Со смертью джарие во дворце снова поселилась тревога. Она преследовала Айрис на каждом шагу, не давая девушке сомкнуть глаз и расслабиться хотя бы на минуту. Да и времени особо у неё на отдых не оставалось: всю ночь она хлопотала, помогая Сайлан подготовить всё к предстоящим похоронам. Только слепец не мог заметить, как императрица переживала из-за всего произошедшего, ведь она даже не притронулась к еде и следующей ночью. На Айрис тоже лица не было, девушка выглядела беспокойной и бледной. Следя за подготовкой, она не раз ловила на себе взгляды, наполненные не то сочувствием, ни то откровенной жалостью к своей персоне: кажется, её состояние окружающие восприняли, как крайнюю обеспокоенность настроением госпожи. Если бы всё было так просто...

Перед советом, столь неожиданно созванным Шейниром, императрица отправила свою служанку в её комнатушку. Там, казалось бы, Айрис могла бы передохнуть, пока приглашённая на совет госпожа не вернётся, но и в собственной каморке ей не было покоя. Слова Ширайи, мысли об императоре, догадки об истинном убийце и, в конце концов, так и не раскрытая тайна отца — всё это настолько перемешалось в её голове, что Айрис была готова хоть на стенку лезть, только бы забыть обо всём, как о страшном сне. Вампирша обеспокоенно ходила по комнате, не зная, куда себя деть, пробовала вышивать, но бросила уже после пары стежков из-за боли в руках. Неизвестно, сколько ещё она порхала по своей крохотной спаленке, прежде чем не поняла, что уже пора готовиться ко сну. Девушка подготовила покои своей госпожи к её приходу, оставила на её столике колокольчик, чтобы точно услышать её по приходу, и снова отправилась в свою скромную обитель, рассудив, что и ей стоит попытаться уснуть. Не сказать, что она надеялась, что Сайлан решит поделиться с ней, чем кончился совет, но была готова в случае чего выслушать её. Вряд ли дочь Солнца обрадуется, если решит открыться своей служанке, а та уснёт, стоя перед ней.

Сон... необычно глубокий и крепкий для неё, даже без кошмаров на сей раз. То, что нужно. Жаль вот только, не все согласны с тем, что эта трудяжка достойна поспать лишних пару часов. Будучи обладательницей такого незавидного дара, как беспокойный сон, разбудить Айрис было задачей не сложной. Многим её хозяйкам было достаточно позвенеть в специально оставленный колокольчик или по пробуждению банально позвать свою напарницу, как та, заслышав своё имя, тут же подрывалась с постели и мчалась к ним. Слуги в её доме поступали ещё проще, попросту распахивая шторы и впуская дневной свет. Хотя частенько девушка могла проснуться даже от звука приближающихся шагов. Но вот уж не думала Айрис, что когда-нибудь ей придётся просыпаться от того, что с неё попросту стягивают одеяло и хватают за руки, как провинившуюся шавку, забравшуюся в хозяйскую постель. Сонно и напугано девушка таращилась на стражников, ютившихся в её комнате; здесь места было маловато даже для неё одной, а потому эти двое мужчин, казалось, своими плечами заняли всю спаленку. Они ничего не говорили, не давали ей возможности одеться или объясниться, просто выволокли её в коридор и, держа её за локти, куда-то потащили. Она и не сопротивлялась. Не кричала, обвиняя чужаков за такой внезапный визит, не звала на помощь госпожу и не молила встреченных в коридоре евнухов о помощи, решив, как и прежде, разбираться со всем тихо. Мысленно Лерман успокаивала себя тем, что она ничего не сделала, а значит, ей нечего бояться. Пока её вели, как какую-то пленницу, она даже пыталась держать лицо, сама не замечая, как непроизвольно жмёт руки к груди и опускает голову, будто напуганный котёнок, кинутый на растерзание своре собак.

Коридор казался просто бесконечным. То и дело она бросала взгляд на стены, будто искала поддержку хотя бы у картин, но сейчас, казалось, даже оттуда на неё смотрят с пренебрежением и осуждением. Так... сохранять достоинство, держать спину прямо,  расправить плечи... ах, к чёрту, да почему же тут так холодно?! Когда её стащили с кровати, Айрис даже не успела влезть в свои туфельки, по которым стражники беспардонно потоптались, а потому шла по коридору босая, в сотый раз проклиная мирданский холод. Не спасал даже истоптанный слугами ковёр, а от сквозняка подрагивало не только пламя свечей, освещавших им путь, но и девушка. Чем дальше оставалась за спиной её комната, тем она сильнее обнимала свои плечи, не то тщетно пытаясь согреться, не то прикрыть грудь. В отличие от стражников, разодетых в доспехи, сама она так и осталась в одной лишь ночной сорочке, в свете от факелов казавшейся почти полупрозрачной. Так себе одежда для гуляний по дворцу, особенно зимой.

Наконец они остановились перед знакомыми ей дверьми. И что Шейниру понадобилось от неё в такой час? За те мгновения, что один из её сопроводителей тянулся к двери, вампирша успела мысленно перебрать всё: то, насколько хорошо выбранные ею служанки отмыли покои, кто был ответственен за омовение тела джарие, сколько вампиров видели, как её чуть не стошнило, когда она пошла проверять состояние тела покойной... Кажется, даже почти успела придумать оправдание ко всему. Но стоило дверям отвориться, она несмело переступила порог и, почувствовав, как её подтолкнули в спину, запнулась в собственных ногах, полетев на пол. Слава Богам, в последний момент хотя бы успела подставить себе руки, так вовремя выпущенные стражниками, не то расшибла себе лоб. Хотя, тогда можно было бы оправдать, почему все её мысли (и душа, похоже, тоже) решили окончательно её покинуть.

И тишина. Она услышала только, как через неё переступают те мужчины, запирая за собой дверь, и что-то говорят императору, застыв в ожидании. Ей самой же было страшно не то что встать — она и головы не поднимала, продолжая в одной сорочке сидеть прямо на полу. Почему-то именно сейчас в её мыслях ожил образ Шейнира таким, каким она видела его в последний раз в этих же покоях. Как он, охваченный болью и яростью, сметал каждого на своём пути, не замечая перед собой никого. Что если он всё ещё в том же состоянии?

Его голос был подобен грому. Айрис сжалась вся, будто это она была виновата, что её вытащили из собственной постели и привели сюда в подобном виде. Стражники поспешно удалились, оставляя раздражённого их действиями императора наедине с перепуганной до чёртиков служанкой. Она слышала, как Шейнир подходит к ней, и даже рискнула поднять на него глаза, заслышав родной голос. Послушно, пусть и с долей осторожности, вложила свою ладонь в его, позволяя поднять себя. Всё также продолжая молчать в тряпочку, последовала за ним, не жалуясь ни на холод, ни на боль от мелких камушков, вонзающихся в её босые ноги. Периодически возникало разве что желание попросить его хотя бы немного притормозить, потому что шёл он так быстро, что ей приходилось буквально бежать за ним, придерживая подол сорочки, чтобы снова не упасть. Тут, в отличие от его покоев, ковра не наблюдалось, и одними синяками на коленях она уже может не отделаться. Во время их прогулки — ну, а для кого пробежки— по пыльному склепу Айрис как-то даже не думала о том, чтобы поинтересоваться, куда её ведут. За этот месяц она привыкла доверять Шейниру. Даже слишком, учитывая, что её учили даже собственному отражению не верить.

«Почему здесь?» — про себя спросила девушка, забегая вслед за Владыкой в знакомые покои. Здесь она, наконец, смогла перевести дыхание после этой пробежки по морозу, пока Шейн собирался с мыслями, прежде чем заговорить. Айрис не видела его лица, но чувствовала, какой болью пронизаны его слова. Самое ужасное было то, что в его речи она частично узнала саму себя. То, как запрещает себе плакать, даже когда больно, как потом всё это выливается в ещё большую боль и ярость. Понимала ли Айрис, что она рушит своим хозяйкам судьбы, рассказывая каждый их секрет Териону? Прекрасно. Чувствовала ли стыд, когда те, не зная, кому действительно служит их «подруга» вешались ей на шею? Нисколько. Болело ли её сердце, когда она понимала, что какой-нибудь её племянник будет страдать точно также из-за своей ошибки, как в своё время страдала она? Я вас умоляю. Так можно ли тогда сказать, что и сама она превращается в чудовище, которому чужды чужие страдания?

— Меня учили, что настоящие мужчины слёз просто так не льют. Что мужчины не плачут, когда им плохо, только если плохо другим. Но с годами я стала замечать одну закономерность: чем больше в себе держит сердце, тем более чёрствым оно становится.

Шейн боялся стать чудовищем, она — остаться всё той же маленькой озлобленной девочкой. Наверное, из-за того что в её руках не было сосредоточено столько власти, её не так пугало то, что с каждым годом в ней остаётся всё меньше человечности: в конце концов, от её хладнокровия к чужим жизням не зависели даже те, кто служил её дому, потому что она — всего лишь его часть, а не глава. Но стоит признать, с появлением Шейнира в своей жизни Айрис сумела сделать множество удивительных открытий. Она привыкла считать себя истинной леди своей фамилии: улыбчивой, учтивой, но вместе с тем лишённой жалости к себе и окружающим. И вот уж сюрприз, оказывается, она способна думать не только о себе, даже когда ей грозит опасность. Оказывается, умеет смеяться не наигранно, хохотать во весь голос, едва успевая прикрыть клыки ладонью. Оказывается, умеет любить того, кто перед ней, а не тот образ, что успела себе придумать.

Всё это ей помог осознать Шейн, пусть и не специально. Может, и она сумеет показать ему, что он может быть другим?

— Давать слабину, злиться, плакать — нормально. Потому что так мы устроены. Потому что всем нам нужно рано или поздно выпустить то, что не даёт покоя. Один... очень умный старик однажды сказал мне: не исцелится тот, кто о бедах своих не расскажет.

Шаг. Робкий, осторожный, будто она подходит к голодному тигру, готовому растерзать её за неверное движение. Вампирша столь же осторожно протянула руку вперед, едва касаясь его спины кончиками пальцев. Если Шейнир — тигр, то ей срочно нужно придумать, как сделать его всё тем же ласковым котом, которого она когда-то увидела на ковре подле своих ног.

— Ты не чудовище, Шейн. И никогда им не был. Смерть... это страшно. Всегда страшно. Но мы вынуждены мириться со смертью, иначе не обретем покой.

Она помнила, каким представляла Шейнира, даже не увидев его. Воображала его надменным, глупым и алчным мальчишкой, не видящим ничего, кроме себя и своего удовольствия. И оттого сильнее сейчас она чувствовала себя виноватой перед ним. Шейн оказался настолько же любящим, насколько и израненным. Он совершил много ошибок и, как оказалось, о каждой сожалел. Всё, что он пережил, закаляло его характер, и вместе с тем приносило слишком много страхов. Сейчас ей снова захотелось того же, что и в прошлый раз, когда они оказались тут — притянуть его к себе, только на сей раз не в поисках защиты и успокоения, а с надеждой подарить покой уже ему.

— Может, оно и к лучшему. Оставить её безнаказанной — всё равно что позволить причастным и дальше проливать кровь. Разве то, что тебя сейчас беспокоит это, уже не знак того, что тебе не всё равно?

Она не умела поддерживать. Обычно вся её поддержка сводилась к тому, что она просто молчаливо выслушивала все проблемы, подавала платки или так вовсе подставляла своё плечо для слёз. Но сейчас, стоя рядом с ним, хотелось утешить его во что бы то ни стало. Шейн не плакал, но легче Айрис от этого не становилось. Видеть его таким разбитым, подмечать усталость и отрешённость в его глазах, замечать круги, залёгшие под его глазами — всё это почему-то было так... больно. Почему любить — это так больно?

— Я же женщина. Мне не привыкать, — она накрыла его ладонь своей, разворачивая, чтобы скрыть ожоги. Они были небольшими, просто смехотворными по сравнению с той дырой в её боку, что только недавно затянулась. Наверное, в перерывах между подготовкой к похоронам нужно было всё-таки заскочить к лекарю, чтобы теперь не прятать их, неловко улыбаясь. Странно, но сейчас она с тревогой подумала о своих коленях не потому что возможные синяки от неудачного падения беспокоили её саму, а потому что боялась, что в их появлении Шейн снова начнёт винить себя.

— Будешь так меня рассматривать, потребую компенсации, — она постаралась усмехнуться, слегка наклоняя голову набок и прикрывая рукой грудь. Скорее просто пыталась увести разговор, чем действительно стыдилась своего тела. Хотя, учитывая, какой тут холод стоял, возможно, прикрыться действительно следовало...

— Не вини себя. Не в этом так точно. Я... я была рада тебя увидеть. Просто не ожидала. Но буду очень признательна, если ты подашь мне...

Она на мгновение запнулась, не зная, может ли просить одеяло Элен. Она с трудом мирилась с тем, как Шейн дорожит воспоминаниями об этой чертовке, но всё же мириться приходилось. Эти покои - неприкосновенны. Ну, по крайней мере, были таковыми, пока она сначала не устроила тут истерику, а после не осмелилась стоять тут чуть ли не нагишом. Даже если в обоих случаях сюда её привёл Шейн.

- Иди сюда, - покачав головой, словно отказываясь и от одеяла, и от его одежды, которую он мог предложить, она несмело раскрыла руки, приглашая его в свои объятия. Его объятия, как оказалось, помогали ей откинуть все страхи и переживания, и она искренне надеялась, что сможет сделать то же самое. Что сможет - хотя бы ненадолго! - помочь ему забыть и крики той служанки, и тело Ясемин, растерзанное в его покоях.

За те секунды, что мешкал Шейн, засомневалась и она. Вдруг она что-то делает не так? Вдруг это было неуместно? В конце концов, в её собственной семье подобное проявление «телячьих нежностей», как презрительно бы выразился отец, считалось признаком крайней распущенности. Она с трудом могла вспомнить хотя бы объятия матери, или чтобы отец позволял себе прилюдно проявлять привязанность к супруге. Лерман Селециумы по праву закрепили за собой звание недотрог, а потому Айрис всё было в новинку. Даже банально называть кого-то просто по имени, без приставок и длинных титулов, не с целью унизить, а потому что ей просто так хочется. Сейчас ей казалось даже забавным то, что глава их семейства называл её мать не иначе, как «благоверная» или «моя супруга», и лишь когда злился, выкрикивал её имя так, словно кидает в собаку камень. Да и прикасаться к кому-то, заключать в объятия, пусть и не на глазах у других, было тоже всё ещё не привычно, хотя Айрис будет самой бессовестной лгуньей, если скажет, что обнимать Шейнира ей не нравилось. И стоило ему сделать шаг навстречу, все её сомнения мигом развеялись. Странно, она старалась успокоить его, но в его руках и сама нашла покой. В миг как-то позабылись все эти тревоги после недавнего покушения, после смерти джарие, куда-то пропала опаска Сайлан и знание того, что Ширайя не так проста, как кажется на первый взгляд. Всё это было сейчас не важно. Важным было лишь то, что Шейн рядом, рядом с ней, а значит, ему ничего не угрожает. Так ей, по крайней мере, хотелось верить.

Она не знает, сколько они так простояли. Да и разве имело время сейчас какое-то значение? Вампирша неторопливо поглаживала его по спине,  уткнувшись ему в плечо и с трудом сдерживая себя от желания начать напевать что-то себе под нос. Его присутствие дарило ей чувство безопасности, спокойствие и тепло; даже почти забывалось то, что она всё ещё стоит босыми ногами на полу. Зато об этом, похоже, не забыл Шейн. Когда он нашёл в себе силы, чтобы выпустить её, то снова окинул её взглядом, под которым она почему-то смутилась. В отличие от своей госпожи, Айрис куда спокойнее относилась к тому, что её могут видеть нагой слуги, привыкла, что ей помогают принимать ванную или одевать — для неё это было в порядке вещей. Но вот предстать в подобном виде перед мужчиной... Весьма волнительно.

— Лёд — моя стихия, забыл? — она вновь улыбнулась ему, даже не думая обвинять в том, как она выглядит сейчас. Судя по всему, Шейн действительно не планировал, чтобы её разбудили вот так — грубо, ничего не объясняя, как провинившегося кота, нагадившего в тапки. После пережитого непросто было сохранять спокойствие, так что глупо винить его в том, что его просьба привести служанку прозвучала угрожающе. Хотя сейчас, видя, как он подуспокоился в её руках, сложно было сказать, что этот юноша перед ней и тот разъярённый зверь в его покоях — один и тот же вампир. Айрис даже про себя задалась вопросом, есть ли в этом дворце хотя бы кто-нибудь ещё, с кем Шейн может позволить себе быть таким. Расслабленным, умиротворённым и ласковым.

«Теперь нет», — подумалось ей, стоило вспомнить об охладевшем теле джарие. Казалось бы, сиди и радуйся, что главная соперница теперь покоится в гробу и не будет мешаться под ногами. Вот только осознание этого вышло каким-то горьким. Айрис не чувствовала жалости к Ясемин, потому что не знала её. Сердце болело за Шейна, на чью долю выпала очередная потеря.

Он снова подхватил её, будто она ничего и не весила, и усадил на постель, накидывая на плечи кафтан, который она из раза в раз ненамеренно отнимала у него. Такими темпами ей пора бы попросить подшить его под себя, раз уж практически каждую встречу всё заканчивается тем, что она снова сидит укутанная в его кафтан. Ничего не говоря, Шейн присел на одно колено, чтобы отряхнуть и согреть её ноги, и тем самым ненамеренно вернул её воспоминаниями в день её рождения, когда точно также опустился перед ней на пол, не думая ни о титулах, ни о том, как это может выглядеть со стороны. Айрис, как и в тот раз, смутилась, удивившись какой маленькой, оказывается, была на его фоне. Подобное не замечаешь в обычной жизни, пока не встанешь вплотную. Ну или, как в её случае, пока не обнаружишь, что его ладони едва ли не больше твоих ступней. На сей раз прикосновения были ещё более осторожными, и в них она чувствовала столько заботы, сколько, наверное, не ощутила за всю жизнь от своей семьи. Она знала его мало, просто неприлично мало. И всё же даже за такой короткий срок этот белокурый мальчишка, которому она в первую встречу мечтала выцарапать глаза, умудрился стать ей ближе и ценнее семьи. Нет. Стать её семьёй. Семьёй, которую она выбрала самостоятельно, которую защищала не из чувства долга, которой дорожила больше, чем своим комфортом и безопасностью.

И когда она успела так просчитаться?

— Жаль, из меня вышел так себе псионик. Тебе бы поспать, — она задумалась, рассматривая его макушку, и выпалила это скорее даже не обращаясь к нему лично, а так, констатируя факт. Сообразив, что сказала это вслух, Айрис снова стушевалась, чувствуя, как загорели уши. Боги, да в кого ж она такая неловкая? Она снова и снова чувствовала смущение перед ним, даже когда на то не было особых причин (хотя, учитывая её видок и воспитание, с последним можно было бы поспорить). С Виззарионом было весело, было волнительно, но не страшно. О, нет, Айрис не боялась Шейнира. Не сейчас, когда он более не крушил всё вокруг, снова превратившись в домашнего кота, нуждающегося во внимании и тепле. Потому что знала, что он не сделает того, чего она не захочет. Потому что верила ему.

А ведь Сайлан, должно быть, уже давно вернулась с совета, раз уж Шейнир уже явно не в зале заседаний. Возможно, не стала тревожить служанку, потому что узнала, что та уже уснула. Проявление заботы за то, что та так хлопотала, помогая устроить похороны? Что же... похоже, Айрис действительно не заслужила подобного отношения к себе. Потому что сейчас, смотря на чужого мужчину так, будто в его глазах был заключён весь её мир, меньше всего ей хотелось думать о том, что почувствует её госпожа, когда поймёт, что её наперсницы нет рядом. Когда узнает, с кем она была.

Она снова обошлась без слов, только лишь с теплотой улыбнувшись ему на эту просьбу, почему-то напоминающую скорее мольбу о помощи. Побыть рядом — это меньшее, что она может сделать для него. И если придётся, она пробудет тут вплоть до заката солнца, когда он снова не решит отправиться по своим делам. Будет точно также гладить по его спине, вслушиваться в биение его сердца и пытаться согреть своим теплом. Он выглядел таким измотанным, что оставлять его сейчас одного, прекрасно зная, что он не сможет и глазу сомкнуть, держа в памяти истерзанное тело наложницы и истошный крик той, кто погубила её — это настоящее преступление.

Его губы показались вампирше уже такими родными и знакомыми, хотя до этого она смогла попробовать их лишь единожды. Айрис не отстраняется, напротив, легко кладёт ладони ему на плечи, приобнимая его. Не с целью раззадорить, на такие подвиги она пока что была просто не способна. О, нет, она лишь в очередной раз хотела напомнить, что всё в порядке. Пускай с другими она была похожа на колючку, готовую скорее уколоть каждого, кто приблизится к ней, чем позволить ступить ещё на дюйм, рядом с Шейниром всякие границы стирались. Когда он отстранился, Айрис мягко коснулась его щеки, поглаживая её большим пальцем и не понимая, как перестать ему улыбаться. Только сейчас она осознала, насколько и сама устала за эти дни. И от работы, что с каждым днём только прибавлялась, наваливаясь на хрупкие девичьи плечи, и от тревожных мыслей, копошащихся у неё в голове. Но как-то и не думала сравнивать это с усталостью Шейна, заведомо зная, что жалеть себя в той мере, в какой обычно это делают аристократки, она просто не умела. Как бы не старалась, этот мальчишка всегда умудрялся оставаться на первом месте для неё.

— Я люблю тебя, — как-то тихо, будто сама боялась этих слов, она почти прошептала это, глядя в его глаза. Сколько раз она читала, как во всяких романах произносят эти слова? Сколько в тайне думала о том, что и сама когда-нибудь их услышит? Вот только в реальности это показалось ей таким по-детски нелепым, будто она произносила совершенно очевидную истину или же, напротив, делилась своей самой сокровенной тайной. На мгновение ей даже стало страшно: не посмеется ли над этим Шейн? Для Айрис не было тайной, что она — не первая, в чьём сердце он поселился. И кто знает, сколько тысяч раз он слышал эти слова и имеют ли они для него хоть какой-либо вес.

Она таяла от его губ и касаний, как сахар на огне. В это мгновение ей показалось, что мир наполняется оглушительной тишиной, оставляя место только им двоим — их трепетным прикосновениям, биением сердец и тем словам, что они, наконец, осмелились произнести. Айрис не знала, как давно в ней зародилось это чувство. Всему она находила логичное, как ей казалось, объяснение: румянец на своих щеках оправдывала вином, заботу о нём банальной благодарностью, ревность к Сайлан — завистью, что ей не достанется такой супруг. Боги, кто же знал, что те минуты, когда она воображала рядом с собой мужчину, подобного Шейниру, окажутся пророческими? И не воображала ли она тогда конкретно его, боясь себе в этом признаться?

«Я люблю тебя», — снова и снова звучал его голос в её голове. Во всём дворце стоял траур. Со смерти наложницы — любимой, как считали все — прошло меньше суток. Но меньше всего сейчас Айрис хотела, чтобы Шейнир думал о ком-либо ещё, кроме неё. В эту секунду она поняла, какой жадной, оказывается, может быть. Хотелось — хотя бы ненадолго! — побыть единственной, кто занимает все его мысли, не давая проникнуть ни тревоге, ни воспоминаниям о других женщинах, даже давно утраченных. Пожалуй, если бы  Шейн решил всё-таки оставить её, вспомнив если не о теле Ясемин, то хотя бы о пока ещё живой жене, она бы его уже просто не выпустила. Не сейчас, когда голова буквально кругом шла от одного только его дыхания, и она чувствовала себя слишком уязвимой перед ним. Вцепилась бы, как в спасательный круг, только бы не остаться одной. А он и не уходил.

Девушка сцепила руки на его шее, шумно выдохнув ему в губы от неожиданности, когда он уложил её; Шейн не изменял своим привычкам рядом с ней, и несмотря ни на что оставался осторожным, но некоторые его действия предугадать она попросту не могла. Хотя, был ли хоть раз, когда у него не получалось удивить её?

«Я сейчас с ума сойду».

За этим всем она и позабыла, как всё это может выглядеть со стороны. Она — почти нагая, в одной только ночной сорочке — лежит под императором, так ещё и в постели его сестры. Так себе пунктик в досье чистой и невинной девы, конечно. Наверное, потому что сейчас юноша над ней уже не воспринимался как Шейнир дель Виззарион, Владыка вампиров, чужой супруг и чужак. Айрис не отрицала это в нём, но теперь видела куда большее: это был её Шейн — юноша, заставивший её позабыть о жажде мести, отринуть обиду на мир и посмотреть на него новыми глазами.

И снова он начал эту игру, в которую она из раза в раз проигрывала. Шейнир прекрасно умел удивлять её, но ещё лучше у него получалось вгонять её в краску. Практически всегда всё кончалось одинаково: Айрис хоть и продолжала поддерживать этот насмешливый тон, не желая сдаваться так просто, всё равно багровела на глазах под его натиском, даже не подозревая об этом. Так и сейчас это замечание заставило её усмехнуться, почти с вызовом взглянуть глаза в глаза и... и снова проиграть, потому что уши выдавали её с головой.

— Сегодня без бабочек, уж извини, — она продолжала этот спектакль, не зная, как плохо ей на самом деле даётся роль самоуверенной девицы.

На фоне высоких, необычных и экзотичных девушек, которыми был полон её клан, Айрис особо не выделялась. Маленькая, хрупкая, не может похвастать пышными формами или волосами до пола. Да и одевалась она на порядок скромнее многих обитательниц солнечного и жаркого Нерина. И всё же даже она нет-нет, да ловила оценивающие взгляды мужчин. Обычно, когда на празднествах она сидела в нарядах, подобранных матушкой, старавшейся сделать из неё более выгодный товар. Эдна до последнего не теряла надежды, что в Нерине найдётся вампир, который сможет уговорить её мужа отдать их дорогое, но нежеланное сокровище. Да и развлекая гостей пением и танцами, непроизвольно она ловила эти сальные взгляды подвыпивших, не кидавшихся на неё разве что только в страхе оскорбить её дядюшку и кузенов. Некоторые находили в себе достаточно наглости (и глупости), чтобы спросить, так ли хорошо она может петь в спальне, отмечая, что и гибкость танцовщицы тут как раз кстати. Всё это было так неприятно. Мерзко. Унизительно. И всё же всё, что она могла позволить себе — презрительный взгляд в сторону особо настырных. Вот только сейчас, будучи рядом с Шейниром, она не ощущала себя всего лишь куском мяса, созданным разве что для удовлетворения и служения мужчине. Может, всё дело было в том, как по-особенному он касался её, как смотрел, в очередной раз доказывая ей, как она ему дорога. Юноша, кажется, намеренно смотрел ей в глаза, будто не замечал, как девичье тело лежит буквально в нескольких сантиметров от него.

А захочет ли он вообще прикоснуться к ней?

Ответом ей были действия, так ещё и куда красноречивее слов. С губ снова сорвался рваный выдох, и она непроизвольно свела ноги от странного, щекочущего чувства, появившегося от его прикосновений. Сейчас она ощущала себя скорее свечой, плавящейся от его губ, от пальцев, скользивших по ткани. Невесть откуда появилась слабость и дрожь в руках, которые она снова не знала, куда деть; одна ладонь всё же соскользнула с его шеи к плечам, и Айрис, кажется, вкладывала все силы, чтобы та не упала безвольно на постель. Руки... да кто их вообще, Феюрэ возьми, придумал?! Хоть связывай, чтобы не мешались, так и норовя лезть туда, куда не следует.

«Хочу укусить его», — это осознание было столь чётким, что Айрис снова стушевалась, не понимая откуда в ней столько смелости. Не на действия, конечно, но всё же. Если так подумать, вкусить себя он предлагал ещё с первой их встречи, вот только на это она лишь воротила нос, мысленно называя императора распутником, развратником и прочими известными ей синонимами. И что в итоге?

Дышать... точно, нужно не забывать дышать. Она уже потерялась в этих бесконечных поцелуях, в его касаниях и тому незнакомому ранее жару, что он дарил — не хотелось бы и сознание ко всему прочему потерять. Вот только стоило его руке скользнуть ниже, как она невольно вздрогнула, снова позабыв, как дышать. Всего несколько секунд она затуманенным взором смотрела на него, прежде чем кивнуть, и только потом осознала, что даже не совсем понимает, с чем именно соглашается.

И где же её хвалёное умение держать себя под контролем?

Айрис непроизвольно ёрзает под ним, то и дело вздрагивает, жмурится не то от волнения, не то от того, как ей хорошо рядом с ним. Шейнир для неё удивителен от макушки до самых кончиков пальцев, но его талант помогать ей переступать через все границы, придуманные ею же, безусловно, вне конкуренции. Сейчас все эти девичьи романы кажутся вампирше до непозволительного пошлыми и глупыми. Потому что ни одна эта дешёвая книжка не могла передать той привязанности и доверия, желания буквально раствориться в нежности, которой её одаривают. Непокорность Лерман Селециумов, итак не особо присущая ей, сейчас и вовсе будто испарилась: Айрис ощущает себя пластилином под его горячими руками — такой же послушной и готовой, кажется, уже на всё.

Шейн прерывает поцелуй, и девушка под ним чуть тянется вперёд, будто без него — его пьянящих губ, теплоты, от которой она уже была зависима и жадности — тут же погибнет. Его горячее дыхание на её шее снова отдаётся дрожью, и у Айрис темнеет в глазах от того, как далеко бегут её мысли. Она — воспитанная в строжайших порядках, избегавшая мужчин, как могла — инстинктивно подставляет Шейниру шею, едва запрокидывая голову, нисколько не противясь тому, чтобы остаться перед ним совсем незащищённой. Страха по-прежнему нет; она волнуется только, и от волнения нервно сглатывает, облизывая губы. Если она чего и боится сейчас, так это оттолкнуть его, сделав что-то не так, потому что слишком нуждается в нём.

В то, что за окнами всё ещё буйствует Хэлор, уже верится с трудом: Айрис сейчас кажется, что в комнате слишком душно, и она бы даже попросила Шейнира открыть окно, если бы не категорическое нежелание быть покинутой им хотя бы на мгновение. Рука, всё ещё до этого покоившаяся на его шее, зарывается в белые волосы, то и дело легонько сжимая их у самых корней. Шейн продолжает руками исследовать её тело, и в какой-то момент она выдыхает громче обычного, стоило ей почувствовать, как кончики его пальцев касаются тонкой кожи бедра. Тут же вторая её рука соскальзывает с его плеча, чтобы тыльной стороной прикрыть губы. Собственный голос кажется ей непривычным, скорее даже странным и почему-то неправильным. Айрис стыдится его, до боли прикусывает нижнюю губу, только бы не сорваться снова. И именно сейчас собственное сознание, будто издеваясь над ней, снова напоминает о том, что ей, как женщине, особо нечем гордиться. Сразу хочется снова прикрыть грудь, а может и пылающие огнём щеки заодно, завернувшись в одеяло. Айрис не боится самого Шейна, но только сейчас понимает, что боится ему не понравиться. Возможно, будь у неё хоть какие-то навыки, она бы с головой покрыла бы и свои скромные формы, и то, как глупо, наверное, жмурится и вздрагивает. Вот только даже с этим ей не повезло: спасибо бабушке и маме, для которых откровенные разговоры о мужчинах были недопустимы.

Сердце трещит, как пламя в камине, заглушая любые разумные мысли. Хотя, было ли им тут место, учитывая всю неправильность происходящего? Айрис смотрела на него и никак не могла понять, куда же подевался тот вспыльчивый мальчишка, о котором чуть ли легенды не ходят. Сейчас рядом она видела лишь мужчину, чей образ ну никак не вязался с тем шутливым, несколько задиристым Шейном, которому ей, честно говоря, иногда хотелось уши понадкусывать за его поведение. Вампирша и не подозревала, что конкретно творится сейчас в его голове, но его уверенность в каждом его жесте почему-то кажется ей сейчас ещё более волнующей. Шейн никуда не торопится, позволяя привыкнуть ко всему происходящему; в его действиях нет и намёка на грубость и тем более принуждение, и в этот миг она решительно не понимает, почему в этих дешёвых книжках героини выбирают «плохих парней». Айрис завидует его умению держать себя в руках, потому что сама она словно потеряла весь контроль над собственным телом, и одновременно с этим радуется, что может прикоснуться к такому Шейниру. О том, что в таком амплуа его видели и другие женщины, думать не хочется совершенно. Едва ли она вообще могла соображать сейчас, когда Шейн продолжал шаг за шагом раскрепощать её, заманивая за собой в омут. А она и не думала оказывать ему сопротивление.

— Ш-шейн, — только и успела беспокойно выдохнуть она, прежде чем он увлёк её в новый поцелуй. Да такой, что всё остальное до этого показалось ей лишь детскими шалостями. Девушка откликается мгновенно, чувствуя, что щекочущее чувство никак не хочет покидать её, только усиливаясь с каждым его касанием, с каждой её стремительно сменяющейся мыслью. Хорошо, что они легли: в ногах была такая слабость, что она бы и минуты не устояла.

«Нечестно», — рука, поцелованная Шейном, как-то сама собой потянулась к нему, наткнувшись на ткань его рубашки. Пока Айрис едва прикрывала лишь ночная сорочка, уже откровенно плохо справлявшаяся со своими функциями, Шейн так и оставался в полном обмундировании. Тут и не поймёшь, что выводило из себя больше: постыдное желание к чертям избавиться хотя бы от его рубашки или тот факт. что даже так он умудрялся быть слишком притягательным. Айрис несмело снова ухватилась за его шею, чувствуя, как пульсируют вены под его кожей, и дрожавшими пальцами попыталась было хотя бы под воротник ему скользнуть, будто это могло помочь немного уровнять их.

Пока вампирша пыталась быть хотя бы наполовину такой смелой, какой была на словах, Шейн сидеть без дела не собирался. С губ снова сорвался стон, и Айрис выгнулась ему навстречу, попросту не успев взять себя в руки — слишком эта выходка была неожиданной. Ей стоило немалых усилий снова не прикрыть себе рот рукой, про себя раз за разом повторяя, что её реакция нормальна. Наверное... Разве что позволяет себе облизнуть пульсирующие губы, затуманенным взором смотря в лицо напротив. Ну уж нет, мистер, так не пойдёт. Она слаба перед ним, отрицать это бессмысленно, но почему-то именно сейчас хочется взять инициативу в свои руки. Ещё бы знать, как именно. Шейнир вёл так естественно, что не подчиниться ему было бы просто немыслимо, и представить себя способной выводить его из колеи также легко, как умудрялся он, не особо получалось.

Решение нашлось как-то само собой. Айрис инстинктивно попыталась поджать ногу, видимо в поисках ещё одной опоры, и запоздало поняла, по чему конкретно скользнула коленом. Казалось бы — вот и хорошая возможность показать, что не пальцем деланная. Вот только вместо того, чтобы добить объект своего воздыхания самодовольной улыбкой, она сиплым голосом зачем-то шепчет извинения.

Не ясно, то ли время действительно остановило свой ход, то ли Айрис совершенно стало плевать на то, что происходит за закрытыми дверьми, но всё для неё словно замедлилось. Весь её мир сузился до пределов этой чужой комнаты, где она лежала в объятиях чужого мужчины, которого так хотела назвать своим.

Краем глаза она видит его блеснувшие в улыбке клыки, и окончательно убеждается, что это — особенная её слабость. Кто знает, может, если бы Шейн не имел такую обезоруживающую улыбку, от которой сердце заходилось с новой силой, она бы и смогла ему противостоять. Если бы... Сейчас голова её слишком была занята Шейном; Айрис как-то даже перестала думать о том, как сама выглядит сейчас, слишком очарованная блеском его потемневших глаз. В её крови нет ни капли вина, тело не скрыто дорогими шелками, усыпанными дорогими камнями, которые так любила её мать. Но под его взглядом она впервые ощущает себя самой счастливой, красивой и желанной.

То, как вампир напрягся от её неловкого прикосновения, не ускользнуло от Айрис. Она нервно сглотнула, снова облизнув истерзанные поцелуями губы, а сама задавалась вопросом, насколько велико у её Шейнира терпение. Появилось желание как следует раздразнить его, испытывая на прочность, только бы ещё разок увидеть, как он теряет всякий контроль. Вот только такие желания, как оказалось, посетили не только её голову. Вампирша только и успела, что зажмуриться, когда Шейн продолжил эту уже давно выигранную им игру. Под его губами кожа продолжала гореть даже когда он отрывался, переключаясь теперь уже на грудь. Её тело снова пробила дрожь, и воздух тут же перестал поступать в лёгкие. Кто же знал, что она окажется такой чувствительной? Шумные вздохи, срывавшиеся с её губ, всё чаще перетекали в едва сдерживаемые ею стоны, и она никак не могла унять это тянущие чувство где-то внизу живота, нарастающее с каждым умелым прикосновением вампира.

Внезапно его тепло куда-то пропадает. Айрис только сейчас понимает, что всё это время лежала, запрокинув в наслаждении голову, и чуть приподнимается на локтях, мутным взглядом наткнувшись на Шейна, которого она теперь уже точно никуда не выпустит. Наверное, ей, как благородной леди, стоило бы прикрыть лицо рукой... Вот только тело совершенно её не слушалось, и она, словно околдованная, никак не могла отвести глаз. Шейн стягивал рубаху совсем небрежно — вполне в его стиле — взъерошивая волосы и откидывая эту наверняка недешёвую ткань, как совершенно ненужный кусок тряпки. Айрис невольно засматривается на него: скользит взглядом по сильным рукам, которые теперь могла рассмотреть во всей красе, по широким плечам и поблёскивающей от игры свеч коже. Даже его волосы цвета снега, сейчас взъерошенные совершенно по-мальчишески, кажутся ей по-своему очаровательными. Опомнившись, девушка всё же уводит взгляд в сторону, но, к своему стыду, поднимает, что слишком поздно, и не заметить его Шейн просто не мог. Так почему же она даже под смущением не может перестать думать только о том, как хочется покрыть эту белоснежную кожу поцелуями? Может, даже отметинами. Невесть откуда вспыхнувшее в ней собственничество только и твердит о том, как же ей на самом деле хочется, чтобы каждая собака знала, кто посягнулся на их императора. Какой стыд.

Новая волна касаний пальцев и губ снова вышибают из лёгких весь воздух. Руки совсем ослабевают, да и вся она сейчас будто сделана из ваты, и оттого обессиленно снова падает на спину. О том, что она может запачкать простынь — а скорее всего уже успела — Айрис не думает совершенно. Как тут думать о чём-либо ещё, когда тебя так требовательно ласкает вампир, в которого успела влюбиться без памяти?

Нежную кожу обдаёт горячим дыханием, и вампирша вся покрывается мурашками. Внутри неё всё тут же сжимается, и она еле находит в себе силы, чтобы снова приподняться на локтях с целью посмотреть всё тем же туманным взором на Шейна. Цель его действий, наверное, была ясна всякой женщине дворца, окажись она на месте Айрис. Н-да, ей определённо стоило бы всё-таки купить какой-нибудь томик, который леди её кровей обычно стыдливо прятали под подушку. Ей была непривычна сама мысль, что мужчине может быть приятно касаться её там. Даже если всё её нутро дрожало от восторга и только и просило продолжения, обещая не выдержать этой сладостной пытки, если Шейн продолжит мучить её поцелуями, не заходя за черту.

Его запах, руки, губы и та нежность, которой было пропитано каждое его движение — всё это кружило Айрис голову, не оставляя и шанса, чтобы собраться с мыслями. Тело уже окончательно прекратило слушаться свою хозяйку, оно лишь вздрагивало и трепетало под уже такими родными ладонями, исследовавшими её вдоль и поперёк. Да и язык как-то тоже не спешил поддаваться её воле, и, казалось, сил оставалось только на то, чтобы то и дело шептать его имя, потому что всё остальное на свете потеряло для Айрис всякий смысл. То наслаждение, окутавшее, кажется, каждую клеточку её тела, ново для неё, а потому эти ощущения кажутся слишком яркими. И как тут совладать с собой? Бёдра сами собой то и дело легко покачивались ему навстречу, что контролировать уже было выше всяких её возможностей.

Она почувствовала, как пальцы Шейнира сжались на коже её бёдер, не давая сбежать, и почему-то от этой мысли — что её держит именно он — восторг пробегает сквозь всё её тело быстрой искрой, заставляя чуть дрогнуть. Тут же как назло вспоминается, как она не знала, куда деть свои руки, и оттого хотелось их связать, только бы они не мешались. Каково бы ей было, если бы их держал Шейнир? Если бы сжал её тонкие запястья, заводя их вверх, чтобы у неё не было возможности прикрыться?

«Сумасшедшая», — про себя ругается вампирша, снова закусывая губу и хватаясь не то за простыню, не то за его кафтан, про который успешно забыла. Её нога невольно скользит с его плеча вниз, по спине, и восхищение мутит её сознание.

То вытягиваясь струной, запрокидывая голову и выдавая протяжный, плохо сдерживаемый стон, то сжимаясь, Айрис потеряла всякий счёт времени. Эмоции захлёстывают её с головой, и она в очередной раз ловит себя на мысли, как же чертовски любит Шейнира. Взгляд падает вниз, к его лицу, и она невольно засматривается на него, словно увидела впервые. Он похож на произведение искусства: его кожа сияет, словно серебро, ярче, чем шёлк под ними, сосредоточенное лицо, будто нарисованное лучшими художниками империи, так и приковывает взгляд. Нет, Шейнир точно не оставлял ей и шанса. То, что именно он стал её всем, сейчас казалось абсолютно закономерным.

— Шейн... — на выдохе шепчет она, жмурясь. Внизу живота неистово пульсирует от нахлынувшего и плескавшегося через край возбуждения. Подкатывающее чувство кажется ей настолько ярким, что это даже пугает её и она, чуть согнувшись, пытается найти опору, но руки сейчас слишком слабые. — Шейн, погоди, я... — слова теряются, не позволяя ей закончить мысль.

Что это с ней?

И почему она думала, что её просьба — мольба? — сумеет остановить Шейнира? Айрис бы даже пошутила, что отступать — не в его духе, и он просто не умеет сдаваться. Жаль вот только сейчас она едва ли способна вымолвить хоть что-то, кроме его имени, кажущимся ей в этот миг самым прекрасным и родным, что она когда-либо могла услышать и вымолвить.

Пытка, которую Шейн и не думал так просто останавливать, в какой-то момент достигает своего пика; дарит невероятное наслаждение, ещё не познанное Айрис, и рассыпается мелкими судорогами по всему телу. Сердце, которое неистово колотилось всё это время, теперь словно ухнуло куда-то вниз, и замедлило свой ритм. Сама не зная почему, вампирша крепко жмурится, наблюдая чудаковатые узоры перед глазами, и до боли закусывает уже припухшую нижнюю губу, прежде чем снова — в последний раз — выгнуться в таких родных Шейнировых руках.

Разве могла ли она представить, что ей хотя бы раз будет настолько хорошо?

На пару минут её будто просто выбивает из реальности. Всё происходящее ощущается будто через дымку, окутавшую всё её тело с головы до пят. Руки Шейнира, доселе распалявшие каждым своим касанием, теперь дарят приятную слабость в теле. Айрис как-то запоздало осознаёт, что Шейн внезапно стал ещё ближе — хотя, казалось бы, куда ближе-то? — и возможность ощущать его вот так, кожа к коже, добивает её окончательно. Она улыбается совершенно глупо, будто маленькая влюблённая дурочка, не в силах подавить эту улыбку, как бы не старалась. Даже хихикает едва слышно в ответ на шутливый тон, прижимаясь кончиком носа к его шее, щекоча её своим дыханием. Снова появляется навязчивое желание припасть к его коже губами, оставляя жадный поцелуй, а после пустить в ход клыки, увековечивая свою метку. Как знак своей привязанности, как символ своей верности.

— Будешь так близко и я точно не сдержусь, — едва слышно пытается пригрозить она, а сама не в силах сдержать улыбку. Сейчас ей больше всего хочется ощущать Шейнира как можно ближе, отчего невольно она снова обнимает его, сцепляя руки на его шее. И оттого мучительнее раз за разом напоминать себе, что он не давал своего согласия на то, чтобы скрепить их связь укусом — жестом, пожалуй, куда более интимным, чем всё, что происходило до этого.

Ну и кто в итоге оказался хитрым охотником?

Айрис продолжала удерживать вампира, не собираясь его так просто отпускать, то и дело поддразнивала его, но и он не оставался в долгу. От звука его голоса она шумно сглотнула, сама не замечая, как взволнованно дрогнули собственные ресницы. Перед Шейниром сложно было держать маску, даже такую шутливую. Будучи к нему так близко, вампирша чувствует его возбуждение через ткань брюк, и это пугает её с той же силой, что и будоражит, медленно снова распаляя её. Кто же знал, что император, которого она когда-то и видеть не желала, будет приводить её в какой-то священный восторг каждой клеточкой своего тела?

Стоило Шейну приблизиться, и она невольно облизнула губы, ожидая очередного поцелуя, почти мгновенно забывая о всех своих угрозах. Вот только кто сказал, что их успел забыть и тот, кому они предназначались? Не сумев сдержаться, девушка вздрогнула от его проникновенного шёпота всем телом, на мгновение зажмурив глаза. Слишком много власти он имеет над ней.

Разрешение, отсутствие которого доселе останавливало Айрис, наконец произнесено вслух. Так почему же ещё несколько мгновений она колеблется?

Наверное, всё дело в неуверенности или скорее страхе того, что Шейн, стоит сойти на нет дурманящему разум возбуждению, может пожалеть о совершённом. В отличие от него, Лерман имела представление о связи, которая появляется после укуса, только со слов других. Она ведь до сего дня не позволяла мужчине касаться себя даже наполовину столь откровенно, как сегодня позволила Шейниру, что уж говорить об укусах? Хуже всего то, что в большей степени она наслышана об этом от своих кузин, чьим словам, честно говоря, нельзя было довериться от и до. Наверное, все девушки любят немного приукрасить свои россказни, чтобы было интереснее слушать. Но родственницы Айрис порой делали это даже чересчур. Лично её все эти последствия нисколько не пугают — по крайней мере, сейчас, — но что на уме у Шейнира, она даже предположить не могла.

Холодный кончик носа снова касается его шеи, ведя вверх по коже, к самой челюсти. Айрис чувствует, как в такт его сердцу пульсируют вены на его шее, как кожа, будто объятая огнём, словно молит её оставить парочку хозяйских меток, и едва сдерживает порыв вот так сразу и вцепиться. Сначала — лёгкий поцелуй, почти невесомый. Вампирше тоже хочется поиграть, испытывая терпение своего возлюбленного. Она спускается чуть ниже, оставляя новый поцелуй у кадыка, почему-то всё это время остававшемся без внимания. Какая несправедливость! В следующий раз обязательно нужно будет это исправить. Губами девушка продолжает спускаться, на сей раз остановившись ближе к трапециевидной мышце. И снова поцелуй, на сей раз затянувшийся достаточно, чтобы у Шейна была возможность остановить её и отпрянуть. Больше шанса сбежать она ему не предоставит.

Клыки погружаются в плоть легко, будто хорошо заточенный нож в растопленное масло. Айрис делает глоток, неторопливыми поглаживаниями рук будто стараясь успокоить вампира, а сама словно голову теряет. Теперь уже точно окончательно и бесповоротно.

За свою жизнь Айрис успела испить немало дорогих напитков — спасибо торговцу-отцу, которому часто в подарок везли то, чем были богаты. Однако ничто из этого не шло ни в какое сравнение с тем, каким оказался на вкус Шейнир. Кровь любимого казалась вампирше слаще мёда, но пьянила ничуть не хуже вина, лишая её последних крупиц здравого смысла. Так ещё и его стон, который он не успел — не захотел? — сдержать, заставил девичье сердце победоносно возликовать. То, что происходящее в этой комнате явно не оставило вампира равнодушным, красноречивее всего, пожалуй, говорило его собственное тело. Вот только возможность слышать его несдержанный голос будоражила сознание Лерман даже сильнее; пора признать, что хотя бы ненадолго лишать любимого всякого контроля ей нравится даже слишком сильно.

Сейчас, ощущая вкус его крови на своих устах, ей уже совершенно не было никакого дела до того, кому он принадлежал на самом деле. Потому что здесь, в её объятиях, он целиком и полностью был её. Его трепетная нежность, жадность и вспыльчивость, губы, шея, голос — Айрис и думать не хотела делить его с кем-то.

Ещё бы её мнение кто-то спрашивал.

Нехотя она всё же выпустила его шею, тут же легко и осторожно, будто пытаясь извиниться за боль, которую могла причинить, коснувшись место укуса губами. Не пытаясь снова отметить его кожу, но оставляя невесомый поцелуй. Айрис задышала медленнее и глубже, пытаясь успокоить и сердце, забившееся с новой силой, и пульсацию внизу живота, в который так некстати упёрся Шейн. Теперь его желание казалось ей ещё более очевидным — хотя, казалось бы, куда больше-то? — и дело тут совсем не в чётком понимании, чем это именно Его Величество упирается в неё. Даже если бы сейчас Шейнир стыдливо спрятался за ширмой, прикрывая самое ценное, она бы просто... знала, что он чувствует. Эта возникшая между ними связь отчасти напоминала Айрис те дни, когда она постигала путь псионика, в самом начале не по своей воле став ощущать чужие эмоции. С той лишь разницей, что в то время она то и дело путала чувства окружающих со своими собственными, чуть ли не сходя с ума от такой частой смены эмоций, а сейчас умудрилась с ходу отделить свои от Шейнировых. И мысли о том, что теперь даже отделяемая от него множеством дворцовых стен она сможет ощущать его, знать, что он жив и с ним всё в порядке, приятно согревали влюблённое и покорённое сердце. Как минимум теперь не придётся выспрашивать про его здоровье у Харуки — это точно.

— Ничего не могу с собой поделать, — легко поглаживая его лицо подушечками пальцев, Айрис доверчиво глядела в глаза напротив, чуть усмехнувшись в привычной себе манере. В её собственных же помимо игривых искорок всё же угадывалась уже плохо скрываемая усталость. Здесь, с ним в одной постели, забывался и страх затаившейся поблизости смерти, и та бесконечная череда проблем, свалившаяся на весь дворец и на неё в том числе. Шейнир заполнял собой её разум, позволяя хотя бы ненадолго отпустить то, что осталось за дверьми. Жаль вот только усталость от этого никуда не делась. Она ведь действительно не успела ни поесть, ни поспать нормально, слишком загруженная хлопотами. Но жаловаться Шейну на всё это не было абсолютно никакого желания. Напротив, Айрис тянулась к нему, как росток к солнечному свету, и охотно отвечала на поцелуй и его прикосновения. Забыться, утонуть в его нежности и водовороте новых ощущений, отдать последнее и уснуть без сил, но рядом с ним — вот и всё, в чём она нуждалась. Шейн снова потянулся к её шее, и вампирша, не мешкая, послушно предоставила её в полное его распоряжение, разве что взволнованно зажмурившись и на мгновение затаив дыхание.

Клыки касаются нежной девичьей кожи, сжимают её несильно и... и ничего. Это было так в их стиле — дразнить друг друга, испытывая терпение — что в иной раз Айрис бы разве что усмехнулась такой выходке. Но отчего-то сейчас она была так уверена, что Шейн также в ответ наградит её свой меткой, что не получив желаемое, она даже немного... разочаровалась? Вампирша старается не показывать этого, всё также поглаживая его голую спину, а сама едва отбивается от череды сомнений, обрушившихся на неё горным шквалом. Отчего вдруг решил не идти дальше, ограничившись поддразниванием? Может, он на самом деле не хотел, чтобы она рушила очередную границу, так ещё и столь радикальным методом?