Алькор Эштред абсолютно потерял счет времени сидя в рабочем кабинете родового поместья. Погода за окном стояла тусклая, можно сказать даже серая; ветер грозно завывал за единственным в комнате окном с видом на пробуждающийся после зимних месяцев Бресель. Впрочем, нынешняя зима оказалась не такой уж суровой, однако перемены в городе все-равно были видны: количество кораблей постепенно увеличивалось, как возрастало и количество приезжих, подобно прибою наводнявших узкие улочки и набережную Бреселя. Еще месяц, может полтора, и город воспрянет окончательно, позабыв о холодных ветрах и снегах до следующей зимы. А пока даже само название графского поместья казалось издевательским, словно сами предки решили подшутить над своим потомком.
Уже привычно в подобные депрессивные периоды хандра накатывает и на лорда Эштреда, который теперь бессмысленно перекладывал бумаги с одного края стола на другой, невидящим взглядом наблюдая за своими действиями. А мысли его витали где-то далеко от Вармервинда. Удивительно, но мужчина и сам не смог бы наверняка ответить, где именно в сию минуту находились его думы. В Остебене ли, в северных землях или землях альянса, а может быть на самом краю света. С тех пор как его единственная дочь покинула дом, ее передвижения и местоположение всегда оставались тайной для Алькора. Впрочем даже самих известий о добром здравии Мирры ему хватало с лихвой, а лишние переживания ему ни к чему.
Столь тягостные мысли посещали графа-отца все чаще и для этого даже не нужны были столь редкие послания от дочери. То ли возраст брал свое,  то ли мягкий характер Эштреда стал еще мягче после разлуки с Миррой, но для мыслей этих ему хватало малейшего повода. Вот и сейчас он сидит и рассматривает казначейскую отчётность по части дел покойного зятя, а думает о дочери, путешествующей в неизвестных графу краях.
Уже почти четыре года, с самого момента смерти Николаса Ларсена, Алькор ведет дела дочери сугубо отдельно от дел графства. Была бы его воля, он бы давным давно "сгреб" все будущее наследство Мирры воедино, однако твердо придерживался позиции, что это должно быть ее и только ее решение, безо всяких наставлений или руководств от отца. Поэтому казначею, состоящему на службе у графа, приходилось смиренно разделять доходы и расходы двух членов одного семейства. Вероятно, работа глупая и бессмысленная, но таков был Алькор Эштред. Особенно странно это было, когда винодельня графа сотрудничала с лавками Ларсена, и по сути дела это выглядело так, будто выживший из ума старик перекладывает деньги с одного кармана в другой. И даже на этот шаг, столь выгодный для обеих сторон, решиться было непросто.
Алькор Эштред не знал, сколько времени он так просидел, но вот из-за двери раздался нерешительный стук, после которого в кабинет вошел собственной персоной казначей, вместе с доверенным управляющим делами Ларсена. Переминаясь с ноги на ногу, заговорил первый:
— Вы уже закончили с отчетами, милорд?
— Да... да, только что закончил. — Тут же ответил Алькор. Затем спешно собрал стопкой в углу стола все бумаги, давая таким образом понять пришедшим мужам, что никаких замечаний у него нет и, следовательно, продолжение этого разговора попросту не имеет смысла.
Однако гости не спешили покидать графа. Вместо этого они нерешительно и даже как-то заговорчески переглянулись, словно каждый надеялся, что разговор продолжит его спутник. Это не ускользнуло и от внимания Алькора, который решил все же ознакомиться с отчетами более детально, но только когда снова останется наедине с собой.
— И что вы думаете по этому поводу, милорд? — Не унимался казначей.
"Что ж, с бумагами действительно нужно ознакомиться очень внимательно, уж больно подозрительно ведут себя эти двое." — Утвердился в своей предыдущей мысли Алькор, но вслух произнёс другое:
— Когда я приму решение, вас двоих уведомят в тот же момент.
Продолжать этот разговор дальше не имело смысла и, поняв это, нарушители спокойствия графа, учтиво простившись, поспешно покинули кабинет. Алькор же теперь уже не мог снова окунуться в собственные мысли, уж больно заинтриговало его поведение этой пары.
— Святой Люциан! — Прошептал Алькор, после чего поспешно коснулся ладонью небольшого серебряного треугольника на своей груди. — "Не гоже поминать Бога с дурным помыслами," — укорил себя мужчина, после чего без особого желания, но снедаемый любопытством, взял в руки и принялся за чтение первой страницы злосчастного отчета.

Отредактировано Алькор Эштред (19-08-2022 15:45:48)

Несмотря на то, что Алькор всецело посвятил себя отчетам казначея, перебирая страницу за страницей, складывая и вычитая на настольных дубовых счетах сумму за суммой, делая пометки в своих многочисленных блокнотах и счетных книгах, мысли о дочери так и не покинули его сознание. Как минимум то, что вся информация в этих бумагах касалась исключительно наследства Мирры и ее имущества, граф все же понимал, что является лишь временным распорядителем и управляющим дел. И мужчина не забывал раз за разом напоминать себе об этом вслух:
— Меньше самодеятельности! Меньше инициатив! Не тебе это решать, старик! — То и дело раздавался голос Алькора, нарушающий царивную в кабинете тишину. После чего делал очередную запись-пометку  в особенный маленький блокнот, где собирал все те вопросы, которые должны разрешиться лично виконтессой. И сколько бы казначей и управляющий не противились такому подходу своего господина, он упорно стоял на своём даже тогда, когда это шло в ущерб общему делу.
Посему, когда в кабинете раздался голос, не принадлежавший его владельцу, Алькор не сразу осознал происшедшее. Разумеется, голос этот он узнал сразу. Он узнал бы его даже спустя десять, двадцать, пятьдесят лет разлуки, однако попервой принял его за отголоски прошлого, фокусы его собственной памяти. Ведь далеко не в первый раз слышал он голос Мирры словно наяву, всегда при этом сталкиваюсь с суровой реальностью многолетней разлуки. Да и сами слова словно уносили его в далекие времена юности дочери, так давно слышимые графам наяву и никак не вписывавшиеся в настоящее.
Алькор медленно поднял голову, чтобы осмотреть кабинет и убедиться в своей разыгравшейся фантазии, однако сразу же встретился взглядом с Миррой, стоявшей перед ней во плоти и улыбавшейся, словно и не было всех этих трех лет. Разум отца не сразу поверил его собственным глазам и еще какое-то время он просто смотрел на нее невидящим взглядом стеклянных глаз, позабыв о злосчастных отчетах и бумагах, усеивающих стол.
— Мирра? — Тихо проговорить граф, еще крепче сжав в руке перо. Мысли в голове его путались. — Как ты...? Почему не...? Я думал...?
И только спустя несколько этих комичных мгновений, происшедшее наконец добралось до сознания мужчины.
"Это она! Она действительно дом, в Вармервинде, стоит прямо пред тобой, а ты блеешь что-то невнятное, словно баран, отбившийся от стада! Старый дурак!".
Закончив мысленно себя отчитывать, Алькор бросил наконец-то перо прямо на россыпь бумаг на столе. Он подскочил со своего кресла словно двадцатилетний, увлекая за собой несколько все еще не прочитанных, да и вряд ли уже когда либо прочитаемых страниц отчета, которые с тихим шелестом опустились на пол. Раскрыв свои широкие отеческие объятия, он бросился к дочери, будто намерен был заключив ее в них, никогда больше не отпускать от себя. А на глазах его тут же навернулись предательские слезы.
"Да уж, с возрастом ты действительно стал слишком мягок и впечатлителен!" — Только и успел подумать Алькор, а затем прижал к себе дочь и все мысли тк  же улетучились.
Трогательная пауза продлилась не долго. И вот уже мужчина, снова обретя дар говорить связно, торопливо начал лепетать дочери на ухо, все также не разжимая крепких объятий.
— Почему же ты не написала, не дала знать о своём приезде? Я бы подготовился... да я бы такой Пир закатил! И закачу, что помешает-то? Мартин!? — Позвал граф дворецкого боже не заметив, что кричит через плечо Мирры прямо ей на ухо. И пока старик-дворецкий, наверняка, спешил к своему господину, Алькор все не унимался. — Мы так скучали, нам так не хватало тебя здесь, в Вармервинде! Вот ведь Элоиза обрадуется, она...
Только теперь отец выпустил дочь из объятий, оборвавшись на полуслова. Он уже не выдерживал ожидания дворецкого, поэтому обратился к нему с приказами прямо через запертую дверь. При этом он не отнимал руки от плеча дочери, словно боялся, что стоит ему разорвать с ней физический контакт, как она тут же исчезнет так же внезапно, как и появилась.
— О, Люциан, Мартин, где ты запропостился? Вели немедля накрывать стол! Достань то вино, что я выдерживал как раз для этого случая! И сообщи Элоизе, пусть сейчас же спускается вниз! Да, и отмени все встречи, что были назначены на сегодня... и на завтра тоже!
Тут воздух в легких старого графа предательски закончился и он умолк столь же неожиданно, как и разразился своими речами.

Представители остебенской аристократии никогда не отличались уважением к чужой личной жизни. Любая сплетня или слух пройдя через несколько знатных поместий или домов тут же обретали глубинные и даже интимные подробности, которые зачастую не имели ничего общего с истиной. Едва ли хоть один представитель высшего общества вслух признал тот факт, что в умении выискивать и распускать слухи ни один простолюдин или крестьянин даже рядом не мог бы стоять с женой какого-нибудь графа или барона. Быть может тому причина излишек свободного времени у персон знатных, но нездоровый интерес к чужой жизни всегда был и будет едва ли не главным пороком остебенской аристократии.
Разумеется, проблема эта не обходила стороной и поместье Вармервинд, о коем слухи ширились куда дальше, чем подозревал сам граф Эштред. И причиной тому был отнюдь не глава дома.
Возвращение Мирры в отчий дом определенно уже в ближайшие дни станет главным мотивом пересуд во многих берсельских домах. И если на мнение рядовых горожан граф мог не обращать никакого внимания, то на мнение аристократического общества и даже собственной челяди закрыть глаза он не мог. Быть может обязанностью и даже долгом графа Эштреда было устроить виконтессе выговор за ее поведение и тот ущерб, который она могла нанести и без сомнения нанесла их дому своими бездумными действиями. О чем при каждом удобном и не очень удобном случае напоминала ему Элоиза последний год. Напоминала так часто, что мысли эти накрепко засели в голове старого графа и он был даже готов уступить здравому смыслу. Не подавая виду и ведя дела Мирры с той же принципиальностью, что и раньше, Алькор однако все чаще задумывался о возможных последствиях от выходок дочери не только для него, но и для всего графства. Сколь бы не были аккуратны в своих сплетнях соседи, многие из них все же доходило и до Вармервинда, в первую очередь усилиями самой хозяйки поместья.
И будь граф Эштред менее подвержен эмоциям, быть может он даже поднял бы эту тему перед дочерью теперь, когда она оказалась перед ним. Уж в письмах он бы и подавно не отважился написать ничего, что могло бы огорчить дочь. Однако при первом же взгляде на нее, граф тут уже удалился на задний план, а телом всецело овладел любящий отец, скучавший все эти три долгих года за своим единственным ребенком.
Они уже были в гостиной, когда весь дом заходил ходуном от снующих во все стороны слуг. Мартин, всегда будучи ответственным за все происходящее в поместье, о каждом шаге подопечных отчитывался графу и виконтессе. Элоиза сошла со второго этажа на удивление быстро и при полном параде, будучи уведомлена о прибытии Мирры явно не по велению графа. Поприветствовавшись с падчерицей и обменявшись короткими вопросами о здравии друг друга, графиня спешно удалилась в столовую, желая лично проконтролировать работу слуг. Однако Алькор счел это желанием оставить дочь наедине с отцом, дабы они могли хоть в малой мере восполнить тот трехлетний пробел в их жизни.
— Ну же, Мирра, я хочу услышать все. — Не выдержал Алькор, оставшись с глазу на глаз с дочерью. — Где ты пропадала все эти три года? В своих письмах ты едва ли упоминала о тех краях, где находилась. За что я готов был разорвать невинного посыльного или Мартина, от которых принимал письма. Словно решила вогнать старика-отца в могилу своими короткими отписками "я жива-здорова, скоро вернусь".
В последние слова граф попытался вложить все свое недовольство в отношении дочери, но едва ли это ему хоть немного удалось. Уж больно счастлив он был в тот момент, а улыбка, все никак не сходившая с его лица, никак не соответствовала мнимому настрою. Мартин снова вошел в гостиную со своим короткими отчетом, сообщив, что через четверть часа стол будет готов, но быстро удалился, уловив на себе взгляд господина. А Алькор продолжал засыпать дочь вопросами и причитаниями, даже не давая ей возможности ответить хотя бы на один из них.
— Я уж временами думал, что ты забрела за остебенские границы... — Он с недоверием воззрился на Мирру и теперь во взгляде его мелькнул страх. — Ты ведь путешествовала по королевству, я надеюсь? Даже у нас в северных землях или том же Теллине бывает опасно, не говоря уже о чужих землях. Ты ведь сдержала свое обещание, данное мне перед отъездом? Нанимала стражников для своей охраны?..

Вильсбург, Андерил, Плиты... Одному Люциану известно, где еще успела побывать виконтесса Эштред за эти три года странствий. И от каждого города, упомянутого ею в рассказе, графа-отца передергивало всем телом. Он все еще до конца не мог осознать, а уж тем более свыкнуться с мыслью, что Мирра проделала весь этот путь в одиночестве. Быть может и не совсем в одиночестве, но едва ли это могло служить успокоением для Алькора.
Но нет, он не будет сейчас поднимать тему безрассудного поведения дочери. Только не сейчас, когда она снова находилась в Вармервинде и оттого была не менее счастлива, чем сам Алькор.
— Надо же, ты посещала королевский дворец? — С некоторой долей недоверия переспросил мужчина. — Полагаю, это был всего-навсего визит приличия? В конце прошлого года я имел аудиенцию у Его Величества, но он ни словом не упомянул вашей встречи с королевой.
От обсуждения столицы и королевской семьи, граф Эштред заметно приободрился. Разумеется, насколько это было возможно, учитывая, что с момента появления Мирры в поместье он едва держал себя в руках. И все-таки, даже на фоне сего события, он не мог обойти эту тему стороной.
Он тщательно подбирал слова, надеясь, что интерес его будет воспринят как простое любопытство, а не допрос. Не то, чтобы он не доверял своей дочери в подобных вопросах. Мирра, несмотря на своенравность, всегда умела сдерживать свой характер в ситуациях, которые того требовали. И Алькор без сомнений предстал бы с дочерью даже перед Его Величеством, будучи в полной уверенности за ее поведение. И все-таки, известие о том, что виконтесса Эштред посещала королевский дворец без своего графа-отца, может вызвать пересуды куда более резкие, чем ее путешествия в целом. И граф желал убедиться, а в случае необходимости и подготовиться к их последствиям.
— Не пойми меня неправильно, Мирра. — Осторожно начал Алькор. — В ближайшее время дела королевства, быть может, снова приведут меня в столицу и я не хотел бы попасть в неловкое положение перед Ее Величеством. Есть ли что-то, о чем я должен знать после вашей встречи?
Произнеся эти слова вслух, граф и сам перед собой признал, что аккуратно подойти к этому вопросу у него не получилось. Он мельком заглянул в карие глаза дочери, однако не обнаружил в них ни упрека, ни насмешки. Уже давно он убедился, что девушка куда лучше его самого способна была контролировать свои эмоции. Слегка смутившись, он быстро отвел взгляд. Теперь он смотрел в сторону запертой двери столовой, словно ждал оттуда помощи. Быть может Мартин или Элоиза покажутся с известием о готовом обеде раньше, чем Мирра найдется ответом...
Однако дверь оставалась неподвижной, а приглашенные звуки и голоса, доносившиеся оттуда лишали графа всякой надежды.
Его рука по-прежнему покоилась в теплых ладонях дочери и хотя бы в том, что она не отстранилась от него после этих слов, он нашел хороший знак. Видит Люциан, он никак не хотел оскорбить Мирру или намекнуть на что-либо неприличное в ее поведении, но чем дольше тянулись эта пауза, тем глупее он казался в собственных глазах. Алькор лишь глубоко вздохнул и крепче сжал руку дочери.

Эштред в последней отчаянной попытке прочесть в глазах дочери правду, лишь пристальное вгляделся в их янтарную глубину. Он не сомневался, что Мирра что-то ему не договаривает, но также вполне отчетливо понимал настроение девушки, которая явно была не в восторге от предроложений и расспросов старика-отца. Посему, сделав решительный вывод, что будь история с чаепитием с королевой чем-то большим, граф уже давно узнал бы о ней в аристократических кругах. Тем более, что совсем недавно он даже побывал в столице, где также никоим образом тема встречи виконтессы Эштред и королевы Лиерго не стала причиной слухов и сплетен.
В любом случае, разговор нужно было как-то спасать. Необходимо убедить Мирру, что все вопросы и расспросы Алькора есть на самом деле не более чем простым отцовским любопытством. Тем более, что по большом счету так оно и было. Любопытство и тревога за единственного ребенка.
От последних слов дочери мужчина аж запыхтел от возмущения, будто комната разом лишилась воздуха.
— Да как ты... Да я даже и не думал... — Возмущенно произнес Эштред, заламывая пальцы на руках, которые в один момент лишились теплоты ее ладоней.
О подобном граф действительно даже и не думал, не говоря уже о том, чтобы произнести подобное предположение вслух. Его возмущало как само предположение, так и то, с какой простотой и безразличием озвучила его дочь. Будто говорила не о делах интимных, а обсуждала кухню на недавнем приеме в чьем-то доме.
Вероятно, именно в этот момент Алькор Эштред обнаружил, как изменилась его дочь. И дело было отнюдь не во взрослении, как и не в пережитом путешествии. А быть может она всегда была такой, но граф упорно не желал этого замечать, предпочитая видеть в Мирре ту маленькую девочку, с которой они так часто бегали по саду, гоняясь за бабочками.
— Прости, Мирра. — Внезапно даже для самого себя заговорил Алькор самым мягким и нежным голосом. — Просто я иногда забываю, какой взрослой ты стала. Для отцов всегда так, он может смотреть на дочь в окружении внуков или даже правнуков, а видеть перед собой маленькую девочку.
Граф улыбнулся со всей искренностью. Он хотел было добавить, что в свои пятьдесят с лишним лет никогда не удостаивался чести быть принятым королем или королевой в частной обстановке. Разумеется, он бывал в их загородном доме, но лишь в обстановке официальной или же в большой компании других аристократов. А тут его дочь заявляет, что распивала чаи с самой Сивиллой Лиерго, да еще и по приглашению Ее Величества. Уж конечно подобная новость вызвала у отца естественную бурную реакцию.
Однако всего этого Эштред не произнес, боясь снова вызвать недовольство дочери возвращением к этой теме. Уж лучше сделать это в другой обстановке, чуть менее напряженной.
— Святой Люциан, ну что там можно делать столько времени?! — Не выдержал мужчина, хотя на самом деле просто желал сменить тему их разговора. Он бросил взгляд в сторону запертой двери столовой, а в следующий момент подскочил со своего места и подал руку Мирру. Ему снова хотелось прикоснуться к ней, будто требовалось физическое подтверждение ее присутствия здесь. — Довольно ждать. Ты наверное голодна после дороги, а они там суетятся без толку уже битых пол часа.
Не успели они пройти и половину пути до столовой, как створки высокой дубовой двери внезапно отворились. Справа стоял Мартин, придерживая двери для графа и виконтессы, а перед длинным столом темного дерева, уставленным разнообразием яств и напитков, стояла Элоиза в окружении нескольких слуг.
— Добро пожаловать домой, Мирра. — Церемонно проговорила графиня Эштред, изобразив на своем лице некое подобие улыбки.

Отредактировано Алькор Эштред (01-10-2022 16:20:20)

Первый семейный обед в полном составе за последние три года проходил в некотором напряжении, что, в общем-то, едва ли достигало внимания графа. И не удивительно, ибо в большей степени говорил именно мужчина, прерываясь лишь на редкие вопросы к дочери, для ответов на которые, впрочем, он не давал ей слишком много времени. Складывалось ощущение, что Мирра вернулась домой лишь на один единственный обед, за который Алькору необходимо было изложить все, чем жил Вармервинд и графство Эштред в ее отсутствии. И хотя сам мужчина находился в приподнятом настроении, напряжении все же не покидало обеденный зал. Оно, если так можно было выразиться, восседало по обе руки от графа, и все же, как это часто бывало в семье Эштред, оставалось не замеченным его главой.
А ведь граф и не заметил, что первый укол в этом незримом противостоянии сделал именно он сам. Едва оказавшись за столом, граф не примянул сообщить Элоизе о визите дочери в столицу, где она была приглашения в дворец на чаепитие с самой королевой. Алькор знал, сколь сильным было желание его жены сдружиться с Ее Величеством, а оттого решил, что она только порадуется за Мирру.
Реакцией, как и стоило ожидать, были плотно сжатые губы женщины, сквозь которые едва просочились холодно-восторженное восхищение. Звучало это так, будто кто-то под столом приставил нож к ее животу и заставил произнести эти слова.
Но даже столь очевидный недружелюбный тон Элоизы не был замечен мужчиной, которому к тому моменту не терпелось перейти к делам семьи Ларсенов, которыми он временно заведовал. Он заявил, что позже даст полный отчет об их состоянии, но пока можно сообщить главное в двух словах.
Разумеется, в двух словах не получилось и битую треть часа Эштред освещал дамам событий последних месяцев. Рассказ его был сбивчивым, часто перескакивающим с темы на тему, отчего Мирра едва ли могла понять хотя бы какую-то часть. Впрочем, отец был настолько поглощен своим рассказом, даже не допуская мысли о том, что кому-либо из присутствующих, будто то сама Мирра, Элоиза или даже Мартин, стоящий у двери, может быть не интересно.
К концу деловых речей Эштреда прислуга уже успела подать вторые блюда. Тогда как перед самим графом все еще оставалась чуть не полная тарелка кремового супа из кролика и бобов. Только вино в бокале время от времени заканчивалось, а еда мужчину мало интересовала. Женщины, до сего момента делающие вид внимательного слушателя, тут же принялись наполнять тарелки, уличая момент сделать небольшую паузу. А сам Алькор, не имея особого выбора, вернулся к своему уже остывшему супу.
Однако тишина продлилась недолго. Едва Мартин закончил наполнять бокалы вином, как Элоиза отложила приборы и пронзительно взглянула на Мирру, что не могло укрыться даже от внимания графа. В ее взгляде играла какая-то искорка, происхождение которой Алькор не мог определить, но от которой у него мурашки пошли по коже.
Последним был наполнен бокал Мирры и, казалось, намерения графини не оказались тайной даже для дворецкого, который слишком уж спешно вернулся на свой рост около высокой двухстворчатой двери.
Элоиза тем временем подняла свой бокал, но пить не спешила.
Алькор же всего одним глотком осушил больше половины своего сосуда.
— Знаете, моя дорогая, я рада, что вы наконец вернулись в Берсель. — Начала Элоиза ровным голосом. Она отпила маленький глоток вина, а граф тем временем шумно выдохнул.
— Разумеется, мы все этому несказанно рады... — Вмешался Алькор, надеясь снова перехватить воображаемое лидерство в этой беседе.
Однако Элоиза теперь уже была настроена серьезно. До сего момента она лишь изредка вставляла едва заметные колкости в сторону виконтессы, которая, то ли в силу воспитанности, то ли из-за уважения к отцу, пропускала их мимо ушей.
— Конечно-конечно, Ваша милость. — Елейным голосом женщина прервала своего мужа, после чего сразу же переключилась на Мирру. — За последние полтора года в кругах уважаемых берсельских дам все больше и больше говорили о вашем так называемом путешестуии. Порой слухи были столь вопиющи, что я едва ли не сгорала со стыда.
Само собой, слухи эти часто достигали и уха графа, но он всегда пытался не придавать им серьезного значения. Да и источники их почти всегда были весьма и весьма сомнительными. Но чтобы и Элоиза принимала в этом какое-то участие... Алькор даже не допускал подобной мысли.
— Элоиза, довольно. — Вмешался Эштред.
— Разумеется, Ваша милость. — Голос женщины внезапно стал чуть ли не страдальческим. — Я лишь хотела сказать, что буду рада больше не слышать всех этих ужасных слухов о нашей Мирре.

Отредактировано Алькор Эштред (20-10-2022 15:18:26)

Небольшая пауза, воцарившаяся за обеденным столом, на какое-то мгновение дала старому графу надежду, что столь неприятный разговор не зайдет дальше тех пределов, что уже были нарушены Элоизой. Мирра отвела взгляд от своей мачехи, принявшись рассматривать едва тронутый кус мяса на тарелке. И отец уже готов был предпринять попытку перенести их беседу в другое, более спокойное русло, когда девушка все же нашлась ответом.
Впрочем, Алькор не сомневался, что ответом Мирра Ларсен нашлась сразу же, просто пауза эта была необходима, чтобы продемонстрировать отсутствие интереса к спору и безразличное отношение к сказанному Элоизой. Граф слишком хорошо знал свою дочь (настолько, разумеется, насколько возможно отцу знать двадцатитрехлетнюю дочь), чтобы не понимать этого, но все же надежда на мирное подавление конфликта в его зародыше тут же вспыхнула в сердце мужчины. И тут же разбилась в дребезги, как только он услышал холодный голос Мирры, так разительно отличавшийся от голоса его дочери, которым она говорила с ним всего несколько мгновений назад.
Даже в такие напряженные моменты, которые однако были не такими уж редкими в их семье, граф не решался "осадить" женщин своим твердым словом. Нельзя сказать, что он боялся каких-либо последствий, просто он привык всегда оставаться в стороне их конфликтов, которые в большинстве случаев затухали также быстро, как и разгорались.
Как бы печально это не звучало, но Алькор привык к таким отношениям жены и дочери, пусть и внушал себе мысль, что это лишь обычные семейные ссоры. А посему он лишь слушал жестокие речи дочери в отношении своей жены, время от времени попеременно награждая обеих то умоляющими, то угрожающими взглядами. Однако женщины были слишком увлечены друг другом, чтобы обращать внимание на унывающего старика во главе стола.
Сейчас он не мог сердиться на Мирру. Уж слишком долгим было их расставание, и слишком долго он ждал ее возвращения в Вармервинд. Да и не она первой отпустила укол в сторону мачехи. Граф не сомневался, что Мирра могла бы сдержать свой нрав. Она всегда умела контролировать себя и свой гнев, отбрасывать эмоции в сторону, если того требовала ситуация. Алькор считал это едва ли не главным достоинством виконтессы, которое в будущем ей очень пригодится. А потому единственное в чем он мог винить дочь, это в том, что она поддержала и приняла предложенную Элоизой словесную дуэль.
— Папенька, у вас есть тост? — Внезапно даже для Алькора закончила свою речь Мирра.
Граф хотел было подняться со своего кресла, чтобы произнести придуманный на ходу тост, однако с ужасом обнаружил пустой бокал у себя в руках. Сам того не замечая, он выпил все вино, пока виконтесса говорила.
— Мартин? — Воскликнул граф в сторону дворецкого, все также призраком стоящего у дверей.
Он лишь показал старику пустой бокал и тот тут же схватился за бутылку, стоящую на столике около стены в небольшом металичнском ведерке. Однако, как только бутылка оказалась в его руках, оба - граф и дворецкий - поняли, что она пуста.
— Одно мгновение, Ваше Сиятельство. — Мартин едва ли не бегом бросился в сторону служебных помещений, понимая всю напряженность ситуации. А Алькор лишь проводил его взглядом, который испепелил бы каждого, если бы был способен.
Еще мгновение за столом царила тишина. Но только одно мгновение.
"Пусть весь гнев Люциана свалится на голову этому идиоту Мартину!" — яростно подумал граф.
— Будьте уверены, дорогая, я нисколько не верю всем эти грязным сплетням о вас. — Это снова была Элоиза и ее дружелюбный голос приобрел миротворческие нотки. И хотя Алькор не слишком-то обманывался на этот счет, все же в надежде промолчал. То, что графиня пропустила мимо своего внимание последние слова Мирры, столь близкие к оскорблению, давало мужчине эту самую надежду. А Элоиза, смерив мужа ревностным взглядом, словно упрекая за то, что он не поддерживает ее в этом разговоре, продолжила. — Ни я не верю, ни ваш отец. И все же, не все знают вас так хорошо как мы, чтобы отбросить в сторону все эти перессуды. Другие люди могут если и не принять это на веру, то сохранить в памяти, что бросит пятно не только на нынешнего графа Эштреда, но и на его будущих наследников. Вы должны понимать, моя дорогая, что от вашего поведения зависит не только ваша собственная репутация, но и репутация вашей семьи. — Подытожила Элоиза, явно довольная собой. Она ведь прекрасно понимала, что против такой речи и таких аргументов Алькору не позволит возразить его собственный характер и положение в обществе.

С каждым следующим словом женщин обстановка накалялась все сильнее, а граф Эштред все плотнее поджимал нижнюю губу. Мартин все не возвращался с вином, спасения ему не предвиделось. И дабы избавить себя от удовольствия слушать все эти колкости от двух самых дорогих ему людей, чтобы не встречаться взглядом ни с одной из них, Алькор принялся бесцельно ковырять приборами в своей тарелки. Он не ел, только измельчал все, что попадалось ему под нож, будь то горошина, или оставшиеся куски мяса.
Как же тяжко было графу Эштреду все это слушать. За эти три года он и позабыл, чего ему стоило находиться в компании Мирры и Элоизы, но теперь, казалось, обе они решили сполна напомнить ему о своих характерах во всей красе. Он давно привык делать вид, что не понимает, что не улавливает всех тонкостей их издевок друг над другом, но за прошедшие три года этот его талант словно притупился. И сейчас каждое ядовитое слово Мирры и Элоизы, призванное побольнее «ужалить» своего визави, на поверку же большее всего жалило как раз таки главу семейства.
И вот Мирра снова перебросила через стол невидимую эстафетную палочку своей мачехи и прежде чем та успела заговорить, граф даже не осмеливался рассчитывать на ее молчание. Он все также сидел, низко опустив голову, ибо прекрасно знал, что ни одна из женщин не оставит последнее слово за своей противницей.
– Да как можешь ты так говорить, моя дорогая… – Но договорить женщина не успела, ибо на сей раз нервы Алькора уже не выдержали.
Впрочем, он не стал ничего говорить, не совершил попытки осадить ни одну не другую. Он только резко поднялся со своего места, со звоном опустив приборы прямо в тарелку. Да так их бросив, что нож, отскочив от края посудины, тут же полетел на пол.
– Прошу меня простить, милые дамы, но я, пожалуй, пойду прогуляться по саду. – Пробормотал граф Эштред голосом, напрочь лишенным эмоций. – Что-то тут стало слишком душно, мне необходим свежий воздух.
И только успел Алькор сделать несколько шагов в направлении двери, как перед ним внезапно возник Мартин с откупоренной бутылкой вина в руках. Дворецкий невольно преградил графу дорогу и не уловив в его словах истинных мотивов, тут же предложил отворить ставни и впустить свежий воздух прямо в обеденный зал.
– Если Ваше Сиятельство изволит, я распоряжусь об этом прямо сейчас. – Закончил Мартин, уже оборачиваясь выполнять еще не отданный приказ.
Однако Алькор тут же остановил мужчину. Да сделал это с таким лицом, что Мартин едва ли не лишился чувств прямо посреди зала.
– Его Сиятельство изволит, чтобы служащие поместья выполняли его приказы сиюминутно и без промедления, Мартин! – Процедил сквозь зубы Эштред, пытаясь произнести это так, чтобы не услышали ни Мирра, ни Элоиза. После чего рывком выхватил из рук дворецкого бутылку вина, да так резко, что несколько капель разлетелись во все стороны, испачкав одежду обоих мужчин. Мартин, повинуясь привычке, тут же выхватил салфетку из нагрудного кармана, но не успел он и притронуться к графу, как тот снова направился в сторону двери, которая тут же за ним закрылась с привычным скрипом петель.

Тем временем зимний день уже клонился к вечеру, и едва граф Эштред успел захлопнуть за собой входную дверь, как все тело тут же прошибло морозным воздухом. Он и не подумал о том, что выбежал на улице как был за обедом в одном только камзоле поверх рубахи и исподнего белья. На ногах были длинные бриджи и домашние туфли, из-за чего вид Алькор имел совершенно глупый.
Оглядевшись по сторонам, мужчина с некоторым облегчением обнаружил, что во внутреннем дворике Вармервинда он оказался в полном одиночестве. Откуда-то со стороны конюшни слышались оживленные мужские голоса, в одном из которых граф узнал конюшего, но второй был ему незнаком. В саду, разумеется, никто не работал в такое время и во время своей прогулки Алькор вполне мог рассчитывать на полное одиночество.
Холодный воздух словно тисками сжимал графа со всех сторон, так что мужчина невольно обхватил тело руками, еще плотнее запахнув и без того затянутый на нем камзол. Толку, однако, от этого оказалось немного. А потому Алькор, время от времени пробираемый дрожью и низко опустив голову, побрел в сторону сада, надеясь найти хотя бы какое-то укрытие между многочисленными фруктовыми деревьями, все еще лишенными листвы.
Фруктовый сад позади Вармервинда за многие годы разросся на несколько гектаров и продолжал расширяться усилиями, как самого графа, так и многочисленных работников, нанимаемых Эштредом посезонно. Это место стало едва ли не священным для семейства Эштредов и других обитателей Вармервинда. Все они находили здесь утешение, находили место, где могли остаться наедине со своими мыслями и обдумать те или иные вызовы судьбы. Но если остальных обитателей поместья с садом связывали по большей степени тягостные воспоминания, для Алькора стройные ряды фруктовых деревьев все еще были наполнены детским смехом и радостными криками. Это было единственное место во всем мире, где время было властно над ними. Здесь его Мирра оставалась маленькой девочкой, с которой они вместе гонялись за бабочками; играли в детские игры; лазали по деревьям за первыми яблоками и сочными персиками; разгоняли воронов, которые посягали на их владения. Но больше всего сердце Алькора грело осознание того, что все эти момент были столь же важны для дочери, как и для него самого.
«Я видела бабочку на окне, правда она была совсем белая. Пойдем ее искать?» – Первые слова Мирры после трехлетней разлуки тут же всплыли в памяти и острым лезвием резанули по сердцу старого графа.
Как ждал он этой встречи, как ждал этого воссоединения, чтобы все вот так обернулось. Три года оказались достаточным периодом, чтобы стереть из памяти Алькора воспоминания о напряженных отношениях его дочери и жены. А для самих женщин трехлетняя разлука отнюдь не стала поводом для примирения. Более того, обе они словно копили все эти годы неприязнь друг к другу, и она, переполняя обеих, тут же выплеснулась при первой же встрече.
– О чем я только думал?! – Алькор стоял перед высокой яблоней, которая, вероятно, была ровесницей Мирры и, казалось, будто вопрос был задан именно дереву, ветви которого уже начинали покрываться молодыми почками.
Граф постоял так еще несколько минул, словно надеясь получить ответ на свой глупый вопрос. Погруженный в свои собственные мысли и воспоминания, Эштред не услышал, как Мартин отдал команду конюшему подготовить экипаж для виконтессы. А теперь, убедившись, что ответа от яблони не последует, продрогший граф снова повернулся в сторону поместья. Это случилось как раз в тот момент, когда кучер и конюший заканчивали приготовления, все еще не успев скрыться за крылом поместья.
Алькор тут же понял, что лошади готовятся для Мирры, ибо Элоиза имела свой собственный экипаж и никогда не пользовалась графским транспортом. Он тут же направился в сторону главного входа в поместье, но в своих раздумьях совсем не заметил, сколь далеко он удалился вглубь сада.
Тем временем кучер уже занял места на козлах и скрылся за поворотом, а конюший вернулся восвояси.
И все же, по всей видимости, Люциан наконец-то сжалился над своим слугой, ибо едва Алькор обогнул поместье, как увидел все еще стоящий у крыльца экипаж, уже готовый, однако, к отправлению. Граф несколько сбавил скорость, хотя он и до этого двигался пусть и быстрым, но все же шагом. Так что дыхание его оставалось в относительном порядке, и едва ли можно было бы подумать, сколько сильно он спешил нагнать транспорт. Подобрался он к транспорту сзади, а потому остался незамеченным для кучера, который едва не свалился с козел, когда услышал недовольный голос графа.
– Не двигать экипаж с места! – Голос Алькора, по всей видимости, оказался настолько грозным, что кучер решил сразу объясниться.
– Ваше Сиятельство, Мартин велел подать экипаж для Ее Милости Виконтессы…
– Молчать! – Тут же прервал его граф, ибо в тот самый момент увидел на крыльце поместья и саму Мирру. Слуга лишь смиренно кивнул, вероятно, надеясь, что ситуация разрешиться в его пользу, а Алькор, буквально в одно мгновение смягчившись, обратился к дочери. – Дорогая моя, неужели ты хотела покинуть Вармервинд, даже не попрощавшись с отцом? Впрочем, ничего удивительного. – Он показательно махнул рукой в сторону поместья. – Я провожу тебя, куда бы ты ни собиралась. Только дай мне несколько минут, а то что-то здесь прохладно.
Он примирительно улыбнулся дочери, и тут же направился по ступеням к входной двери.