Аяна не знала, чем обернётся встреча с Руфио. Казалось, что в этом был смысл – напроситься у королевы на аудиенцию, чтобы окончательно всё решить для себя. Для них. Это казалось правильным. Единственным возможным и, соответственно, верным вариантом. Они должны были переговорить. Один на один. Без свидетелей и чужого давления, чтобы решить, что делать дальше. От их решения, как думалось Аяне, зависело будущее. Теперь же она отчётливо видела, что допустила ошибку, за которую расплачивалась.
Слухи ползли по дворцу. Стражники болтали, пересказывая то, что услышали, не забывая приукрасить рассказ вымыслами. Аяне нечего было им противопоставить, да и, честно говоря, она не планировала с кем-то спорить и пытаться доказать, что они не правы. То, как они ругались с Руфио, не могли скрыть никакие двери складского помещения, выделенного им на время с щедрой руки королевы.
Всё, что дала эта встреча, - лишь убеждённость в том, что отец был прав, когда говорил ей, что у этих отношений не будет счастливого конца. И всё же… Она наивно верила, что первое и искреннее чувство будет взаимным и именно оно позволит справиться со всеми проблемами вместе. Как же так вышло, что они оказались порознь?
Аяна с трудом принимала действительность, в которой Руфио легко верил чужим словам и принимал их без доказательств. Разве может быть доказательством видение, которое Феантур, пользуясь навыками псионика, вкладывал в чужие головы? Разве в этих видениях она выглядела, как девушка, которая рада такому выбору? И что этот выбор её?
Она услышала от Руфио достаточно, чтобы больше не искать с ним встречи. То, что он сидел в темнице и его рассудок мог помутиться из-за пыток и плена, едва ли что-то меняло. Не после сказанных слов.
А на что ты надеялась?
И даже вопреки той боли, которую эльф причинил ей словами, она всё ещё собиралась просить у королевы помилование для одного дурака-Регенлейфа. Она должна была знать, что сделала всё, что было в её силах, чтобы его спасти. Развернуться и уехать, не сделав ничего, Аяна не могла. Не позволяли ни совесть, ни чувства, которые она испытывала к Руфио.
Вернувшись к себе в комнату, Аяна решила, что сначала должна успокоиться, всё хорошо обдумать, а после снова напроситься на аудиенцию к королеве. Попытаться вымолить помилование для эльфа, а после попросить отпустить её домой. О своих планах на Деворел и Дом она не планировала рассказывать, потому что на самом деле ещё не решила, что будет делать по возвращению. Она не хотела отмщения так сильно, как Анариэль, и никогда не рвалась в бой, принимая действительность как есть, но сейчас хотела немного справедливости. Хотела знать, что кровопролитие не повторится. А ещё… ещё она хотела убраться из Деворела навсегда и больше никогда в него не возвращаться.
Стук в дверь выдернул её из мыслей. Аяна торопливо вытерла лицо от слёз, хотя знала, что это бесполезно и ничего не скроет. Она сидела на краю постели, полубоком к двери, потому сразу отвернула лицо, когда внутрь, воспользовавшись разрешением, вошли.
В госте она узнала псионика, который вернул ей воспоминания и занял место Феантура при дворе.
- Вы ошибаетесь, если думаете, что я что-то узнала о резне в Девореле, - холодно отчеканила эльфийка, не дожидаясь, когда псионик объяснит причину своего визита. Аяне она казалась очевидной. Королева увидела выгоду в разговоре двух супругов и решила, что Руфио может что-то ей рассказать, потому и послала к ней псионика. Иначе зачем ещё он мог придти? Аяна уже рассказала всё, что знала.
Она не потрудилась встать и повернуться к Арлену или посмотреть на него. Аяна не хотела никого видеть и не хотела говорить. Единственный эльф, от которого она желала поддержки, несмотря на злость и обиду, был Руфио, а ближе него у неё никого не было ни во дворце, ни за его пределами.

- Я не встречала ни одного эльфа, который не искал бы выгоды или платы, предлагая дружбу.
Аяне казалось, что это так. Последним, кто предлагал ей свою помощь, не считая Арлена, был Феантур. Псионик так круто предложил помочь и разобраться со всем, что для королевского двора и Руфио в том числе она оставалась предательницей, которая при первой возможности побежала к другому мужчине, чтобы спастись, но тем самым нажила себе лишь позор и испорченной имя. Накилон предлагал ей себя, если она поможет ему избавиться от Дома Бурерождённы и не пойдёт против него. Каэрос предлагал ей защиту от отца, если она не будет выходить за Накилона и участвовать в заговоре против его Дома. Анариэль обещала ей дружбу, чтобы получить больше силы и отомстить за гибель брата и отца. Руфио… Обещал ей любовь в обмен на что?..
Вспомнив эльф, Аяна сжала руку в кулак. Её всё ещё внутренне трясло после разговора с ним. Она злилась и обижалась. Чувствовала себя обманутой и преданной. Она могла стерпеть оскорбления от королевского двора, Феантура или королевы, но не от мужчины, которого любила.
Впервые Аяна перевела взгляд на Арлена и посмотрела на него.
- От меня отвернулся мужчина, которого я любила и ради которого пошла против своей семьи, и я должна поверить, что эльф, который видит меня впервые, предлагает мне свою помощь безвозмездно? – Аяна издала тихий, ироничный смешок, показывающий её отношение. Она никому не верила.
Она не просила Арлена доказывать, что его намерения искренние и чистые. Что он действительно оказался в её комнате по личной инициативе и хотел ей помочь. Аяна была уязвимой, и подсознательно хотела верить в лучшее в других. Что ей просто не повезло, но это не значит, что так будет всегда. Сейчас она отказывалась доверять кому-то, но по-прежнему нуждалась в поддержке, в понимании и теплоте. Во всём том, что она хотела получить от Регенлейфа, но не смогла.
- Если хотите мне помочь – помогите убедить королеву, что смертная казнь – это слишком большое наказание для эльфа, который своими руками не убил никого из лордов.
Аяна хотела верить, что это так, хотя тот факт, что Руфио лично никого из лордов не убил, не «очищало» его в глазах закона. Он был виновен.

Аяна не спешила вновь доверять кому-то. На это нужно время и холодная голова. На изменение мировоззрения могли уйти недели, месяца, а то и годы. Всё зависело от многих факторов. И от самой эльфийки, и от тех, кто попытается, пусть и неосознанно, изменить её взгляд на мир. Ждать, что она прямо сейчас изменится, было бы верхом наивности. Раны были слишком свежими. Проблемы нерешёнными. Мир вокруг давил и казался слишком чёрным и беспросветным, чтобы надеяться на серьёзные и положительные перемены. Кроме того, у Аяны хватало внутренних противоречий. Например, она не хотела видеть Руфио и даже допускала мысль, что это желание – не просто комок ежесекундных эмоций, а желание, которое останется с ней и после. Но при этом не желала ему ни смертной казни, ни ссылки, хотя и понимала, что с точки зрения закона изменить хоть что-то будет сложно. Королева обозлена на Деворел и вряд ли что-то изменится с одной только просьбы Аяны. Ещё Аяна не хотела, чтобы её окружали незнакомые люди, и хотела побыть одна. По крайней мере, именно так она себя вела, пытаясь выстроить стену и отвечая холодом и злостью каждому, кто смел подобраться ближе. В то же время она не хотела оставаться одна. Не желать показывать слабость и желание побыть слабой, чтобы кто-то всё исправил за неё – противоречили друг другу, но каким-то образом умещались одновременно, потому что одно из них она выдавала за желаемое, хотя таковым оно не было.
Псионик не был тем эльфом, с которым бы она хотела поделиться наболевшим. Более того – Аяна прекрасно понимала, что он ей не помощник, даже если предлагал помощь. Никто не решит проблему Руфио, не имея для того каких-то существенных причин. Как заметила эльфийка, если Арлен действительно рассказал о том, что Феантур подменил некоторые воспоминания, пользуясь своим положением, то королева посчитала эти преступления незначительными ошибками, которые не накладывали вину на Око, а потому он продолжал ходить безнаказанным. Или же… королева ждала, когда Феантур, чувствуя безнаказанность, оступится ещё раз. Аяна могла лишь гадать, что на уме у королевы. Ди’Кёль слишком долго игнорировала проблему Деворела, а теперь крепко схватилась за него, сливая старую обиду и злость.
- Оку удавалось влиять на мнение королевы, - Аяна горько усмехнулась.
Она не понимала, зачем призвали другого псионика, если не доверяли его мнению и к нему не прислушивались. Чтобы проверить Феантура? Или просто помочь ему с таким количеством работы, чтобы несчастный псионик на всех не разрывался? Или же теперь у Феантура есть другие обязательства?
- Больше вам нечем мне помогать.
А что ещё он мог для неё сделать? Аяна озвучила проблемы, в которых Арлен был не силён. Попросить у него устроить аудиенцию с королевой? С этим она могла справиться без посредника. Узнать больше о планах королевы на Деворел? Вряд ли он что-то об этом знал. Псионик – не советник при дворце королевы, да и с чего бы ему делиться такими сведениями, когда приговор ещё официально не оглашён?
Аяна не хотела говорить. У неё не было ни тем, ни желания. Даже если при других обстоятельствах она бы представляла, что можно попытаться выведать у псионика, то сейчас была слишком раздавлена, чтобы думать о делах. Она просто этого не хотела, как и не хотела вмешиваться в ход расследования или думать, что делать дальше. Она замолчала, смотря в одну точку, где-то в стороне от псионика.

Аяна не ждала никаких действий от псионика, поэтому, когда он сел рядом, а потом увлёк её в объятия, - было неожиданностью, от которой эльфийка опешила. Сначала в ней поднялась буря противоречивых чувств. Самым естественным среди них казалось желание оттолкнуть эльфа, обвинить его в нарушении её личных границ и непозволительном поведении в отношении аристократки и вообще незнакомой эльфийки. Это было логично, разумно, рационально. Куда менее поддающимся логическому обоснованию было второе желание – не отталкивать, и именно ему поддалась Аяна, когда сама уткнулась лицом в плечо эльфа. Она устала казаться сильной и делать вид, что её не задевают ни действия Феантура, ни слова придворных и слухи, ни действия королевы или обвинения Руфио. Аяна не плакала навзрыд и не пыталась обнять эльфа, которого видела второй раз в своей жизни, но не хотела ничего говорить, да и слёзы сами просились на глаза.
С большим успехом она уткнулась бы лицом в плечо Каэроса, которого знала, или Анариэль, потому что, как думала, оба её понимали и связь с ними была практически дружеской, насколько это возможно между тремя враждующими с рождения сторонами. Но их здесь не было. Аяна не знала, как они относятся к ней, но думала, что оба не желают её видеть и ненавидят за связь с Руфио, потому что он пошёл против их семей и причинил им боли не меньше.
Аяна могла подумать, что доброта Арлена – это лишь попытка воспользоваться её состоянием, чтобы сблизиться и использовать в личных интересах, но сейчас ей хотелось думать, что это не так, что не все эльфы в королевстве похожи на Феантура или смотрят на неё как придворные леди – с осуждением. Может быть, так она занималась самообманом, о котором в будущем пожалеет, но думать иначе было слишком горько.