Полное опустошение. Вот, пожалуй, наиболее точное описание того состояния, в котором проснулась Айрис.
Как оказалось, хорошенько проплакаться и после этого уснуть было, наверное, лучшей её идеей. Пускай даже она заметно отекла от слёз, зато теперь могла думать с холодной головой. Несмотря на то, что мысли её всё ещё были заняты теориями заговора и поиском виноватого, сейчас вампирша относилась к ним с завидным спокойствием, будто это не она несколько часов назад в панике прощалась с жизнью и была готова подозревать даже дворовую собаку.
Разбирая мотивы трёх главных её подозреваемых, Лерман с раздражением отметила, что какой бы гладкой не казалась её теория, что-то в ней всё равно не сходилось. Причём у всех троих. Начнём с её покровителя. Зачем Териону убивать хранительницу тайн его дома во дворце, если он мог просто не пускать её в Мирдан, если уж не доверяет ей? Это ведь до смешного глупое решение, особенно для кого-то вроде него. Разве ему не выгоднее наоборот пустить свою воспитанницу во дворец, надеясь, что она сможет ему чем-нибудь помочь? Тогда перейдём к следующему потенциальному убийце — жене императора. Почему Сайлан просто не отравила служанку, выставив всё так, будто пытались убить её саму, а Айрис лишь пробовала блюда своей госпожи для проверки? Ледарре, может, и отличалась вспыльчивым характером, но всё же круглой дурой не была. Возможно, ей не доставало опыта в подобных хитростях, однако что-то подсказывало Лерман, что такой выбор избавления от лишних рук был для неё перебором. Тогда остаётся последний вампир, против которого у девушки даже было весомое доказательство в виде письма — её собственный отец. Но как такой расчётливый и хитрый вампир, как Арлан, мог так жестоко ошибиться и нанять в качестве убийц кого-то столь некомпетентного? Какая-то важная деталь всё время ускользала от неё, как бы Айрис не старалась снова и снова прокручивать пережитую ночь. Оставалось только осторожно проверить каждую из своих теорий. И первая на очереди — её собственная госпожа. Не потому что была более подозрительна, а лишь из-за того, что находилась у Лерман буквально под боком, и потому представляла наибольшую опасность.
Айрис бегло осмотрелась. Она понятия не имела, чьи это покои, но знала лишь одно — Шейнир пообещал, что сюда никто не войдёт, а потому сейчас ей безопаснее оставаться тут. Учитывая, что она попросила императора ничего не говорить его жене, вряд ли он позволит заявиться сюда даже слугам, потому что они — главные разносчики слухов во дворце. Айрис же нужно было, чтобы её приход для Сайлан был как можно более неожиданным. Нужно было понять, причастна ли к случившемуся её госпожа, а сделать это можно было только лично взглянув на неё. Вот так, на неподготовленную и потому более честную. Как бы Айрис не боялась за свою жизнь, она не может расспросить Ледарре обо всём напрямую, вот и вынуждена идти на такие ухищрения. Даже в случае подтверждения своих догадок она могла лишь попросить возвращения себя в Нерин у Шейнира, в чьей непричастности к произошедшему была уверена на все сто. Как бы ни старалась вертеть ситуацию Айрис, пытаясь рассмотреть её со всех сторон, не могла понять, какую роль для Виззариона сыграет смерть какой-то мелкой аристократки. Да даже если он захотел таким радикальным методом заменить жене служанку на лояльного себе вампира, стал бы он рисковать собой ради неё? Так ещё и несколько раз. Шейнир рисковал, когда вламывался в комнату, не зная, сколько там вооружённых. Мог погибнуть, когда уводил Айрис из-под меча того незнакомого ей вампира. И, наконец, когда при падении решился принять основной удар на себя, рисковал не отделаться одной лишь трещиной в ребре, да ссадиной на лице. К тому же, когда они нашли лекаря в Медном квартале, в первую очередь он приказал помочь именно ей, отдав за её спасение нехилую сумму.
Не имея возможности выйти, Айрис просто расхаживала взад-вперёд по комнате, продолжая анализировать. Причём при этом она оставалась босой, боясь, что стук её каблучков будет услышан в коридоре. Конечно, здесь было куда безопаснее, чем там, в таверне, где на неё были наставлены меч и ножи. Вот только она прекрасно помнила, что дворец — это место, где за каждым твоим шагом наблюдают тысячи глаз. И даже если сейчас ты в комнате, куда никто не посмеет войти, за её пределами всё ещё снуют местные хранители покоя.
«Здесь точно давно никого не было», — заключила девушка, в очередной раз пробежавшись взглядом по какому-то комоду, на котором были сложены разные предметы декора. Конечно, при первом взгляде на комнату казалось, что её обладательница вышла на пару минут и вот-вот вернётся. Но приглядевшись, Айрис заметила, что когда здесь вытирали пыль, даже не все предметы поднимались, будто они были не то прокляты, не то священны для кого-то. Рассматривала также брошенную вышивку на кровати, к которой не решалась прикоснуться, словно сама боялась перенять это неведомое ей проклятие. Хризантема. Аккуратная, красочная, но незаконченная. Казалось, девушка, что вышивала её, была вынуждена бросить работу внезапно даже для себя, а потому не успела даже узел сделать, чтобы не потерять нить. Потихоньку картина в голове Лерман складывалась, а окончательным штрихом в ней стала замеченная на туалетном столике диадема. Множество драгоценных камней, будто висящих прямо в воздухе, тонкая цепочка с жемчужиной на конце, которая по задумке автора должна была спадать точно на лоб... Айрис уже видела эту диадему. Знала, кто её сотворил и кому она предназначалась.
«Элениэль», — наконец, догадалась девушка. Диадему, которую Артур изготовил для сестры императора, Лерман видела лишь мельком, но зато запомнила вплоть до мельчайших деталей. Именно после того, как увидела её, она сама стала носить фероньерки, правда на лоб свешивались чаще медальоны с изображением полумесяца, как символа принадлежности к Дому Белой Луны.
Айрис криво усмехнулась.
Странно, но имея дело с Шейниром, она раз за разом сталкивалась с образом его сестры. В первую же их встречу император сравнил служанку с Элен. Когда они сидели, попивая вино, юноша снова вспомнил о принцессе. И, укрывая Айрис от опасности, привёл её в покои своей сестры. Хотелось смеяться и плакать одновременно.
Обратив внимание, что за дверьми давно не было слышно чужих шагов, Лерман несмело подошла к окну, чтобы заглянуть в щель между тяжёлыми шторами. Светало. Значит, скоро дворец почти опустеет, и ей проще будет ускользнуть отсюда. То и дело она подходила к дверям и, прислушиваясь, всё пыталась понять, не шастает ли кто-нибудь рядом. Когда, наконец, всё затихло, вампирша собрала свои вещи, постаралась как могла заправить кровать, так и не прикасаясь к вышивке, обулась, и осторожно выскользнула из покоев чужих. Стук своих каблуков приходилось заглушать заклинанием, но и так она несколько раз чуть не попалась на глаза прислуге. Благо, словно сама Селест хранила её, и вампирша правильно выбирала повороты, за которыми могла спрятаться. А вот войти незамеченной в свою комнатушку было задачей посложнее. Неприметная дверь в неё находилась прямо с покоями Сайлан, которые всё ещё охраняли стражники. Поэтому, так скажем, на финальном рубеже, Айрис решила уже не скрытничать. Просто уверенно прошла в свою обитель, будто вернулась с важного поручения, чтобы не вызывать лишних подозрений. Платье и бинт, завёрнутые в её изорванный плащ, были брошены на её постель, а сама служанка, не теряя времени прихорашивания, без стука вошла в покои императрицы. Уставшая, опухшая, всё ещё не причёсанная и с внимательным взглядом, впившимся в жену императора даже без тени почтения. Первые секунды, когда их взгляды пересекутся — самые важные для неё. И уже по ним она будет судить, враг ли ей та девушка, с которой она покинула родной Нерин.
Заклинание «кошачья поступь». Остаток маны:
250 (не до конца восстановилось) - 25 - 5 = 220