Как выглядит счастье? Какое оно имеет вкус? Элен не успела распробовать. День свадьбы императора уж неделю как отшумел, а принцессу всё терзали отголоски. Шейн не лез к ней с расспросами – был слишком занять делами, которые по обычаю важнее семьи, раз уж теперь у него пассии из народа не было. Оно и к лучшему. Элениэль не смогла бы объяснить своих попыток избежать с ним встречи. Сослаться на то, что сам факт восседания бывшей наложницы на её месте подле трона ущемлял её и давил обидой? Да, наверное, так было бы реалистично. Но время от времени мысли принцессы возвращались к реальной проблеме – Авель. В день свадьбы императора они позволили себе слишком много, а по законам – так и вообще недопустимое и запретное. Мысли о нагоняющем их наказании посещали голову принцессы и бастарда, наверное, в равной степени, но Элен не смела их озвучить. Слишком многое тревожило её в последнее время. И всё же… О содеянном она не желала, потому что именно в тот момент, забывшись, она почувствовала тёпло, переливающееся внутри тёплыми цветами. Кажется, это и называется счастье? Но с лучами восходящего солнца, прожигающего с нежной вампирской плотью марево единства, таил построенный ими ледяной замок, а они оставались в нём, рискуя захлебнуться собственной дерзостью и смелостью.
Виззарион не знала, что в этой ситуации правильнее всего. На пару с Авелем заметали следы, как могли. И Элен каждую секунду пыталась себе доказать, что никто и ничего не узнает, что император слишком занят и по своему обыкновению не видит дальше собственного носа. Пусть ничего не замечает – ей будет спокойнее. Но где-то глубоко внутри ей хотелось, чтобы их связь не была тайной. Разве она это заслужила? Своим послушанием, преданностью и покорностью. Жаться и ютиться по углам в тени, чтобы никто не увидел, не заметил и не доложил императору. Она так долго пыталась быть примерной дочерью и сестрой, что потеряла себя в навязанной ей правильности и чуть не утонула в семейной жизни с таким, как Анри. Что было бы с ней, если бы не вмешался Авель? Ворон появлялся в её жизни всегда, когда у неё опускались руки. И намного чаще, чем Шейн, который никогда и ни при каких обстоятельствах не должен был ускользнуть куда-то в сторону. Может, и Глациалис была права, когда говорила, что рождена принцесса была не для Шейна, а старшего сына Эльдара?
Мотнув головой, отгоняя от себя мысли, девушка сделала глубокий вдох. Ей понадобилась неделя на то, чтобы собрать все мысли воедино, а сколько понадобится ещё, чтобы принять окончательное решение, а ведь она даже не знала, что пытается решить и к какому выводу стремится. Одной ночи оказалось достаточно, чтобы перевернуть всё с ног на голову, но почву из-под принцессы выбили значительно раньше. И вместе с Мередит, будто бы тяжёлый камень, привязанный к тонкой лодыжке, тянули глубже в вязкую топь. Авель выдернул её, не позволив увязнуть и захлебнуться, но, находя утешение друг в друге, увлеклись настолько, что оба зависли над пропастью и в любую секунду с новым шагом или старым могли сорваться в бездну, разбившись об острые камни.
После расставания с Авелем в тот день ей не спалось. И она не столько боялась, что вести об этом дойдут до Виззариона, сколько думала, что им делать дальше. И всё же… стоило служанкам потревожить её покой, как в комнате принцессы тут же начали переставлять вещи – она открывала свободный доступ к потайному проходу. Знал ли о них кто-нибудь в этом дворце?
Элениэль не знала, воспользуется ли ими когда-нибудь ещё, будет ли сминать мягкими туфлями ковёр из мотыльков и собирать их подолом платья, но с одной частью приготовлений было покончено. Авель предупреждал её о возможных проблемах ещё до того, как она сделала свой решительный шаг. Будет ли она так же, как тогда, без опаски смело ступать? Есть ли у неё на это силы или дочь Мирры, не привыкшая поступать решительно и дерзко, вновь попытается спрятаться за чужую спину, выжидая спасенья? Один раз она уже покинула дворец по собственной воле, но и тогда всё пыталась не самостоятельно, и выискивая помощь у других, прятаться. Может, стоило уже начать учиться поступать не как ребёнок? После смерти Мирры для взросления появился повод, а после связи с Авелем – ещё больше. Это и её вина тоже. От их секретности зависит – узнают о происшествии и не обрушится ли гнев Виззариона на голову бастарда.
Всё было бы просто, если б не сложности и периодами рвущееся где-то в груди девичье сердце. Всё не так, не правильно. И пролитые слёзы в паланкине, несущем её из храма во дворец, казались до горького привкуса оправданными. Прячутся, как воры, в собственном доме, не смея позволить себе немного счастья, словно отнимают его у Владыки! Ей хотелось большего, но позволить не могла. Охваченная мимолётным окрыляющим чувством влюблённости и счастья, она кинулась с усердием вышивать на платке белый цветок хризантемы и уже собиралась вышить собственное имя, как вовремя вспомнила – нельзя. Все традиции и обряды, что вбивались ей с детства в голову как «правильно» и «так подобает», пришлось отложить. Без доброй воли на то императора она не имеет права отдавать себя другому мужчине, даже если это уже произошло.
Она для себя решила, что больше не станет причиной для сплетен. Всё изменилось и сейчас, как никогда, меньше всего она имела право отступать и тушеваться. Первые тайные встречи… Неловко и стыдно. Как реагировать? Как себя вести? Напряжено. Волнительно. В эту первую тайную встречу, казалось, её сердце билось тревожнее, чем в переломный день, а что изменилось? Они смотрели друг на друга иначе, и в голове наползающее счастье граничило с опасениями – что, если узнают? И все тревоги тонули в тот раз, стоило Арратсу, не наглея и не бросая вновь в омут с головой, мягко и тактично через милые нежности напоминать о себе. Они оба ступили на тонкий лёд и опасно балансировали на скользкой поверхности. Авель протянул ей руку, а она пыталась найти в себе немного решительности, чтобы довериться снова. И так легко касалась пальцев протянутой руки, словно боялась допустить очередную глупость, но быть притянутой к его груди и оказаться в объятиях снова – слишком приятно до тёплой беззаботной улыбки и настойчивого желания сделать объятия крепче.
С каждым днём император давал своей новоиспечённой жене всё больше прав во дворце, не обременяя сестру лишними хлопотами. Она лишь успела расслышать, что планируются некие изменения по планам Мередит в старом поместье, но сама туда отправляться не хотела. Там погибла её мать. Элениэль не смогла пересилить себя и поехать в старое имение даже в день её гибели, предпочитая наведываться в гробницу к Мирре. А уж чтобы там что-то делать… Раз бывшая наложница напросилась на работу – пусть её исполняет. У Элениэль хватало забот и обязанностей, оставленных ей императрицей-матерью. Когда-нибудь ей придётся передать их Мередит все до единого и, если верить слухам, то почва для будущего наследника уже готовилась. Не совсем удачно – Элениэль слышала слухи, распространяемые молодыми служанками и пыталась их всячески пресечь на корню, не испытывая удовольствия от услышанного. А ведь в момент единения с Авелем ей даже понравилась мысль, что день был её, а не Мередит! Стоило бы порадоваться промаху наложницы и тут, но хлопот хватало.
Свободное время принцессы вновь занимала вышивка. Ей хотелось дать что-то взамен на любовь и ласку, чтобы Ворон, привыкший к тому, что во дворец у него по-настоящему нет ничего своего, не забывал об обратном. Элениэль долго думала, что будет менее примечательным, но в то же время может иметь смысл для них двоих. В голову пришло изображение старого герба Виззарионов. Элениэль помнила, как бабушка рассказывала о том, что когда-то давно в их роду слились два клана – Камэль и Арис. И тогда герба двух домов объединились, символизируя союз двух кровей. Виззарион не могла создать свой собственный герб, используя символику Камэль и Виан – слишком велика была отсылка к Иль Хресс и её похождениям в Мирдане, но использовать старый герб, почему бы и нет? Главное - вложенный смысл.
Чтобы иметь перед глазами точное изображение старого родового герба, Элениэль направилась в библиотеку, надеясь найти в старых книгах ту самую – со сказками из детства, столь полюбившуюся ей ещё с того времени, как супруга Кахелиса была жива. Элениэль помнила, что на обложке значился тот самый герб, нелюбимый педантичными вампирами Совета.
Путь до библиотек пролегал по запутанным коридорам замка. Наступающий вечер с заходящим солнцем и относительно тёплый воздух в сочетании с хорошим настроением – прекрасный повод если не прогуляться в парке, то пройтись в максимальной близости к природе. Открытый переход казался идеальным вариантом совместить одно с другим, но путь в библиотеку оборвался звучанием знакомого голоса.
- Элен…?
Принцесса подняла голову. На расстоянии нескольких метров, не отводя от неё взгляда, стоял император. Со времени его свадьбы им не доводилось общаться. Пересекались пару раз и вскользь, а в остальное время Элениэль старательно его избегала. Куда деваться теперь? Поначалу принцесса хотела поклониться и попросить прощения, а после спешно воспользоваться другим проходом, но… злость на брата постепенно угасла, а его внешний неподобающий вид в сочетании со свежими слухами – скорее был подтверждением правдивости, нежели опровержением.
- Кто же знал, что тогда мне нужно было выбрать тебя…
Элениэль опешила. Она остановилась подле императора, не зная, как реагировать на его слова. Да и стоит ли? Девушка чувствовала явственный винный запах и по внешнему виду Виззариона прекрасно видела, что он немного не в себе. Воспринимать его слова всерьёз было бы чревато. Бытует мнение, что пьяные говорят всегда то, что на самом деле думают, и они будто открытая книга. Несколько месяцев назад принцесса могла бы наивно предположить, что Виззарион действительно успел пожалеть о своём выборе и что у неё, возможно, есть скользкая надежда вновь оказаться рядом с ним, но теперь это ей не нужно.
Гордо расправив плечи, Камэль отгородилась от нетрезвого мира владыки.
- Вам стоит отправиться в Ваши покои, Ваше Величество, - сдержанно, отстранённо со сведённой к минимуму необходимостью смотреть на него. Элениэль старалась держаться и слишком решительно нырнула вперёд, планируя обогнуть императора.