Далеко далеко по степи- пыль, глуш, тишь. Лениво колышутся заросли седовато зелёных кустов ракитника, лёгкое, как кузнечик, перекати поле застыло, выпятив клубком сучковатые рёбра. Укрытый рыхлыми глиняными стенами, из которых кое где торчит солома, как из старого матраса, стоит Роубжег – приют аскетов отшельников. За его невзрачными стенами одна низкая, общего пользования  хата, с земляным полом, топящаяся в холодное время по чёрному, колодец журавль, и молельнео место – камень под открытым небом, обтёсанный грубо, в форме треугольника.

    Не любопытны отшельники, без общинных дел и нос из своего ветхого гнезда не высунут. Возятся потихоньку во дворе с ремесленными делами, и не видят как быстро приближаются с западной стороны трое верховых паладинов. Несутся сильные кони, топча ковыль и оставляя пыльный след трубой, трепещут пучки белых перьев на плечах храмовников, крыльями машутся синии плащи за их спинами. Вот уже близко стены, ржанье, топот.
    - Ээй!, Почтенные!, – громко закричал один из гарцующих всадников, - Покажитесь! Вести из Андерила! Беда стряслась!
Отшельники и жрецы, которых они укрыли в Роубжеге показались на верху стен.
    - Чего шумите!, - недовольно прошамкал самый старый пустынник, худой, с запавшими глазницами и редкой седой бородёнкой на беззубом морщинистом подбородке, - Что стряслось?
    - От того шумим, что дело срочное – пожар в святом городе! День и ночь горел, еле еле основное пламя сбили, сейчас тлет по углам да заклетям. Людей много пострадало – сараюшки что беженцы у стен выстроили погорели все подчистую, детей много обожжённых, взрослых израненых.
    - От нас то тебе, служилый, чего надобно?.- пощипывая редкие волоски бородёнки спросил настоятель, - Мы от своего колодца к вам с вёдрами не побежим. И толпу оголтелую принимать не будем – у нас и негде и спутает весь наш порядок. Помолиться за здравие - это можно.
    - Да не о вас речь! Ситта Вторая велела жрецам, что под вашею крышею, возвращаться не медленно, ей каждая пара рук сейчас в помощь нужна!
Отшельники и андерильские служители собрались в круг, обсуждая.
    - Сам решай, сын мой, - прошамкал настоятель старшему из жрецов, - Твоя жизнь принадлежит служению Отцу, а как ей распоряжаться – в твоей воле.
Грузноватый, серьёзный, с ранней сединой в тёмных кудрях, жрец показался снова на стене:
    - Бумага у вас есть какая нибудь для нас?
    - Какая бумага? От кого? – воскликнул тот же всадник, - Почтенный Браином лежит пластом без памяти, его ночью горящей балкой зашибло, никто не ведает когда очнётся. Почтенный Деймос в отъезде как на грех. Верховная жрица только воды на ходу успевает перехватить, столько дел на неё со всех сторон, как шишки в лесу, валятся. Не дала она нам никакой бумаги, только на словах просьбу передаёт, не до писанины ей.
    - Скажи ка нам, - выступил тут другой жрец, лысоватый, с прищуренными глазами, и сильно расцарапанной левой щекой, словно его пара кошек драли, - Ты говоришь, что Андерил горел день и ночь, отсюда езды конечно далече до него. но уж кажется мне что должны были мы дыма то видать.
Храмовник сердито передёрнул поводьями и конь под ним круто выгнул шею, затоптавшись.
    - Это у вас тут низина, как плошка, еле ковыль шевелится, а у нас там ветродуй налетел – всё с собой унёс.
Звучало правдоподобно. В городе тысячи храмов, редко но, объявлялись вихри с Фархейдских высот. Загнав жителей по домам и пошумев в щелях и трубах, они задерживались иногда на два – три дня, и не причиняя особого ущерба, убирались обратно в горы.
    - А почему нас сюда полный отряд сопровождал, а сейчас вас всего трое явилось?, - не отступал исцарапанный.
    - И встретили вы сюда кого нибудь на пути? – усмехнулся храмовник.
    - Нет.
    - Вот и смысл гонять за вами полный отряд, когда на перечёт те, кто на ногах стоит?
Старший  жрец ещё колебался, а исцарапанный снов открыл рот, собираясь к чему то придраться, как паладин, теряя терпение, крикнул им:
    - Мы вас, как скромных невест, до вечера дожидаться будем? У нас приказ ясный – передать повеление вернуться, а если вы хотите отсиживаться, здесь, ка кроты, то ..- чуть не сорвалось бранное слово, - Воля ваша, а мы поехали обратно!  Там нужны люди живые и отзывчивые, которые верны долгу и не будут стоять в стороне колодами, когда беда на улицах!
Напоминание о долге оказалось решающим. Жрец с сединой сделал рукой знак остальным замолчать и сказал:
   - Не горячись, сударь, мы ответственность и свой долг  пред Отцом не забыли и отправляемся с вами немедленно.

Опершись на край стены старейшина Роубжега долго смотрел как трепетали пучки белых перьев на плечах паладинов и ходко перебирали дорожными посохами андерильские жрецы. Потом показалось ему словно мелькнули золотые нити и всё исчезло, как ладошкой кто смахнул фигурки с поля, и лошади и люди. Потёр глаза – не видать никого. Сетуя слабеющие год от года глаза, старейшина спустился со стены и присоединился к остальным отшельникам в привычных делах.

Стены дома носили следы когда то яркой синей краски, сейчас облезлой, ссохшейся, в окнах не везде были стёкла, ступени пред дверью просели – всё носило следы когда то явного но покинувшего хозяев достатка.
Поправляя, на ходу с огорода, юбку на полных бёдрах, оступаясь на кочках, заспешила хозяйка, издалека окликая приезжих:
    - Спаси Творец, что за люди? Зачем вы к нам?
Чес оглянулся на хмурящееся тяжёлыми складками лицо женщины, визгливые ноты её голоса,  небрежно подобранные платком космы полуседых волос, и ничего не ответив, без стука вошёл в дом. Оба инквизитора, не обращая внимания на повторяющиеся, всё более раздражённые крики хозяйки, двинулись следом.

    Грязноватая полутёмная кухня была пуста. Без промедления миновав её, огненные оказались в неприглядной, захламлённой зале, в которой, за низким, исцарапанным столом, сидели за трапезой пятеро мужчин. Один из них сразу бросался в глаза. Обнажённый до пояса, в тугой, перетягивающей рёбра повязке, он сидел подпёртый соломенными тюфяками. Озабоченное, медно загорелое лицо, полускрытое за короткой тёмной бородой, которое он с трудом повернул к вошедшим – даже в скудном свете солнечных лучей, пробивающимися в редкие стёкла, была видна его опухшая, налившаяся кровоподтёками шея. Двое, сидящих по обе руки, были похожи на перевязанного оттенком кожи, грубоватыми чертами, с упрямо набыченной переносицей, темнотой волос. Они были босиком, в каких то застиранных тряпках, и напоминали то ли бедняков огородников, то ли мошенников с большой дороги.
Двое других, одетые в дорожные накидки паломников, под которыми виднелись хорошие сапоги козлиной кожи, добротные рубаха и штаны, были чище лицами, сидели ровнее, с осанкою. На столе было довольно еды, и всё такой, которую явно не подали с плохонькой кухоньки из предыдущей комнаты –грибные соленья, свинина запечённая с овощами под чесночным соусом, лепёшки белой муки. Особенно же выделялась широкобокая, оплетённая лозой винная бутылка - тяжёлая, красивого зелёного стекла. Ещё одна, подобная, уже валялась на полу, опустошённая.

    - Кто в мой, Ханса дом, незванным прётся, греха не боитесь? – подскочил с места старший из потрёпанных, вспыльчиво блеснув глазами. Из руки он не выпустил кособокую глиняную кружку, в которой расплескалось вино. Такие же кружки были и у остальных. Видно было, что троица чернявых, вместе с раненым, в явном хмельном угаре, а парочка чистоплюев, хоть и датые, но себя ещё помнят.
    - Мы с братом сейчас вас научим, бродяги, как у честного порога разрешение войти спрашивать!, - продолжал угрожающе хозяин,  вытягивая откуда то из хлама суковатую, тяжёлую дубину, - В моём доме гости, и они тоже в стороне стоять не будут!
Второй оборванец одобрительно выругался. Один из чистоплюев, лениво ловким движением вытащил из под накидки изогнутый  блестящий нож, и поигрывая, перебрал его пальцами. Второй сидел без улыбки, пристально вглядываясь в явившихся.
    - Чего разорался, Ханс?, - грубо спросил Чес, приближаясь к обитателям дома, - Нехорошо -мы, с ребятами тоже гости. Нас отправил один уважаемый человек, прознать не нужно ли тут деньжат, провианта, или по караулить. Но смотрю вы тут не оголодали. Как бока, Нордак? – обратился к перевязанному, - Дышишь? Да потеснитесь вы, не объядим чай.

Хозяин дома, по натуре вспыльчивый но отходчивый, удивлённый собственным именем- забыв что сам же его и выпалил в первый момент, - удостоверившись что не враги нагрянули, с пьяным гостеприимством принялся по новой всех рассаживать.
Инквизиторам накидали засаленных подушек на пол, и они уселись на ровне со всеми остальными. Нашлось ещё глиняных кружек, а винная бутыль оказалась только только откупоренной.

    - Племяш за благое дело пострадал, за правое! - приговаривал, суетливо разливая Ханс, - Вот по этому благородные, честные  люди о нём и заботятся, и не дадут в обиду! Выпьем! Выпьем за то, что б сгинули подлые враги королевства и истинной веры!
Инквизиторы охотно выпивали, скрывая усмешки – вино было отменным.
Чес собирался поначалу сразу тыкнуть в рожу хозяину приказ Раджниша об аресте всех причастных к делу Хъённель, решил чуть повременить. Вдруг всплывут какие неизвестные подробности в застольной беседе.  Да и городская парочка чистоплюев была любопытна- кто такие? С собой вязать или отпустить на все четыре стороны?

    - Вы ж ещё не слышали, из за чего племяш под ножом то ходит? Вот послушайте, - Ханс азартно пихнул родственника локтём, так что тот скривился, ухватишвись за перевязанный бок, - Ох, прости, за ради престола Отца, давай, расскажи ещё раз!, - видно было что он готов слушать эту историю снова и снова.

Не раз уже ходили глиняные кружки по рукам, щедро наполняемые одним из паломников, взявшегося за роль виночерпия, после того как хозяин начал уж больно много мимо лить, размякшей рукой.
Вальдштайн случайно приметил странный жест своего соседа – словно тот тянулся к чему на полу, и передумывал – начинал усердно подтягивать голенище, чесать колено, словно блохи заели. На второе подобное, скомканное, движение инквизитор уже прицельно обратил внимания, но не смог сообразить его замысел. 
    - Хорошо посидели, судыри, но делу время, а потехи час – пора нам в путь дорожку, - добродушно лыбясь собрал со всего стола кружки палочник, что бы подороднее, - Выпьем за здоровье Нордака на ход ноги, что б раны его заживали, а благоволение Отца не оставляло!
Второй, который баловался с ножиком когда пришли инквизиторы, начал суетливо разливать душистый винный напиток.
    - Потому что без здоровья, - раскатисто продолжал, поднимаясь со своего места, и обходя заставленный стол и гостей, - Без здоровья человек, как гнилая соломенная подстилка – любой его трепет и ноги об него вытирает!
    - Верно!, - встрял, пытаясь приподняться Ханс, водя хмельными маслянистыми глазами, - Силёнок если малёнок, то не врага, ни бабу не завалишь!

Все заржали, как кони над ячменём. Второй паломник всё ещё разливал, слушая напарника.
    - Точно, друг! – весело воскликнул мужчина, дошедший уже до стены. Он шутейским жестом раскинул руки, стоя на фоне небрежной грудой сваленных овощных ящиков и грубых полок, - Зато здоровый человек готов к любому удару!, - с ладони на его, широким синеватым мазком, перелетел сгустившейся лентой воздух, плетя куполовидный щит.
Восхищённые вскрики, хлопки – даже инквизиторы застряли взглядами, а уж чернявая братия и подавно. Чес сорвал виноградину с кистей, наваленном на фруктовом блюде, в пол оборота скользнул глазами, - второй паломник доливал бережно остатки, из небольшой винной бутыли.
    - Фокусника – ты, по команде, - не отрывая глаз от  заслонившегося полупрозрачной сферой оратора, шепнул Вальдштайн на ухо Рэю, раскусил виноградину.

    - А с благословением Творца, - паломник выхватил короткий клинок простой ковки, и вскинул его к оплетённому паутиной потолку, - И сам разить вражин! – с резкими сухими щелчками разбежались по металлу синии искры.
Гельмгунд незаметно пихнул под столом ногой Иора, что б был на стороже.
Возгласы, больше похожие на волчий вой затрясли дом – оба чернявых брата подскочили, словно их ткнули шилом, и чуть не перевернув стол, возбуждённо потрясая подхваченными дубинками.

    - Выпьем за волю Творца! – паломник торжественно вернулся к столу.
    - Да! Да! Пьём! Пьём, за Его волю! Пусть установится Его царство на тысячу лет! Пусть в муках сдохнут враги Его! – экзальтированно подёргиваясь и шумя мужчины расхватали, чуть не пороняв, кружки.
    - Эээ, сударь, - поймал Чеса за рукав разливальщик, - Ты, промазав, не свою кружку подхватил!
    - Да моя она.
    - Нет, прощенья прошу, я собирал – точно знаю, не твоя!
    - И что с того? – выдернувшись из хвата пальцев буркнул Чес, - Бери любую, они все одним пьяным горшечником леплены.
    - Я просто, сударь, с детства  брезглив, и пью из одной посуды, не обессудь, - встрял оратор, державший в одной руке не пригубленную кружку, а в другой меч, ещё переливающийся грозовыми отблесками.
    - За Отца можно из любой посуды пить, - вызывающе крикнул Чес, - Хоть из свиного корыта, так учит истинная вера! Что ж ты не пьёшь, святоша?

В глазах воздушного мага мелькнуло понимание западни, фойрров отсвет в зрачках инквизитора  показал ему, что  миром дело уже не вывернуть.

   - Ан – гард! – сквозь зубы бросил соратникам Чес, хватая стоявшим  к нему ближайшим разливальщика за запястье. Дёрнув резко, всем весом к себе, пока паломник не успел выхватить нож, и заломив ему кисть, инквизитор с хрустом ударил его кулаком по лицу в нос и глаза.

Отредактировано Чеслав (03-03-2020 05:28:59)