Это должен быть её праздник. Её день. Элениэль, всё ещё нервничая, сжала юбку платья, чей цвет был далеко не праздничным. Ей не позволено надевать чёрное, лишь использовать элементы в одежде, выполненные в этом цвете, но и так принцесса не смогла себе позволить хоть где-то оставить напоминание о том, что могло быть и что не случилось. Главный тожественный наряд шился не для неё, но и ей перепало новое платье, пусть и не такое изысканное, как будущей императрице. Скромный подарок от Лэно, представитель чьего клана когда-то мог бы стать её женихом. Лёгкая материя цвета снега в лунную ночь – чуть голубоватая, и такая же воздушная, с тонкой оборкой из полупрозрачной чёрного шифона и подъюбкином из той же ткани. Широкий пояс утягивал талию, выделяясь лишь материалом и рисунком на нём – того же цвета, что и платье, атласный с рисунком  серебряный хризантем. И ещё одно горькое напоминание о чужом празднике – узкая чёрная шифоновая лента на груди и скромный бант. С открытыми плечами всё ещё прохладно, пришлось надеть белый плащ и в гордом молчании ждать окончания ненавистной церемонии. Элен не хотела уронить лицо и стойко пыталась выдержать празднество.
Характер, закалённый смертью матери и бездействием братьев, дал слабину, когда они возвращались во дворец. Её паланкин оказался почти в конце колонны. За ней только чиновники и Советники, а впереди, отделяя их рядами гвардейцев, ехал брат с молодой женой. Виззарион ждала, когда всё закончится, и она сможет уснуть, чтобы хотя бы на время забыть о том, что не свершилось. Хорошо, что она едет одна, а иначе бы было ещё тяжелее постоянно держать маску. Элен успела обронить несколько невыплаканных слёз перед тем, как её качнуло, и паланкин резко остановился. Принцесса испуганно переполошилась и выглянула наружу. Толпа разгневанных людей и вампиров, метавших в них, что попало, и хуже того – эта толпа отделяла её от брата, а никто и не подумал подойти к ней и всё объяснить, успокоить.
Гвардеец, которого отправил к ней Харука, пришёл слишком поздно. К тому времени простолюдины успели пробить цепь из стражников и кинуться к паланкину, который мужчина нашёл уже сильно изуродованным и перевёрнутым, а там могла раскачиваться она, не окажись рядом Авеля. О ней подумали в самую последнюю очередь, дав щедро времени на то, чтобы испугаться и в панике не суметь сотворить даже защитное заклинание, чтобы хоть как-то обезопасить себя, раз с этим не справились воины.
Она не винила Карателя, знала, что его обязанность – защищать императора и императрицу, а она кто? Всего лишь ещё одна венценосная особа, которая не так уж и важна при наличии новой госпожи Севера. Элениэль почувствовала себя Миррой, что пыталась выживать все те годы, когда убили её поддержку – супруга, и оставили за троном при сыне. Бесполезная, никому ненужная. Никто особо и не плакал по поводу её смерти, а ведь она честно справлялась со своими обязанностями регента, пока брат не взошёл на трон. И многим лучше него, пусть и подпустила к себе слишком близко тех, кого вообще не стоило подпускать никогда и никак.
Камэль старалась не плакать хотя бы навзрыд. Перепуганная, брошенная, она жалась к груди брата, которого тоже не было рядом, когда ей больше всего нужна была поддержка родни. Ей самой пришлось стать опорой и теперь она не находила себе места, не находила утраченного спокойствия – маска не может держаться вечно, когда-то она треснет.
В спешке она потеряла свой плащ, перепачкала платье в стекающие с плаща брата остатки торжественной встречи, но не обращала на это внимания. Всё, что свалилось на неё за последний месяц, занимало мысли принцессы. У Элениэль хватило гордости и сил не биться в истерике и не рыдать, уткнувшись лицом в грудь брата, а только пусто смотреть перед собой в ночь, не различая ни звуков, ни запахов.
Сиплый голос Авеля. Девушка подняла голову, услышав своё имя. За первой волной уходящего страха и самобичевания она прочувствовала его усталость, но не понимала, что могло так вымучить бастарда. Она и не заметила, как провела большую часть дороги в молчании, закрывшись в себе, и только теперь нашла в себе силы вытереть лицо от подсыхающих слёз на щеках, и посмотреть на вампира.
- Я не хочу возвращаться, - Элен опустила глаза. Прогулки безопасным путём, вдали от бушующих на площади смрадных страстей, она явственно поняла, что не хочет видеть ни императора, ни его молодую жену, с которой так и не смогла подружиться. У Виззарион она вызывала отторжение, как и брат, который при наличии новой невесты изменился лишь чуть из собственной прихоти. – Ты.. голоден? – попытка думать о чём-то другом. Самый актуальный вопрос в свете последних событий, вот только ждали его больше голодные вампиры за стеной и на площади – вот кто не имел возможности пить кровь не, потому что наказывал себя, а потому что не мог..

Элен и не искала прощения. Перестала давно. Она долго думала о том, как бы всё сложилось, не убеги она из столицы ради собственного благополучия. Это была её маленькая прихоть – немного пожить в своё удовольствие без масок и необходимости всегда и всем повиноваться, как учили, а не как хотелось. Немного позволила того, чем жил её старший брат, ведь корона ему совсем не жала и, кажется, была лишней даже сейчас. Что она могла сделать? Подыграть Совету и пойти у него на поводу, выскочив замуж за Анри? Долго бы она прожила с ним или, попав под горячую руку, и как быстро смерть настигла бы её мать, которая непременно решила бы прикончить такого зятя, чтобы избавить дочь от мучений? Она уже подыграла Бойеру и брату, и что вышло из её кукольной партии? Смерть двух невинных.
- Трёх.. – она уже знала, что вместе с возлюбленной Шейна погиб и не рождённый наследник. Это право – быть первой, у неё не успели отнять, но Виззарион не чувствовала лёгкости или радости. Ей немного жаль обращённую, чья красивая любовь оказалась недолгой и привела её к холодной земле.
Косые взгляды, под которыми принцесса возвращалась в столицу, преследовали её до сих пор, но Камэль уже свыклась с ними, понимая, что они никогда не исчезнут, а заслужить новое доверие слишком сложно, а ей и не хотелось. Достаточно власти, которую она тянула, сидя не на своём месте, когда могла бы со ступени императрицы заправлять всем, пока супруг страдает от апатии и нелепо тратит своё существование.
Побег не простят, но возвращаться всё равно не хотелось, и от ощущения смутных объятий брата легче не становилось, а она и не пыталась прижаться сильнее.
- Ты мне врёшь, - спокойно и без обиды в голосе; она даже не подняла головы, чтобы найти его глаза и заглянуть в них, смотрела перед собой. Связь, что успела установиться с первого укуса, не исчезла. Элениэль научилась не обращать на неё внимания, пока они были порознь – ничего путного она не получала, но в нынешней близости и проблемах, от которых она пыталась отгородиться, это немного тревожило принцессу. Девушка не попыталась навязать вампиру своё мнение и настойчиво подсунуть ему шею или запястье – не осознала до конца, что для неё важнее: он или свадьба брата и события на площади, а потому находилась в пространстве между ними, отсутствуя мыслями и там, и здесь.
Камэль перевела взгляд на лужайку. Она, как в трансе, уделяла внимании лошадям, вольно ступающим копытами по молодой траве. Она и сама бы не отказалась пройтись по ней босыми ногами и почувствовать прохладу земли, которая не успела прогреться. Посмотрела на конюха многим позже, когда ему её представили, и немного выпрямилась. Открытое платье не скрывало цепочки с огранённой каплей – на ней всё ещё болталось старое обручальное кольцо, в котором больше не было надобности. Элен подумала о том, что пора бы от него избавиться, но посчитала, что будет странно, если она бросит его здесь и сейчас.
Девушка отрицательно мотнула головой на просьбу и пытливый взгляд юноши. Того, что она хотела, он не мог ей дать, а мелочью утруждать не хотелось. К чему это, если вскоре ей придётся снова оказаться во дворце и держать маску, сил на которую не было. Виззарион почувствовала небольшое давление со стороны бастарда и перевела на него взгляд.
- Пусть ждут. Император с Императрицей для них важнее, а они, я думаю, уже давно добрались до дворца, - Элениэль неосознанно чуть дёрнула плечом – она всегда так делала, когда тема разговора была ей неприятна, словно на плечи накинули грязный и неудобный плащ, и хотелось его поскорее сбросить. Запал Советников выдать её замуж заметно поубавился, как только Император вернулся во дворец. Они перекинули все силы на него и вот успешно добились одного брака, позабыв пока о ней. Женихов осталось заметно меньше. Артур, который помогал ей с побегом от Глациалис, и Авель, если он ещё не передумал. Анри загнивал в темницы после неудачного переворота; о его смерти девушка не знала, а Бойер нашёл себе пассию.
Виззарион положила ладонь на щеку бастарда и впервые за долгое время всмотрелась в его лицо. Уставшее и пыльное с дороги. Она почти забыла, когда в последний раз так близко разглядывала его. В царстве Глациалис, где она тоже не находила себе покоя, пока не оказалась рядом с ним.
- Мы можем немного задержаться, чтобы ты успел поесть, - вторая её ладонь накрыла руку брата, что держала поводья, и чуть надавила, чтобы уздечка перестала направлять лошадь и позволила уставшей кобыле остановиться.

Найди принцессу… Хару с ног сбился, а нет, простите, с копыт сбилась его несчастная лошадь, на которой он вынужденно разъезжал по всему городу, чтобы разведать обстановку и отдать новые приказы, где надо. Первым делом он отправился на Алую площадь, где людей стало заметно меньше. Гвардейцы разгоняли последних. Там же он нашёл перевёрнутый паланкин принцессы и от досады пнул бы его, позволяя себе скудное проявление эмоций, но остался в седле, осмотрев немного свысока свою ошибку. Гвардейца, которого он послал за Элениэль, вампир нашёл, но слушать его попытки объясниться не стал. Потом. Он должен найти девушку.
Опросив людей, он узнал, что Виззарион успели увезти в суматохе, когда воины были заняты прорвавшейся толпой. И увёз не кто иной, как сам незаконнорождённый, куда – неизвестно, но точно не той дорогой, что он выбирал для своих людей и принцессы. Ариго хмурился и устало потирал глаза, думая, что ему делать. А тут ещё пожаловал гонец с плохими вестями, словно ему мало пропажи сестры императора. Анри мёртв. Чокнутый дядя Шериан сбежал, а ему вместе с ведром помоев вылили бочку проблем, которые он не разгребёт за одну ночь. Записка, оставленная убийцей, не нравилась ему ещё больше.
Часть своих людей, после разборок на Алой площади, он отправил не прямиком в баню, чтобы смыть с себя гражданскую награду и погоны из потрохов, а обыскивать город. Они должны найти след сбежавшего чистокровного, и раньше, чем он успеет добраться до императора или принцессы. Неизвестно, кто теперь его интересует больше. Камэль побеспокоился о семьи и жене, отослав троих своих ребят домой, под предлогом голодного бунта и чтобы никто из них не обмолвился о её дяде, но ждал возможных гостей до его возвращения. Сам он не мог приехать домой и убедиться в том, что с супругой и детьми всё в порядке. Он чувствовал себя виноватым, но, чем дольше не получал никаких вестей о принцессе, тем сильнее чувствовал, как верёвка затягивается на его шее.
Усилив охрану на всех переходах из Серебряных кварталов, Кречет отправился на поиски принцессы. Элен кое-что забыла, когда спасалась бегством вместе со своим братом. Плащ послужил ему, пусть и недолго, но маг смог указать направление, в котором увезли девушку. Псы не справились – в чане запахов любой нос чувствовал смрад. Мужчина предположил, какой дорогой могли выдвинуться вампиры, и надеялся, что им на пути не встретились другие голодные вампиры.
Он отправился им навстречу. Злой. Хмурый. И недовольный. Харука возвышался на спине Риго, и смотрел на подростков, как отец, который готовится отсчитать двух негодников за потраченные нервы обоих родителей, но не имел того статуса, чтобы так легко отвешивать отрезвляющие подзатыльники, а хотелось бы.
Авель заговорил раньше, чем он успел вставить слово. Мужчина сделал глубокий демонстративный вдох, чтобы успокоиться, но его голос и слова прозвучали всё равно жестко.
- Надеюсь, что «нужно» обошлось без происшествий, - вампир придирчиво осмотрел принцессу, которой в не самую тёплую ночь пришлось ехать с открытыми плечами и руками, подставляя их прохладному воздуху. Он бы отдал ей свой плащ, но вовремя вспомнил, рефлекторно потянувшись к отсутствующей заклёпке, что испортил его и выбросил ещё в Серебряных кварталах, а с тех пор он ничуть чище не стал. Ариго обратил внимание на объятия и близость, в которой находились подростки, это не похоже на попытку успокоить, и он знал значение этих объятий.
Промолчал и отвёл взгляд. Он мог бы отсчитать их и сказать об опасности, которая нависла над всем семейством с побегом Виктора, и упомянуть скоропостижную кончину Анри, но и об этом умолчал. Ему жаль Элен. Для неё сегодня был тяжелый день. Хватит с неё событий на сегодня. Каратель не может утаить подобных новостей от императора, но с ней решил пойти на небольшое преступление. У неё хватит почвы для ночных кошмаров, пусть хотя бы эти двое не посещают её этой ночью.
- Император беспокоился о Вас, - обратился он к принцессе, когда развернул лошадь, чтобы та шла немного впереди. Вампир не стал пересаживать девушку к себе. Ей, кажется, и рядом с бастардом было вполне уютно. – Праздник… - он запнулся. Называть что-то подобное «праздником» язык не поворачивался. – Думаю, что Император вместе с его супругой уже в своих покоях, отдыхают после церемонии. Но я не уверен.
Советников и гостей удалось довезти до дворца. Не такими опрятными и парадными, какими они были изначально, но их успели привести в подобающий вид к продолжению торжества, которое Харука считал неуместным в свете последних событий.
Он не мог знать наверняка, что происходит во дворце. Распрощавшись с Императором в Золотых кварталах, мужчина занимался проблемами и не думал о том, как хорошо гулялось остальным. Его волновала принцесса, семья, Виктор и многое другое.
- В любом случае… нам пора возвращаться.
Оставшуюся дорогу до дворца Харука молчал. Он никогда не отличался болтливостью, и откровенно наслаждался тишиной после шумного провода жениха с невестой. Возможность услышать слабый шорох молодой травы – верх наслаждения, как и почувствовать свежий воздух.
Уставшие лошади остановились у дворца и неохотно последовали за конюхом, лишившись своей ноши; они бы и тут остались ночевать, только бы больше никуда не идти. Кречет не успел переступить порог, как ему навстречу выбежал слуга и передал слова Императора. Вампир коротко кивнул и, бросив взгляд на принцессу через плечо, сказал:
- Ваш брат желает Вас видеть, - ни тени эмоций. Его отдалённое недовольство спряталось где-то глубоко. Он хотел поскорее исполнить свой долг и отправиться домой, чтобы лично убедиться в сохранности своей семьи, а уже после продолжить поиски беглеца с новыми силами.
Камэль проводил обоих в тронный зал. От празднества осталось множество цветов; лепестки, словно природный ковёр, устилали пол, напоминая белые хлопья снега на чёрной голой земле. Гости покинули дворец. Уже слишком поздно, чтобы извиняться перед ними за опоздание и объясняться.
Харука прошёл немного вперёд и преклонил колено.
- Ваше Величество, принцесса доставлена во дворец, - отчеканил, но так и не выпрямился, чувствуя, как под латами слипнувшийся поддоспешник неприятно царапает грязную спину.

- Всё хорошо, - Элен кивнула и слабо улыбнулась. От осознания того, что брат беспокоился и вместо возможной ночи с молодой женой или отдыха предпочёл ждать её возвращения, приятнее не стало. Наверное, любая другая позволила бы себе немного злорадства в адрес оставленной молодой супруги, но Виззарион это не польстило. Ей хотелось серой мышью ускользнуть к себе в комнату, чтобы не попадаться на глаза ни родне, оставшейся во дворце, ни прислуге, а не стоять перед ним вот так, отсчитываясь о своём возвращении.
От его прикосновения к щеке не стало теплее. Чувства угасли, когда её брат утонул в апатии, отрёкшись от нормальной жизни. Его редкие эмоции стали небывалой роскошью и она бы могла радоваться тому, что смогла его немного расшевелить беспокойством, когда казалось, что императора больше ничего после смерти матери и возлюблённой не интересовало. Вот только… сейчас он должен быть с Мередит и уделять внимание ей, а не плодить брошенных и ненужных вампирш возле себя, чтобы на её глазах бегать за другой, одаряя вниманием и лаской. Неужели ему должны подсунуть навязанную невесту, чтобы он обратил внимание на другую?
- Не стоит беспокоиться. Я сама всё сделаю, - усталая улыбка, и она подождала, пока получит согласие брата, чтобы отправиться к себе в покои.
Ей не понравилось то, как Харука остановил императора и взглядом показал, что разговор предназначен только для них, но она слишком устала для того, чтобы пытаться выяснить, что от неё утаивает Советник.
Покоя девушка не получила ни в своей спальне, ни в купальне. Служанки долго обхаживали её, тщательно отмывая после прогулки верхом и в паланкине, словно ушат грязи вылили на неё, а не Кречета. Щедро подливали ароматных масел в воду, не забывая охать, с сожалением и волнением приобадривая госпожу, которая не нуждалась в словах. Она была благодарна за молчание и тишину, которые ей долго не давали, пока она не попросила их помолчать. Мягкая кожа ещё долго будет пахнуть цветами, но ноздри Элениэль щекотал запах крови и гнили, преследовавшие её в переулке. Испуганная девушка не могла забыть пережитого, и дворец стал ещё одним напоминанием. Никакие ванны, тщательно расчёсанные чистые волосы и дорогие платья, пусть и ныне ночное, не стирали воспоминаний и не давали почувствовать себя дома, как в крепости, где ей ничего не угрожает.
Дворец спал. Погасли многие свечи, и лишь редкие торшеры горели в коридоре, освещая дорогу. Стражники сонно смыкали глаза и зевали, стоя на посту, им тоже хотелось спать, но сон не хотел идти к принцессе. Элениэль не чувствовала усталости – её забрала вода. Если бы она забрала мысли.
Девушка перевернулась на бок, лёжа на своей постели поверх прохладного покрывала, не заботясь о том, что помнёт шелковистое платье. Венец слабо поблёскивал дорогими камнями от играющих отблесках луны на тонких и угловатых гранях. Рассматривая его, Камэль закрыла глаза. Сморгнула раз, другой, но спать не хотелось. Тихо..
За стенами дворца значительно проще. Под шорох юбки, соскальзывающей с постели, Элен поднялась и вышла из комнаты в коридор. Остановившись, она бросила взгляд сначала в сторону покоев Императора, а после Императрицы – ей так и не предоставили комнату больше и ближе к покоям супруга – это дело времени, но сегодня в суете об этом забыли, а у принцессы не было времени обустроить новую комнату для супруги брата. Она не слышала ни голосов, ни тихих вздохов, хотя и старалась особо не прислушиваться – не её это дело, знать, чем занимается брат в это время.
Она прошла дальше; её интересовала другая комната. Стоя у её порога, она испытывала чувство дэжавю. Так уже было раньше. После оглашения решения Совета, посчитавшего, что ей пора замуж. Тогда она так же мялась на пороге комнаты брата, думая, войти ей или нет. Вопросов было много и ей хотелось получить ответы. Сейчас… ей хотелось немного защиты – крыла, под которым можно спрятаться, пусть и нет уже тех глаз, что смотрят ей в спину.
Несмело вошла в комнату, ловя себя на мысли, что не так давно предупреждала Мередит о ночных визитах в покои мужчины, а сама поступала с точностью да наоборот, но ведь она пришла не за этим. Он же сам не додумается явиться к ней. Привстала на носочки в мягких тапочках вместо привычных туфель на каблуках, и обняла бастарда со спины, прижавшись щекой к виску вампира. Элениэль ничего не говорила. Облегчённо-раслабленно выдохнула, закрыв глаза, и замерла так на несколько секунд, наслаждаясь чужим тепло, пусть и холодно не было. Легко коснулась губами его скулы. Теперь её очередь целовать его, но мешает уже не лошадь, а разница в росте.

Она почти забыла, какого это, чувствовать чьё-то тепло, отдавая часть себя, не жалея. Как можно легко забыть о проблемах, затерявшись в объятиях, находя в них покой. Элениэль понимала, что где-то, возможно, поступала не совсем правильно по отношению к брату, а то и себе. Позволяя слабости брать верх снова и снова, всего раз ощутив грудь, на которую смогла опереться. Их видели достаточно вместе за день, чтобы в мозгах недалёких отложились свои соображения, и многие из них, как ни пытайся держать маску, верны.
Кречет не из тех вампиров-сорок, что разносят новость ещё до сумерек. Каким бы ни был осуждающим взгляд этого вампира, последствий быть не могло. Осадок остался, но девушка не хотела об этом думать. Её поступок в сравнении с бездействием брата, которое привело к беспорядкам в городе, ничтожен. Она, как ей казалось, заслужила немного тепла.
Совет оставил её в покое, но вскоре, не прочувствуй Шейнир истинного веса венца, могут вновь взяться за старое и продолжить строить жизнь там, где в их помощи и не нуждались. Достаточно одного ненужного брака. Кто стал хоть чуточку счастливее от него? Лишь те, кто озолотился с прошедшей церемонии и не понёс убытки после.
Чувствуя, что напрашивается на ласку, Виззарион чуть отстранилась, давая вампиру обернуться, как снова ощутила объятия, из которых не хотела вырываться, да и держать его в этот раз хотелось крепче, чем в предыдущие. Один раз она его уже отпустила. Там, во дворце Глациалис, и долгое время не видела, иногда чувствуя свою вину за побег. После перерыва и накала эмоций, кратковременное единение оказалось дороже всех игр, что когда-либо ей доводилось вести. Она остро чувствовала его присутствие и оттого охотнее отвечала на игривые и такие невинные поцелуи, которыми её одаривал брат, не думая о том, что в незапертую комнату могут точно так же войти, как она, без стука и приглашения.
Мягкое прикосновение губ к скуле и следом к месту поцелуя Камэль прижимается щекой и прикрывается глаза. Разница в росте уже не так досаждает и она пользуется её отсутствием, то прижимаясь, то дотягиваясь губами до виска и усталых глаз, чтобы после снова потереться об него щекой, ни говоря ничего, или ловить новые поцелуи, прикрывая глаза каждый раз, когда тёплые губы касаются кожи.
Румянец проступает на щеках, а прикосновения остаются всё такими же несмелыми и мимолётными. Её ладонь не задерживается ни на щеке, ни на скуле или шее, проскальзывая то вниз, то вверх, слабо ощущая пальцами знакомые черты.
Чуть отстраняться, когда становится слишком щекотно, но снова возвращаться к нему, тепло улыбаясь – легко и просто забывая об отступающих проблемах, словно каждый его поцелуй – на шаг прочь от неё, а объятия – неприступная крепость.
Камэль жила с тем, что её пророчили в пары брату. Она свыклась с этой мыслью и, прослывая натурой ранимой и чувственной, сама в себе зародила светлые чувства, которые небрежно разбились о чужую влюблённость, адресованную не ей. Она никогда и не жила для себя, и точно не знала, а не выдуманными ли были те чувства. Но болело после них по-настоящему. О чувствах к тому, кого так и не стали гордо называть Виззарионом, но щедро одарили семейным проклятьем, она и не думала, пока не столкнулась со своими желаниями, пытаясь, пусть и неумело, но иногда играть по своим правилам. Привязанность казалась чем-то большим и, быть может, на фоне разбитого сердца, которое и не успело понять за малочисленные прожитые годы, что значит любить вообще. Мирра знала, но рассказать об этом не успела. Её дочери пришлось всему учиться самой, и ещё многое придётся узнать.
Приподняв голову, чувствуя ненавязчивое прикосновение, свойственное Авелю, девушка открыла глаза, чтобы посмотреть на него. Ответ дался ей не сразу, она и сама не всегда точно знала, чего хотела, потому как не умела жить, руководствуясь личной прихотью. Она смотрела в его глаза и в тишине понимала, что хотела не только чувства защищённости и крепкого плеча рядом, но и совсем немного личного счастья. Но так же осознавала, что желаемое такое же недоступное, как прощение народа, которому надоели пустые обещания. Между ними всегда кто-то будет. Пусть не Каратель, у которого слишком много проблем, чтобы ещё разнимать их, расталкивая по разным концам дворца, и не Советники, которым когда-нибудь вздумается найти ей другого достойного, возможно, такого же взращенного для неё, как все те ненужный жрицы в садах. Достаточно Шейна, который никогда и ничего не поймёт, просто потому что привык жить так, как хотел, не считаясь ни с кем.
- А разве должна быть причина, чтобы быть рядом с тобой? – вопросом на вопрос, но так не хотелось вспоминать прошлое и говорить, пусть даже в шутку, что застать её с одним из женихов, в свете последней жеребьёвки, последним, не так уж и плохо. Как и не хотелось громко говорить о чувствах и бесстрашно заявлять, что пусть видя все и каждый. Нет. Это только для неё. Только для них. И сейчас меньше всего хотелось делиться тем, что она имела, а в этот список входило не так уж и много. И даже его могли отнять, если посторонние глаза и уши не будут спать в это время. – У него хватает проблем и без нас, - положила ладонь ему на щеку и огладила большим пальцем; взгляд забегал по его лицу, останавливаясь то на уголке губ, то на тонкой линии носа, чтобы снова вернуться к глазам. Подтянулась, прижавшись; рука с его щеки опустилась и легла на грудь, находя в ней опору. На уголке губ задержался короткий, почти невинный поцелуй, а где-то в мыслях мелькнуло, что стоило бы закрыть дверь на замок, чтобы у других не было соблазна войти. Она впервые не думала о Глациалис, чьи поступки каждую новую встречу толкали её навстречу бастарду. Элениэль потребовалось много времени, чтобы осознать, что она сама этого хотела – быть рядом, пусть и не совсем  том ключе, который требовала от них Айниргхель. Рядом с ним она не боялась Ледяной ведьмы, и перед собой видела брата, мужчину, а не сына Виан и бастарда.

Бесстрашные не думают об открытых замках, которые стоило бы закрыть, чтобы не было неприятностей. Элениэль, пусть и была тонкой и романтичной натурой, за последние несколько месяцев успела немного вынужденно повзрослеть и научиться понимать, казалось бы, простые вещи. Она не хотела неприятностей ни себе, ни брату, которому из-за его не совсем чистой и благородной крови, хотя и оба родителя были аристократами, выпало на долю немало из-за незаконного происхождения. Слухи расползутся быстро и, если реакция Шейна интересовала её постольку поскольку, то репутация её Дома могла благополучно упасть ещё ниже и потянуть за собой шипованные венки на головы виновных в ещё одном незаконном распутье.
Виззарион не знала, как далеко она сможет зайти. «Уроки» Глациалис оставили свои плоды, но бедная девочка, скрывавшая смущавшие её непристойности, не подозревала, что в её сознании помимо страха и подозрений отложилось что-то ещё.
Оказаться на руках, будто ребёнок, и обнять, прижавшись, устроив подбородок на широком плече, ради пяти шагов, чтобы почувствовать ещё раз, что он рядом и никуда не исчезнет в этот раз, сославшись на ещё одного друга, которому должен помочь. Ей нравилось иногда чувствовать себя ребёнком, о котором заботятся, судьба которого не безразлична, хотя и в поступках Авеля она не видела рано ушедшего из жизни отца, но видела брата. Старшего брата, который подставлял ей плечо, не требуя ничего взамен, потому что привык, что большего ему не дано получить.
Камэль чувствовала волнение. Сидя на прохладных и шелковистых простынях, подобрав под себя босые ноги – мягкие тапочки потерялись где-то по пути до постели, она неотрывно смотрела на брата. Всё, что она раньше знала о любви, представляя её именно такой, как написано в книжках, превратилось в сказку, когда счастливый финал, затянувшись, не заладился с самого начала. Шейн отказался от её признаний и чувств давно, но забрал с собой часть неё, и она до сих пор чувствовала, что чего-то не хватало, чтобы полностью открыться кому-то другому. Чтобы снова начать доверять. Она так долго пыталась забыть боль и исцелиться, что сегодня, столкнувшись с новой вспышкой, казалось бы, зажившей раны, испугалась.
- Смогу ли я довериться тебе? – Элен чуть закусила нижнюю губу. Последний порыв сквозняка потревожил балдахин, но и так, через полупрозрачную ткань, она могла видеть его силуэт, чувствовать его присутствие, догадываясь, что это, пожалуй, последний мужчина, которому она могла попытаться довериться вновь. Это в его объятиях она легко засыпала даже в замке Иль Хресс, где не чувствовала себя в безопасности от острых когтей и мыслей Виан.
Щелчок. Замкнутое пространство не вызывало страха, а откидывало одно из волнений – никто не войдёт без их ведома, а причин рваться в комнату бастарда никогда и ни у кого не было. Элениэль доверяла брату больше, чем его матери.
Он оставался таким же нерешительным, и пусть нашёл в себе силы подойти ближе. Виззарион задышала медленнее; в горле пересохло. Она сглотнула, но не почувствовала облегчения; из неосознанно чуть приоткрытых губ вырвалось горячее дыхание и их захотелось облизнуть, но, посчитав этот жест не совсем приличным, как и её долгий взгляд, прикованный к парню, она отказалась от этой затеи и отвела глаза. Девушка заметила, как неровно сгибается юбка платья под тяжестью её ладони, опущенной поверх полуприкрытых ног. Она искала, на что ей отвлечься, пока мысли не завели её на тут пусть, с которого свернуть не получится.
Она вспомнила возвращение из храма, ещё до нападения бедняков, когда была разбита чужим счастьем, пусть и навязанным обществом знати, и как была напугана, понимая, что она одна, пока не появился Авель. Ей было стыдно за себя тогда и сейчас, по разным причинам, но она не хотела, чтобы Ворон знал об этом.
Перина прогибается под весом ещё одного тела и становится слишком тесно для двоих, пусть и на довольно просторной постели. Её рука, на которую она опиралась, оказалась слишком близко к его бедру и девушка, сжимая и подбирая от неловкости пальцы, подтянула ладонь ближе к себе. Теперь объятия и поцелуи по личной инициативе она воспринимала, как навязанные и не совсем пристойные действия. Так нельзя.
Смущение. Он не успел её коснуться, а щёки уже пылают и появляется вместе со скованностью стыд – достаточно непродолжительных не столь явных мыслей в адрес вампира – влияние Глациалис, женщины, которая знала, чего хотела и как этого добиться, не зная границ. Элен не была такой, она всё-таки дочь Мирры и за одну ночь херианке её не изменить.
Элениэль чуть вздрогнула от неожиданности и мягко опустилась спиной на постель – расстояние между ней и нависнувшим над ней парнем увеличилось. Он оказался настолько близок к ней, не столько физически, сколь морально, что она не могла себе лгать, считая, что одной ошибки достаточно, чтобы не доверять никому. Даже в тёплых и заботливых словах вампира она находила исцеление для душевных ран. Они затягивались быстро и умело, разрушая её страхи, но она по-прежнему оставалась маленькой девочкой, которая хотела любить взаимно, но не умела.
- Хорошо.. – её голос дрогнул. Она не хотела показывать страх, но в такой близости не могла скрыть его ни из глаз в полутёмной комнате, ни голоса или тревожного дыхания, от которого грудь, едва приподнимаясь, задерживалась на несколько секунд, натягивая шелковистые завязки на груди до идеально ровной полоски, сдерживающей два угловатых края-лепестка.
Прикрыв глаза, почувствовав прикосновение, она неуверенно ответила на поцелуй. Рука, оставленная на подушке, и вторая, где-то внизу, вытянутая вдоль тела, не сразу нашли себе применение. Девушке потребовалось время, чтобы немного совладать с волнением и дрожью, что уходила из тела в чуть влажные от поцелуя губы. Одна ладонь, пробравшись под правой рукой вампира, легла ему на спину, едва касаясь пальцами, с короткими не хищными ногтями, выступающих шейных позвонков, вторая – легла на затылок, касаясь подсохнувших волос. Камэль закрыла глаза. Он в первый раз целовал её по-настоящему, без игривости, как любящий мужчина.
Поцелуи увлекали, сбивая ровное дыхание. Элениэль несмело коснулась плеч брата, скрытых рубашкой, но, смутившись сильнее, убрала руки. Её учили ухаживать, любить, обожать, появляться по первому зову или уходить, видя нежелание во взгляде, учили быть красивым дополнением, картинкой, но не женщиной. Никто и никогда не учил её, как вести себя, окажись она наедине с мужчиной, а у самой не было возможности, необходимости или желания заглянуть под чужую занавеску, чтобы узнать больше. Её учили не делать ничего без надобности.
Камэль запрокинула голову; шумный выдох вырвался из чуть влажных и покрасневших от поцелуя губ. Неизвестные ощущения отталкивали навязанные Старейшинами и обществом морали и правила. Она неосознанно, на уровне инстинктов, словно её тело знало, как стоит себя вести или запомнило хищные движения владычицы Виан, немного выгнулось. Виззарион не заметила, как от чуть согнутой в колене ноги непослушная и скользкая ткань, не задерживаясь, сползла вниз, собираясь складками на сгибе. Девушка, зарываясь пальцами в волосы на затылке, чуть сжала пряди, не причиняя боли. Она не знала, какого это, желать кого-то. Чувства, что будила в ней близость с Авелем, были для неё в новинку, но она не могла устоять, чтобы не прильнуть к нему телом.

Элениэль не боялась брата, она продолжала ему доверять, видя в нём единственного и, пожалуй, последнего близкого, кто этого заслуживал, несмотря ни на что. Она боялась себя, своих необдуманных поступков. Боялась поддаваться порывам и идти своей дорогой, в выборе которой не участвовали бы ни Совет, ни родители с Шейном. Наверное, осмелей Авеля до того, чтобы нагло устроить её руки на себе или запрокинь себе на поясницу ногу, она бы чувствовала себя привычнее, в том плане, что поддаётся влиянию мужчины, возвращаясь к привычной роли декорации. Но это был Ворон. Её Авель, который никогда и ни за что не позволит себе подобного. В этом его отличие от других. И это одна из причин, по которым она доверяла ему и в нём находила своё утешение. При нём она не чувствовала стыда в том, чтобы иногда быть слабой и говорить честно, а не так, как положено и нужно.
Виззарион тихо вздохнула от неожиданности, но не отстранилась, когда изменилось положение. Её лишь захотелось немного ближе подтянуть к себе согнутую в колене левую ногу. Чуть дрожащими пальцами она нашла в полумраке щеку бастарда и уже более уверенно прижала к ней ладонь, подтягиваясь ближе. Авель сместился и вместе с тем ладонь, слабым щекочущим прикосновением пробежала вверх, к затылку с мягкими волосами, чтобы снова зарыться в них пальцами. Зажатую руку она частично смогла высвободить и, несмотря на небольшое неудобство, всё же устроила её на плече бастарда, не желая лишать его объятий. Девушка чувствовала призрачные поцелуи, притуплённые пусть и тонкой, но ныне мешающей тканью. Она закусила губу от возрастающего волнения и трепета. Ей хотелось почувствовать кожей горячие и родные губы, и она не думала о том, что для этого преград между ними должно стать значительно меньше.
В полупустой комнате любой звук казался нестерпимо громким, а тихие сдержанные вздохи - постыдными и вульгарными, но так казалось Элен, когда до её чуткого слуха долетали отголоски собственного сбитого дыхания. От тихого стона Авеля по телу пробежали мурашки, к пунцовым щекам прилила новая порция крови, в груди стало тяжелее, но это чувство оказалось приятно Камэль, и она поймала себя на мысли, что хотела бы услышать это снова.
Небольшая скованность, вызванная уже не смущением, а положением, изначально немного пугала, но поцелуи успокаивали и в сочетании с поглаживаниями расслабляли и располагали к себе. Виззарион обмякла и не попыталась высвободить ногу, зажатую между бёдер брата. Лишь левая нога, оказавшаяся на нём, смущала её до предела. Подол соскользнул ещё ниже, пусть и не открыл больше, чем нужно, но даже голые колени, вечно скрытые длинной юбкой, казались неприличным жестом, а что уж говорить о разведённых ногах и возможной попытке прижаться сильнее или ладони, что касалась оголённых участков кожи где-то там, где заканчивалась ткань. Поглаживания будто просили остаться, а молчаливый жест стать ближе без слов озвучивал её желание прижаться всем телом, как бы ни было стыдно и страшно.
Элениэль прильнула к телу брата, плотнее, насколько это возможно, прижавшись к его горячей груди, в которой не раз находила опору. Она слегка заелозила, устраиваясь, пока не осознала, насколько оказалась близка к Ворону. Если бы она могла покраснеть ещё больше, это бы непременно случилось. У неё перехватило дыхание, и она растерялась, не зная, как отреагировать, чтобы неосознанно не оттолкнуть парня. Два слоя ткани, прятавшие тела, не могли скрыть прикосновения к её бедру. Девушка чувствовала желание брата и, утопая в новом смущение и лёгком смятении из-за своей неопытности, терялась в потоках мыслей. И всё же осознавать, что она желанна, довольно приятно. Камэль, как пробуя из любопытства, подалась ещё немного вперёд и выше, чтобы после прижаться плотнее. Немного осмелев, поддаваясь желаниям, она протянула правую руку дальше, выше плеча, обнимая парня настолько крепко, насколько могла, касаясь ладонью шейных позвонков, а пальцами кончиков волос. Левая рука с затылка сползла ниже, огладила плечо вампира, затем руку до сгиба локтя, тревожа тёплую ткань, и вернулась назад, чтобы коснуться груди и огладить её, редко задевая пальцами открытую, выглядывающую кожу. 
Прервав поцелуй, она коснулась губами его скулы, а после уткнулась носом в шею брата и глубоко вдохнула. Его запах защекотал ноздри и наполнил лёгкие; веки чуть затрепетали от наслаждения, и Виззарион ощутила ломоту и лёгкий зуд в непроизвольно удлинившихся клыках. Она приоткрыла рот, опаляя его шею горячим дыханием, игриво куснула, сдерживая порыв укусить Авеля снова спустя столько времени, и, проводя носом по его шее, поднялась снова к губам вампира.

Голова шла кругом. Элениэль и представить не могла, что можно настолько наслаждаться кем-то, что чужие вздохи, которые она так боялась и не хотела услышать, проходя мимо покоев Мередит и Шейна, принесут ей удовольствие. Они щекотали слух и в сочетании с прикосновениями вызывали желание снова елозить и прижиматься, словно и того, что было, оказалось недостаточно.
Рука ползёт выше, выше, выше; напряжение продолжает расти. Девушка рефлекторно попыталась свести ноги, но вместо того лишь сильнее сжала его бёдра, не сделав ничего для того, чтобы перехватить его руку. А она могла, прекрасно могла, если бы не нравилось, если бы не хотелось. Признаться себе в этом всё ещё немного стыдно – слишком сложно отказаться от привычных устоев, но она пыталась и не только для себя, а и для него – ещё одного, загнанного в чужие рамки. Камэль не сдержала тихого вздоха и, возможно, чуть громче, чем следовало бы. Пальцы руки, что оставалась на его груди, сжались, зажимая между ними искусственный вырез рубашки и несколько пуговиц. Ткань натянулась, но нитки выдержали. И нет ни тени мысли о Глациалис и её дневных визитах.
Она вздрогнула, услышав голос брата. Её имя прозвучало как-то иначе. Не так, как раньше, и оттого ещё слаще оно казалось девушке, которая просто хотела быть любимой. Он снова так прижимается к ней. Виззарион уже не вздрагивает и не теряется в пространстве, судорожно пытаясь решить, что ей делать, - она знает, чего хочет, и потому снова прижимается к нему и мягко, совсем невинно, проводит бедрами вверх и вниз, не зная, как сказать ему, что она тоже не против.
Что ещё она могла, как не целовать его крепче и жарче, позволять кусать губы и игриво оставлять быстро исчезающие слепки её клыков на его шее? Он отстранился, и Элен пугливо подумала, что снова допустила ошибку, что где-то позволила себе слишком много или мало, и потому расстояние между ними снова увеличилось, но… он так и не выпустил её колена, и она всё ещё чувствовала, как его рука ласкает кожу. Её ладонь левой руки осталась на груди вампира; правую пришлось высвободить. Теперь, когда её губы не краснели от новых поцелуев, она смогла поднять взгляд на вампира и всмотреться в его лицо. Он всё ещё хотел её, верно? Ей ведь не показалось, что она желанна. Слишком неуверенная в себе девушка как нарочно не замечала простого ответа.
Камэль неуверенно закусила губу. Она привыкла выполнять чужие просьбы и приказы, пусть и в их перечне никогда не мелькало нечто подобное. У неё не было столько смелости, как у матери Авеля, чтобы упрямо взять своё, несмотря на наличие другой невесты, от Шейна и, тем более, позволить себе это с другим, более любимым братом. Но она хотела быть ближе, а потому, преодолевая смущение, немного неловко приподнялась и сместилась влево. Ей уже не требовалось перекинуть через него ногу, только выпрямиться и сесть, ведь Ворон уже сделал часть за неё, словно предчувствовал, что на большее у неё не хватит смелости. Виззарион подобрала юбку платья, чтобы окончательно не запутаться в ней ногами, и, не смотря в глаза брату, зависла на несколько секунд над ним. Ей стыдно смотреть в его глаза, а вот вниз, на бёдра, что скрывали складки юбки, - нет.
Девушка бережно опустилась, выпустила юбку платья – касаться холодного шёлка, когда рядом живой источник тепла, кощунство. Её ладони уже более смело легли на его грудь и скользнули к плечам, чтобы вместе с окрепшими вокруг шеи объятиями, она подалась бёдрами ближе и плотнее прижалась к нему. Остро чувствуя его желание, Элен хотелось снова елозить, прижиматься и кусаться, и оттого в её едва начатый поцелуй не успел уйти нетерпеливо возбуждённый вздох.
Ей неловко давать своё согласие вслух и говорить, что она хочет того же, только пытаться неумело показывать, а ведь чему-то её учила Иль Хресс. Пальцы не слушались и дрожали, но она, касаясь пуговиц, продолжала пытаться избавиться от ненужных мыслей, пока низ живота не начал сильнее тянуть, а в голове не забилась мысль, что это нечестно заставлять его ждать так долго. Раз. Вырез на рубашке стал больше. Два – ещё больше места для поцелуев. Три – нитки от излишнего упорства не выдержали и пуговица, оторвавшись, упала на пол. Виззарион сжалась, словно котёнок, которого застали рядом с хозяйскими тапками, и вот-вот ему должно было прилететь первым попавшимся предметом. Звук показался её слишком громким и она, первым делом, бросила взгляд в сторону двери. Вдруг кто услышит и захочет войти? А сама и не думала отстраниться и встать, только прильнула к его груди, касаясь ладонями оголённых участков кожи, которых раньше не имела возможности видеть, не говоря уж о том, чтобы касаться. Она игриво покусывала и слегка оттягивала мочку его уха, не думая о том, откуда берутся подобные желания. Её ладонь оказалась на сгибе шеи и плеча, но уже под рубашкой – одно движение руки отделяло её от возможности снять, но она, как обычно, медлила, не принимая самостоятельного решения.

Его рубашка соскользнула с рук, проехав по её пальцам, нерешительно замершим в ожидании молчаливого одобрения. Элениэль понимала, что большего намёка, чем уже был, получить от замкнутого Авеля невозможно, и сама слабо понимала, чего именно ждала, когда боялась сделать новый шаг. Она уже доверилась ему, так чего робеть? Привычка? Это часть неё, от которой девушка избавлялась неохотно и неумело.
Камэль огладила открытые плечи брата, а от них ниже, к запястьям, пока не дотронулась пальцами спущенной рубашки; последнее движение и вещи не стало совсем. Она смущалась рассматривать его оголённое тело, хотя уже смелее изучала ладонями рельеф его груди, запоминая каждый изгиб вместе с жаром и тепло, которые она ещё почему-то различала.
Пока платье было на ней, несмотря на то, что в порыве желания оно неприлично приподнялось, оголяя бёдра и, возможно, чуть больше, чем она себе представляла, Виззарион чувствовала себя свободнее. Наличие одежды создавало иллюзию прикрытости и защищённости, а новые поцелуи и ласковые прикосновения заставляли не думать о мелочах. Лента, сдерживающая лиф, заструилась вниз; натяжение ослабло и лепестки распались, словно завядший цветок. Сердце беспокойно забило и Элен, смущаясь и краснея снова, позволила брату снять с себя платье. Ей не раз доводилось раздеваться в присутствии служанок, ведь аристократкам не положено принимать ванну в одиночку, но даже их, пусть и таких же девушек, которые ничего нового увидеть не могли, она дико смущалась каждый раз, позволяя им едва касаться своего тела. С Авелем всё было иначе. Она, стесняясь наготы, захотела закрыться руками. Ни один мужчина ещё не заходил настолько далеко, не видел её такой.
Почувствовав прикосновение горячей ладони к открытой спине, она, неосознанно чуть выгибая лопатки, прижалась к груди брата. Дрожь пробежала по телу и Камэль тихо охнула. В тесной близости она чувствовала каждый его вдох, иногда ей казалось, что сердце вампира бьётся так громко, словно характерное тук-тук-тук она ощущает грудью. Элениэль прикрыла глаза, чувствуя тепло его дыхания на своей щеке. Девушка вытянулась, словно по струнке, от щекочущего прикосновение к рёбрам.
- Щекотно.. – Камэль тепло улыбнулась, забывая о смущении, и мягко коснулась  губ брата, измученных частыми поцелуями.
Авель всегда был нежен, и ей это нравилось, от этого она сильнее прижималась к нему и крепче обнимала, бессвязно, но нежно целуя то в щеки, то в скулу, то шею, будто не видела его долгих полгода и, соскучившись, не хотела отпускать от себя. Она перестала ёрзать на его коленях и так сильно прижиматься, когда одежды не стало; поцелуи были тёплыми, но почти что невинными, будто и не она хотела почувствовать его, поддаваясь желанию. Низ живота продолжало тянуть от сладкой истомы, пока она привыкала к мысли, что на ней нет ничего, и она прижимается к нему оголённой грудью, не встречая привычной преграды в виде разделяющей их материи.
Парень двинул бёдрами, и Виззарион закрыла глаза, вздрогнув от прикосновения. В голову полезли новые постыдные мысли и она, посмотрев на него через полуприкрытые веки, закусила от волнения губу. Девушка приподнялась по его просьбе и немного отклонилась назад, приобнимая брата за шею, не решаясь опустить руку, чтобы помочь ему с завязками. Остро ощущая поцелуи, не приглушённые шёлком, она, тихо вздыхая от удовольствия, закрыла глаза.

Элен, возможно, и была бы рада обнять его крепче, сцепить ноги у него на пояснице, чтобы быть ближе, но слишком смущалась, чтобы позволять себе подобные похотливые вольности. Она боялась быть непринятой или навязчивой; она привыкла к тому, что её постоянно оценивали, а потому слишком часто и по привычке пыталась быть безупречной. Из-за её воспитания и неумения быстро перестраиваться, отрекаться от привычного, она отказала себе в удовольствии прижиматься к нему. Пришлось немного выгнуться и, как она ни пыталась крепче обнять его за шею, расстояние между ними казалось слишком большим, а смелости поднять ноги и, тем более, их развести, не хватало. Она пунцовела и медленно, но взволнованно дышала, бегло осматривая лицо вампира. Камэль смущалась, и в то же время ей было любопытно окинуть взглядом парня – это первый раз, когда она могла себе подобное позволить. Взгляд по его шее опустился ниже к оголённой груди, затем животу, ниже, к рукам, что мучились с завязками, но раньше, чем он успел развязать последний узелок, Виззарион шумно выдохнула и запрокинула голову, смотря куда-то в потолок. Стыдно-стыдно-стыдно!
Лёгкая дрожь пробежала по телу не то от долгого испытующего ожидания, не то от волнения. Камэль уже слабо разбирала эмоции – ей казалось, что все они свалились на неё и перемешались в какую-то убийственную, но столь сладкую и тягучую смесь, что выпить его быстро не получилось, а растягивать, вкушая, – мучительно долго. Она точно знала, что хотела настолько открыться перед ним, как бы ни смущалась этой мысли, - тело говорило за неё смелее.
Девушка не думала о боли, по крайней мере, о физической. После горького опыта с Шейном, она боялась быть снова брошенной и обманутой, преданной, боялась показать себя, потому что так проще ранить, когда открываешься, но… Она верила в то, что её желание быть вместе обоюдно и на этот раз без вмешательства Совета и навязывания чужих приоритетов. Они сами решили, как им будет лучше. Элениэль доверяла ему, а это уже что-то значит. Страха не было, мешало только смущение.
От возбуждающего горячего прикосновения она крепче обняла брата и неосознанно подалась ему навстречу. Камэль запрокинула голову; щекотливые поцелуи брата утонули в предвкушении близости. Она перестала оглаживать спину парня и ладони остановились на его чуть выпирающих лопатках. Раскрыться перед ним телом было значительно легче, чем разумом, но одно не обходилось без другого.
Сведя пальцы на его спине, она несильно надавила, вздохнув немногим протяжнее и громче, чем рассчитывала. Медленно, но довольно настойчиво менялось её естество. Она не пыталась зажмурить глаз и перетерпеть или плакать и прятать лицо в его груди, уподобляясь испуганному ребёнку, который просит защиты. Она была открыта и потому, вытянув шею, наклонила голову немного на бок, прислонившись виском к щеке брата. Почувствовать его..
Новая дрожь пробежала по телу. Дыхание потерялось, Элениэль немного выгнулась, и коленями несильно сжала бёдра вампира, когда стоило бы обнять его и просто прижаться крепче. Новые ощущения, к которым она пыталась прислушаться, чтобы запомнить абсолютно всё, она не могла расценить, как плохие или хорошие – именно так её учили делить всё происходящее в жизни. Непривычный жар, подкрепляя тяжесть, смутной, но вполне терпимой не болью, но дискомфортом, скапливался внизу, посылая редкие, но настойчивые импульсы дальше. Он ей казался лишним, но это её Авель, а значит, ничего лишнего быть не могло.
Она шумно сглотнула, чувствуя, как от горячего дыхания снова пересыхает горло, и как сильно зудит в районе клыков, как хочется снова коснуться ими его шеи, но уже не игриво. И тихое «ох» от движения.
- Жарко… - тихо шепнула и сама потянулась за поцелуем, преодолевая небольшое расстояние, чтобы мягко и поначалу, будто нерешительно, коснуться его губ раз-другой, сильнее обнять его и, подбирая ноги, осторожно приподнять их настолько, чтобы устроить у него на пояснице. Слишком похабно, слишком уж смело, но ей так хотелось быть ближе. Конечно, она не скажет ему о боли, не скажет о испытываемом неудобстве, потому что сама мысль о том, что он её – доставляла ей удовольствие, которого она ещё не знала.

За доверие и излишнюю непривычную нескромность расплатилась болью. Элениэль от неожиданности резко вздохнула, не сдержавшись, и крепко сжала брата в объятиях, что одних, что вторых. Сжалась, лишь усугубляя своё положение, но, ощутив его мягкое, будто извиняющееся, прикосновение, ослабила объятия, всё с той же приятной дрожью от его дразнящего стона. Она не заметила, что пальцы слишком сильно впиваются в бедро, что грозит ей в будущем некрасивыми следами, которые могут после заметить служанки. Сейчас это всё не имеет значения. Виззарион не думала о столь глобальных вещах, когда самое важное было здесь, рядом, совсем близко.
Она чувствовала, как под её ладонями играют его мускулы, чувствовала жар вместе с испариной и его желание, выливающееся в новое движение. Камэль испытывала морально-духовное наслаждение от близости, а потому почти перестала обращать внимание на дискомфорт и редкую тянущую боль – всё это пройдёт, со временем. Девушка забыла о резкости и открыла шею, подставляя её под новые поцелуи, поглаживая спину, бока и шею парня, иногда задевая пальцами пряди чёрных волос у самых корней.
Тело несильно вздрогнуло от укуса и обмякло. Из лёгких выбило воздух и девушка только спустя несколько секунд, когда в груди заболело от нехватки воздуха, смогла сделать вдох после вздоха на грани наслаждения и неожиданности. Пальцы правой руки сильнее зарылись в мягкие пряди и чуть сжали их, отнюдь не причиняя боли. Какой-то частью своего сознания, ещё не затуманенного ядом клыков, она следила за тем, чтобы всё было в меру. Авель стал первым во всём, сорвав ещё и первый поцелуй вампира, который для них двоих, наверное, последних из Виззарионов, значил что-то большее, чем попытка усилить наслаждение. На какую-то долю мгновения ей даже показалось, что сегодня по-настоящему её день и не было никакой Мередит и храма, в котором венчалась не она, хотя даже в этой иллюзорной реальности мужчина, что с ней, был и оставался Авель.
От двух тонких ранок в шее появился лёгкий зуд, а за ним она почувствовала, как внутри, словно дым по печной трубе, распространяется жар. Он дурманил сознание и уходил дальше, ниже; прочный узел в животе стал тяжелее, а вздохи слаще и чаще. Она не пыталась отгородиться от Авеля, он – её мужчина, а значит, все её мысли и чувства доступны ему, если только он того захочет. Ей нечего скрывать, ведь даже боль и дискомфорт, которые она пыталась скрыть, растворялись в доверительном укусе.
Точёная боль посетила её после, когда изменился характер движения. Потерянная где-то левая рука опустилась по его спине почти до поясницы, где ниже мешали лишь её собственные ноги, а после поднялась вверх, вынырнув уже где-то под рукой брата, чтобы устроить её у него на спине, накрывая одну из лопаток. Вторая так и осталась в его волосах. Элениэль шумно сглотнула и тяжело выдохнула, чувствуя, как судорожно сжимаются мышцы живота и как в теле зарождается новая дрожь, природы которой она не понимала, но уже не боялась.

Растущее любопытство – повод занять роль наблюдателя, но природная скромность Элениэль не позволяла ей рассматривать брата и любоваться им в полной мере – глазами, а лишь руками скромно, но уже не так пугливо, изучать его тело и слушать.. слушать и запоминать звуки, наполнявшие комнату. Поначалу многие из них казались ей постыдными, как и сама мысль, что она прислушивается. Ей казалось, что она стоит под закрытой дверью и, если не смотрит в замочную скважину, то прижимается к ней ухом, уже в своём воображении дорисовывая картины. До пошлости влажные, хлюпающие и скрипуче натянутые звуки для девственно чистого ума слишком постыдны, но и в них была особая прелесть, которую Элениэль, отвлекаясь на горячие выдохи, всё ещё не научилась замечать. Возможно, со временем…
- Авель, - её голос даже для неё прозвучал слишком просящее и надрывисто для несдержанности вампира. Виззарион надавила на лопатку брата до побелевших кончиков слабо дрожащих пальцев и крепко сжала его в объятиях, не пытаясь отстраниться или как-то осадить его, только слабо и неосознанно возможно что царапнула ногтями по корням волос, прежде чем её пальцы сместились на шею бастарда. Прерванная попытка вдохнуть до волнующей дрожи в губах и болезненно несдержанного стона. Она ощутила, как вздрогнуло его тело, и вместе с тем прижалась к нему грудью, отнюдь не требуя взаимной эйфории – этого не нужно, она не рассчитывала даже на то, что успела получить. Точёчная боль, вызванная его желанием вобрать недостижимое, терпима; Камэль не роняла по ней слёз и не испытывала сожаления за оказанное ему доверие, она принимала её, как неотъемлемую часть близости. Его пик – это её удовольствие. Она вздрогнула после, когда в новинку измученное лоно отозвалось на горячий всплеск, от неожиданности до потерянного на несколько секунд отрывистого «ах».
Тело обмякло, когда остатки дрожи растворились в привыкании, хотя он по-прежнему казался девушке неимоверно горячим. Она немного приподнялась, чтобы выпустить руку брата и уже влажной спиной ощутила мягкость и прохладу скомканных простыней и покрывал. Элен опустила ноги, одну за другой, осторожно, но не убрала рук. Подставила бёдро под его руку, внимая ласку. Её ладонь накрыла его руку и чуть прижала её к себе, а, прочувствовав скольжение вверх и вниз, снова вернулась на спину за объятьями. Не открывая глаз, она, немного повернув лицо, медленно дыша, наслаждалась поцелуями. Рука с его шеи переместилась на щеку и осталась там, легко поглаживая её большим пальцем, пока Виззарион, чуть подтянувшись, поцеловала парня в закрытый глаз, а после добралась до губ за коротким, но тёплым поцелуем.
Она чуть отстранилась, снова возвращаясь к простыням и, посмотрев на вампира чуть прикрытыми от удовольствия глазами с теплом, улыбнулась. Из того немногого, что она себе представляла в торжественный день ещё до проступка Шейнира, что-то всё же сохранилось, пусть и было облечено в непраздничные события, которые ей искренне хотелось забыть. Их близость и нарушение правил поглотили их и Элен, как никогда, пожалуй, чувствовала себя превосходно. Она смогла забыть и о Шейне, и о его новой избраннице, и о досадливой пуговице, что напугала её шумом. Несмотря на отсутствие кольца, приятно отяжеляющего грузом ответственности безымянный палец, день, что был отдан Мередит, теперь она сполна чувствовала своим.

Уютно свернувшись под боком у брата, Элениэль чувствовала долгожданное тепло, которое дарила не просто неожиданная близость, а окружение вполне определённого вампира. Переполненная эмоциями, она не хотела спать. Это был один из моментов, когда хочется бежать к матери, чтобы поделиться с ней счастьем, не говоря о деталях, но долго-долго рассказывать, как она чудесно провела время и насколько прекрасен тот самый «он», намеренно не упоминая имени. Это просто «он», её дорогой и любимый.
Авель, уставший за день, заснул первым. Виззарион теперь, чувствуя свою безнаказанность, позволила себе рассмотреть вблизи лицо брата снова. Она осторожно убрала с его лица прядь упавших волос, чтобы открыть  закрытые глаза, и лёгко поцеловала его в щеку возле глаза, пред тем как устроиться, прижимаясь к нему плотнее.

- М-м..? – Элен неохотно отзывалась на родной голос, но от приятного прикосновения к щеке сквозь уходящий сон улыбнулась. – Доброе утро.
Ей совсем не хотелось вставать. Камэль нравилось прятать нос в его плече и не думать выбираться из одеяла. Всё казалось ей каким-то нежным сном, из которого не хотелось уходить. Она поначалу забыла, где находится и что именно произошло, осознавая чётко лишь то, что ей, как никогда, хорошо и спокойно. Принцесса лениво перебрала ногами под покрывалом и попыталась сильнее прижаться к тёплому телу рядом, но Авель выскользнул, оставив её в складках простыней, защищавших её от пагубного влияния солнца. Она успела только от неожиданности охнуть, когда оказалась на руках у брата, и рефлекторно прижаться к нему, растерянно и немного испуганно озираясь.
- Что случилось? Куда ты меня не… - она запнулась, не завершив вопроса. Виззарион помнила, что произошло между ними вчера, но забыла об очень важной детали – другом старшем брате и последствиях своих прогулок. У неё не было права здесь находиться и то, что она осталась на ночь в спальне Авеля – уже большая проблема. Сказка на этом закончилась. Кое-что в её финальной главе было не так, как хотелось. За мимолётную радость ей приходилось платить не тем желанным пробуждением, на которое она, будь они женаты, могла бы рассчитывать. Но Ворона она в этом не винила. Он, в отличие от неё, не совсем уж потерял голову от лёгкого проявления эгоизма во благо личного счастья.
Неопытной девочки и невдомёк, что именно не так. Элениэль понимала, что ей стоит одеться и привести себя в порядок, а после поспешно вернуться к себе в комнату, пока кто-то из служанок не заметил её отсутствие в одних покоях и присутствие в других. Сейчас все во дворце должны думать о дверях в определённые опочивальни, но всё может измениться, если они не будут столь осторожны.
Зачем брат посадил её на ванну – вот этого она не понимала. Всё выглядело как-то странно и слишком непонятно для молодой девушки, которую не обучили самому главному. Не будь она принцессой, знала бы, наверное, больше, и не хлопала бы удивлённо глазами, с испугом поглядывая на старшего брата.
- Авель, что ты делаешь? – шепнула. Почувствовав капли на бёдрах, Виззарион вздрогнула и сильнее прижалась к груди брата, рефлекторно отстраняясь от его руки, пока не заметила в ней сгенерированное заклинание и не услышала просьбу вампира, от которой слова потерялись где-то в голове, а щёки снова покраснели. Стыдно и неловко. Медленно, но Элен начала понимать, чего от неё хотел брат, но продвижению дела это никоим образом не способствовало. Проведённая вместе ночь не позволяла стеснительной и замкнутой девушке вот так просто снова и при свету позволить брату не просто наблюдать за ней в таком виде, но ещё и касаться её там..  Сама – звучало лучше, но Виззарион не знала, как это «сама». Она привыкла к тому, что этим занимались служанки, а сама никогда не проявляла столько интереса ко всем тонкостям. И теперь у неё было существенное различие между тем, что было до вчера, и что она не имела теперь. – Я... сама.. – она сжала край покрывала, в которое ещё была закутана, и закусила губу. Девушка хотела попросить брата не смотреть, хотя понимала, что после их «брак без брака» он имел на это право, но как же это дико смущало! Она с трудом пересилила себя и развела трясущиеся ноги, хотя хотела скорее вырваться и избежать подобной необходимости, но понимала, что следы смыть нужно – вот только не понимала, какие и как.. Касаться себя вот так открыто и при нём казалось чем-то странным и неправильным. Ей было бы значительно лучше самой, в одиночестве, зная, что никто не увидит, но.. она не могла выбирать больше. У неё снова определённый ход событий, который она не имеет права нарушить, если не хочет причинить ему боль. Слухи всегда расползаются слишком быстро, и Эл не могла их больше кормить за свой счёт. Довольно.