Я знаю, это звучит очень странно, но это способ, который мне однажды подсказали. Верь мне и приходи вниз, в ту комнату, где мы были, после рассвета.
"Подсказал твой похититель", – внутренне поморщился Авель. Кажется, у него не было выхода, даже если он сейчас действительно разорит тайники в кабинете отца, куда тот уносил наиболее ценные книги. Это была его первая остановка на пути: он просто пойдёт, не скрываясь, из своей комнаты, наследит, перероет всё, а потом на чёрных крыльях сделает ещё несколько важных дел, которые отследить будет сложнее. Потому что Авель давно уже не метафорический Ворон, а настоящий. Он может удержать темп, чтобы быть на несколько шагов впереди.

Авель не терял времени, скользя по пустым коридорам или минуя слуг разного ранга как лёгкая тень. Каблуки его сапог не отбивали шаг, потому что Алекто ещё в первые годы их совместной работы научила бастарда ходить на пальцах даже в обуви с жёсткой подошвой, шпорами и подкованной пятой, когда ему требовалась скрытность, укороченные полы его плаща не шуршали и не хлопали слишком сильно, подбитые, как бы это пошло ни звучало и не ломило ему кости в становящиеся всё более тёплыми дни, достаточно мягким и весомым бархатом. Ему придётся расстаться с его сообразно статусу красивой, но практичной одеждой скоро, и Авелю это не нравилось, потому что те немногие вещи, что он имел своими, а не одолженными по памяти кровного родства аморфной короной и проспонсированные казной, он берёг и ценил, не швырялся ими так просто. Камень крови - вот это был предмет необходимости, тусклый альмандин в простой оправе даже внимания на себе не задерживал, лёжа обычно где-то во внутреннем карманце за воротом, пососедству с забытой в нём после последнего визита к невесте брошью. О, это тоже нужно вернуть как-то, жаль нет времени и нельзя оставлять следы и подставлять Сарэлет такой неудобной явкой. Надо фальшиво погрустить о несостоявшемся браке с вульгарной не меньше Глациалис девицей Анри побольше, красивая калла всего-то через час или два будет обронена пролетающей над её садом птицей в пруд лотосов.
Но пока Авель проник, завернув в галерею, параллельную тронному залу, в отцовский “ещё один”, приватный кабинет. С момента касания камня в фундаменте дворца, который, если Ворон хоть как-то ориентировался в пространстве, как раз и располагался где-то под ним, он чувствовал смущение, неуверенность и стыд, проходя мимо и думая заглянуть. Если это была сила охранных чар, то она работала лучше простого “непущать”, но Авель, умом и сердцем помня место как родное и в каком-то смысле своё, всё равно отпирал такие обманчиво-лёгкие створки вишнёвого дерева и проникал внутрь, заставляя старую слепую магию пустить его… По праву крови, не иначе.
Тут лежал слой пыли, не хлопьями, но плотный, и Авель в последние годы не решался его трогать больше, чем в области дивана, на котором спал (и протирал собой порой от усталости), двух кресел и письменного стола. Следы Мирры исчезли из кабинета очень быстро, а слуги про забытое место даже не вспоминали, так что на полках и ящиках и стеллажах с письмами и какими-то документами историю писали авелевы руки.
Библиотека отца на первый взгляд была повторением большой публичной, и целая стена с красивыми переплётами хрестоматийных книг производила нужное впечатление: “ого” и нежелание вычитывать подробнее. Но среди этих книг находились незаслуженно забытые жемчужины, которые в юные годы отцовская контрастно-чёрная и в золоте впротивовес белому и голубому тень не уставала для себя открывать. Кое-что Авель мог понимать лишь значительно позже в жизни. Как книгу о познании собственной изменчивости, помогавшую начинающим анимагам вылезти из природой данный форм. Он был уверен, что найдёт что-то о родовых чарах и проклятьях крови. Его глаза уже видели что-то такое когда-то. Или он просто хотел так думать.
В тайниках отца тоже была какая-то странная, не то шахматная, не то хаотично-упорядоченная логика, в двойных-тройных донышках и изломах книг, по теме или нет, а находились среди копий давно устаревших и малозначимых записок некие важные вещи. Но у него никогда не было времени или наглости рыться. К тому же Эльдар держал важные вещи в копиях в нескольких местах, иногда ссылаясь на ложные или верные хранилища, где были отличные версии. Он был осторожный правитель, его отец, лишь однажды не подумавший верным местом и давший жизнь бастарду. Это не спасло его от гибели, впрочем, ни ошибка, ни верный расчёт.
Искомая книга стояла почти в самом низу, не видная, не нужная, и Авель выудил её с шорохом пыли и соседствующей дорогой и толстой фалмарильской бумаги с шёлковыми нитями. Позади вынутого переплёта что-то вроде как упало, но он поспешил сдвинуть тома менее плотно, но ровно, спеша проверить. Хьёл-эг моуг лан. Магия в линиях крови. Язык тома был доимператорский, очень архаичный, ровесник Хервалиссы, может быть, если не Бэлатора и Луны с Солнцем, но содержание было похоже на нужное. У него будет шанс спросить, в любом случае. Авель взглянул на потревоженные им книги, неосознанно аккуратно задвигая упавший свёрнутый лист за пределы щелей и следов пальцев на полке, и поспешил к столу. Поплевав в чернильницу, каким-то чудом ещё не окаменевшую с тушью внутри (ах стойте, он же туда недавно что-то вливал?), он наспех подточил перо, и, взяв один из пожелтевших листов, поделил его на тонкие полосы и написал несколько сообщений. Последний отрез, размером слишком большой для птицы, но достаточно маленький, чтобы гонцу спрятать в рукав его свёрнутый уголком, Авель высиживал и выцеживал дольше, чем хотел бы, но, скрепив размягчённым в пальцах сургучом без печати, только с продавленными неумело дугами его ногтей крыльями какой-то угадай ещё какой птицы, остался им удовлетворён. В нынешних обстоятельствах. Сквозь пыльное окно он пронаблюдал, пока поломойки оставят в покое зал, после чего вернулся в жилое крыло всё так же не шумя и не подавая виду, пряча книгу, и выкинул в подземный ход книгу с парой мешочков менных монет и ещё некоторыми необходимыми вещами. Никто не заметил, как из покоев бастарда в ночь выпорхнула совсем не ночная птица.
У него было ещё три остановки. Все в нижнем городе, ближе и дальше от предрассветного порта. Красноглазая проститутка с порванной на шее клановой татуировкой и более чем дюжиной следов старых боевых шрамов - выкинутая из налётчиц за что-то, не иначе как за сочувствие мясу, зная их нравы – посмотрела на него со смесью неверия, недоумения и лёгкого пренебрежения, но в лиф платья послание заложила и пошла мимо готовых зацепить её ранних похмельных “жаворонков” и поздних вдрызг пьяных “сов” в сторону рыбацких пристаней. Тусклоглазый и седой что его многие северные птицы алифер, долгие годы, кажется, толком не спавший на своей маленькой, но шумной почте, продал Авелю запрошенных птиц. Птиц северных, птиц южных, птиц хищных и умных, но необученных, и глупых и послушных голубей. Три разлетелись с письмами. Одна – с повязанным Лина Ли куском пущенного на бинты шёлкового платка. Две – один из них ещё совсем молодой кречет – остались в изящной клетке, досыпать последний сон. Они скоро проснулись, возмущённо реагируя на лай сторожевого пса в грязнющей подворотне. Дом одного из шахтёров, того самого, бородатого, с безумной улыбкой и опустевшим за ней взглядом, такими знакомыми Авелю, пах нищетой, отчаянием и помойкой, но у него не было лучшего варианта. Самые чистые одежды бунтовщика и пропахшее рыбой и мидиями платье его младшей сестры, поскольку одежды других членов теснящегося в дыре семейства не пошли бы Элен даже на выстрел, были реквизированы. Авель смёл пепел и золу из захлебнувшегося в нём очага в мешочек, который ранее применял для лаванды, чтобы отпугивала с его одежды блох и моль. Ещё ему понадобилась сумка, но он нашёл только старые поясные котомки торговки мидиями. Почти весь неприглядный улов, не умея ещё грузы помимо одежды и оружия на теле забирать с реальным обликом в анимагического себя, Авель оставил в пустой бочке из-под какой-то гадкой смолистой жижи, возможно помоев, в переулке ближе к воротам, наземная дорога от которых убегала мимо рыбацких деревень в сторону Неприступного сердца Агнессы на подъездах и дальше, обрамляя остров дугой. Одежду и клетку птиц он взял с собой, возващаясь по краям Серебряного и Золотого квартала, через парк, где в кустах и посадил пернатых на время. Будут славны северные ночи, летом они были не очень тёмными, но и значительную часть дневного и вечернего времени вместо яростных солнечных зарев занимали сумерки и приятный полумрак, когда небо было светло, но кожа не горела и горло не саднило от жажды, к тому же утренняя тень от гор над Мирданом висела почти до полудня.
Усталый и пахнущий гадостью самых мрачных улиц, Авель вернулся во дворец – в подземелья дворца – спустя несколько долгих часов, когда петухи пели обы зареву рассвета.
- Я рад, что ты решилась, – произнёс устало, но всё же радостно Авель. – Я подготовил нам кое-что для побега, но самое важное начинается сейчас.
Он расправил из мешка ком одежды, который нёс через почти весь город, не решаясь прибегнуть ни к лошади, ни к чему-то ещё, минуя тихо ленивые под утро дозоры.
- Снимай всё до нательной рубашки – и переодевайся, – сказал Авель, сам недовольный этим раскладом, но не готовый ударяться в объяснения и расшаркивания в столь важный час. На пол ударились также проеденные солью полусапожки чуть большей, чем у Элен, грубой ноги. Свои сапоги Авель был вынужден оставить, разве что сменив часами ранее на убитые по Лунным землям два месяца назад.
- Я сейчас вернусь за кое-чем, а ты… Ну, ты знаешь.
Авель шёл по знакомому пути, на ходу переодеваясь и бросая свои вещи на пол, не тратя время, зная, что соберёт на пути назад. Книга и деньги лежали на тех ступенях, на которых он их оставил. Он вслушался в гулкий мрак подземелья, в стены, вгляделся в очень-очень явно натоптанные им с Элениэль в буквально считанные дни тропы среди праха померших от какой-то неведомой жути мотыльков. Эта пыль, как и пыль в кабинете отца на корешках книг и выступах полок, принадлежала им. Не Шейну. Не Мередит. Не Мирре даже. Ему и Элен. И они забирали с собой кое-что важное сегодня вместе с ней.
Он листал древний том находу, ища в иллюстрациях знакомые образы, а ногой поддевал тяжёлые вещи и кидал их на локоть. Что-то упало и оглушительно пропрыгало по каменному полу. Авель поднял камень крови и повесил на шею, пряча в растянутый и тонкий ворот простяцкой рубаки поглубже, радуясь, что не променял на цепь когда-то прилаженный на задании взамен порвавшейся чёрный шнур. Время замерло на месте. Он как будто спал наяву, слишком спокойный, слишком уставший, слишком утомлённый неведомым, простиравшемся в будущем перед ним, с более-менее ясными действиями лишь на пару часов. Но они решили. Они должны бежать. Попробовать сохранить себя и то, что может стать, а может и не стать их ребёнком.
Ребёнков Авель много раз отчасти очень зрело, отчасти крайне максималистично проигрывал сценарии своей жизни. В одном он был гвардейцем, или солдатом одного из орденов, стяжающим славу за верную службу. В другом он был искателем приключений и коллекционером. В третьей он подавался в морские путешествия и объезжал весь мир. Частью своих фантазий Авель поделился с отцом, на что получил серьёзный ответ, что про жизнь из одних приключений он загнул и его принесёт в родное гнездо, не минет и лет двадцати. На пламенную клятву о том, что у него никогда не будет семьи, потому что он бастард, а его детям быть бастардовыми детьми будет ну совсем неприлично, отец долго смотрел куда-то сквозь вишнёвые двери и качал головой с задумчивым и грустным лицом, как будто представлял себе всё как-то иначе, нежели видел его незаконнорожденный сын. Иногда, впрочем, в фантазиях Авеля у него была дама сердца. Она была не обязательно вампиром, не обязательно долго, и их любовь, несомненно, была красивой и трагичной историей, о которой он бы вспоминал до конца своих дней со сладковатой горечью в сердце. Да, Авель был мальчиком, зачитывавшимся трагедиями, вымышленными и реальными, и его герой был тоже трагическим. Чего он себе никогда не представлял, так это то, что он, марая рукой свои волосы в более тусклый сероватый цвет с помощью пепла из бедняцкого очага, в обносках и в спешке, будет увозить доставшуюся ему волей небес и братцевой тупостью принцессу, носящую его ребёнка. Бастарда бастарда, которому не следовало бы существовать.
И что ему будет вообще непонятно, что теперь с жизнью делать.
- Ты готова? – спросил, спускаясь в комнату с краеугольным камнем барьера, Авель. Его одежда, за исключением ножен кинжала-ловушки (а меч и остальное оружие он вынужден был оставить), полетела на пол как тряпка. – Нам осталось только снять… э-э-э… вот этот вот артефакт, примерно запомнить его расположение в постаменте, знаки, и мы уходим. Ты… ты как, Элен?
Готова ли сжечь мосты, бежать, путая следы, рискуя жизнью, просить укрытия у страшного кошмара своей матери и всех приличных аристократок, родить ребёнка, в конце концов. Которого никто даже не ждал. Да и хотел ли? Счастливый отец вот после двух суток без сна, которые выпивали силы из камня крови стремительно, хотел упасть в подушку лицом и орать так, как он научился отнюдь не в трагедиях.

Для ходящего по лезвию ножа парня у Авеля, учитывая весь его темперамент, было какое-то аномально спокойное дыхание и верная, не дрожащая рука. Мало было архаичного языка, который нужно было расшифровать, так ещё и его мысли то и дело пытались сорваться с цепи и вновь скакать табунами диких лошадей по любым степям, кроме извлечения защитного артефакта. Сухим тихим голосом он начал читать с книги формулу отмены барьера. Слова на вампирике, с их несмягчёнными гласными, отрывистыми слогами и то мягкими, то аж порыкивающими окончаниями гудели, отталкиваясь от стен небольшой каменной комнаты. Загоревшиеся от крови недели назад линии моргнули раз алым, а потом сделались небесно-голубыми и начали втягиваться в кристалл, утопленный в камень постамента.
- Проклятье, я не взял ничего, чем можно было бы их перерисовать… – выдохнул Авель, глядя на гаснущие контуры помещения. В конце концов, погас и рассеянный свет, собравшийся в кристалл. Бастард попытался прикоснуться к нему руками, но посмотрел на Элен и кивнул ей, а сам раскатал запасную безразмерную рубашку, чтобы из сумки не торчал бок потенциально драгоценной вещи.
Перед уходом он бросил ком их старых вещей на пустой постамент и, посмотрев на мигающий – он держал его слишком долго – магический огонёк над головой, отменил заклинание, оставив освещение заботам сестры, а сам раскрыл руку и сформировал огненный шар большего жара и силы.
- Боюсь, это не последняя жертва, что ожидает нас, – произнёс Ворон и опустил огонь на вещи. Золотое пламя игриво и голодно схватилось за черные и белые дорогие ткани и начало разгораться настолько, насколько позволяло спёртое пространство и стоячий воздух подземелья дворца. После того, как они прогорят, в эту комнату долго будет сложно войти и обследовать, по крайней мере не без помощи магии, которой Шейн владел, не владея смекалкой при всём. Но пока Авель стоял, глядя в более ярком свете на преображение сестры. Слишком красивая. Без дефектов, уродств, мозолей и шрамов, с молочно-серебристыми локонами волос.
Он снял с пояса мешочек с сажей и пеплом, достаточно напитавшимися ночной, портовой и подземной свежестью, чтобы из сыпучего порошка стать липкой кашицей. Авель взял пригоршню в свою руку, передал Элен, и сказал:
- Вотри как я, и равномерно расчеши пальцами по длине. У нас слишком запоминающаяся внешность, но в свете факелов и простяцкой одежде, с этим, может, сойдём.
Из смоляного чёрного его подраставший из-за пренебрежения и безразличия хвост волос стал невзрачного, более тусклого и серого оттенка. Авель чувствовал, как воздуха начинает не хватать, и разок взъерошил волосы, кидая в костёр ленту, прежде чем подхватить вещи с пола и сестру за талию, деликатно, но настойчиво толкая посреди важной процедуры на выход.
Они вышли в уже совсем светлый мир с небом бледно-василькового цвета и ореолом ослепительного и величественного зарева. Для Элен у сестры горняка нашёлся давно потерявший белизну глубокий шаперон, а вот самому Авелю придётся терпеть свет дня, и прикрытие из грязно-чёрных, нарочно взлохмаченный и неопрятных волос, налезавших, если не поправлять, прямо на нос не привыкшими ещё к пробору некогда короткими прядями, помогало бы ему в этом. Мало.
Они шли над сточными каналами по городскому парку, примостившемуся между естественной защитой гористых уступов и сегментами некогда многослойной стены, которую отстроили Камэль, объединившись лет четыреста или пятьсот назад против внешних неприятелей. Птицы из клетки уже совсем проснулись, и Авель был вынужден унимать их, особенно кречета, перед тем, как выбрать направления, чтобы их отпустить.
- Луна моей жизни, – пусть формулировка была пафосной, Авель произнёс её серьёзно, со сдержанной нежностью, искренне, –  ты же взяла личные вещи с собой? Самое время.
Тубусы были небольшие, но сохранность вещей была не так важна, пусть их обронит птица где-угодно за городом. Лишь бы задать направление поисков.
- Какое имя выбрала ты? – спросил он чуть позже, когда, забрав пустую клетку и выбросив её на краю трущоб, они отправились за последней частью их груза. Торба из-под одежды, в которой Авель спрятал книгу и завёрнутый артефакт, была достаточно хороша для путешествия одного налегке, но звенящие деньгами кошели требовали того, чтобы их разделили и перепрятали, а ещё потратили на еду в путь и бытовые мелочи на первое время. – Я думаю, нам надо брать созвучные, но мне в голову лезут только глупые и старомодные.

Использовано - заклинание Огненный ореол на 35 маны.

Отредактировано Авель (22-08-2017 23:16:13)