Проходило путешествие к целебным водам Комавиты не совсем так, как Тэйэр изначально предполагала - и планировала. Нет, некоторые обязательные составляющие элементы были налицо: спутник-ламар, с лихорадочной радостью и завидной охотой подсобляющий в мастерстве вливания в курьёзные ситуации; спутник-животное, обязанный приходить на помощь в самый ответственный и безнадёжный момент (на деле же Филипп сжирал треть запасов втихушную и постоянно требовал то игр, то поглаживаний); аляпистая, разноцветная, несуразная и лохматая походная сумка; самые возмутительные, непонятные, криво сшитые и собранные из мильонов всякой всячины шаровары. Красивый лес, красивое небо, красивая фея-проводник, безвкусный ужин и крепкий сон. Но кое-что из общего неплохонького травяного гобелена выбивалось - например, тот факт, что Тэйэр теперь была намертво повязана с корнями Комавиты и не понимала, как раньше вообще без леса жила. Только оказавшись в недрах чащи, только проведя несколько дней среди сосен, тисов можжевельников и заполненных покинутыми жилищами фейри деревьев, Тэйэр поняла, как же отчаянно горько было ей находиться в Скелле, и сколь непростительно подло поступила она по отношению к своему дому, оставив его на произвол. Ещё был Аллор. Тут вся система совсем ломалась: по идее, это она, Тэйэр, должна была выступать в роли его сопроваждающего и присоединиться ради обещанных плюшек, пророчества о спасении души или отмаливании грехов, по зову долга, на худой конец, но выходило-то так, что он сам, подлец, набился к ней в компанию и пожинал плоды. К примеру, вечером у костра. Заняться им было очень даже чем, так сказать, весьма многим, и Филипп перед сном предпочитал гордо удаляться на ежевечернюю процедуру «слопай как можно больше светлячков и блуждающих огоньков, чтобы потом страдать от несварения». В остальном - поход как поход. Только лес - самый волшебный, пахучий, родной и замечательный.
С золотой тропы они сходили редко, разве что если Тавел вела по извилистому, ухабистому пути. Тэйэр подозревала, что Аллор опасался, как бы Вальдек не увязался за ними опять - но за четыре дня никто не потревожил их покоя, не насторожил Тавел, да и сама Тэйэр, порядком научившаяся прислушиваться к знакам леса, никаких признаков чужаков не замечала. Они углублялись на восток, и тогда, в первый раз, Тэйэр сделалось боязно. У неё ломило суставы, парочку раз пошла кровь из носа (что она, естественно, тщательным образом постаралась от Аллора скрыть), болела голова. В ночи она просыпалась в холодном поту, отчаянно и потерянно шарилась руками по траве, глотала воздух и пыталась унять дрожь. По всему выходило, что снились ей кошмары, но Тэйэр не помнила ни их содержания, ни символов, не могла чётко восстановить даже ощущения. Только знала, что ей было очень страшно, и там, во снах, её заглатывала неизвестность. И даже Аллор не мог помочь.
От рассказов Тавел про змеепоклонников она могла лишь морщиться. Тэйэр никогда не слышала ни о чём подобном и вообще не подозревала; максимальное отступничество и еретичество, встречавшееся ей на пути - пьяные дебоши на тему превосходства Алиллель над моральными качествами Аллора. Иногда Тэйэр с доводами соглашалась... теперь была на предмет дискуссии подкована и могла бы без пены у рта и небрежно доказать, почему сторонники Алиллели правы. (Поносить своего мужчину может только его женщина. Неписанный закон, справедливо одинаково действующий по отношение к любой расе.)

В этой части лес не спал и не находился в застое; он жил, но жил как-то извращённо, неправильно и мерзко. Ленивые, жирные мухи и жуки пересаживались с облезлого куста на куст, засыпанный паутиною, и там их также чинно, нерасторопно захватывали в свои лапы тарантулы. Птиц не было видно, только по ночам, в редких просветах, которые оставляли сходящиеся верхушки голубых елей, кружились над ними гигантские тени ночных хищников; раз вдалеке запищала пойманная мышь, и этот пронзительный тоненький визг разлетелся по роще истошным воплем. Не пощадила тьма и цвета; всё тут было однообразно синим, серым и чёрным, и лишь ядовитый кислотный розовый встречался им у воды. Тэйэр становилось всё хуже и хуже, постоянно клонило в сон, и сама она сделалась вялой, расхлябанной. И не могла понять. Татуировки на теле угасали, приглушённо горели беспокойным кобальтовым, но во мраке их слабое свечение погибало за мгновение.

- Я самая аккуратная фалмари, какую ты мог встретить за все свои года, старикашка, - Тэйэр, напуганная и взволнованная, не собиралась тушеваться перед какими-то испытаниями, продолжала отпускать шуточки и с любопытством изучать окрестности. Эти нехитрые манипуляции давались ей со всё большим и большим трудом, и теперь, когда перед ними раскинулись мутные воды, затянутые гниющим илом, она не выдержала страданий и решила во что бы то ни стало передохнуть.
Мелодия флейты Аллора звучала тут непривычно и глухо, деревянно. Музыке не было места в этом обители зла. Тэйэр тихонечко нащупала ладонью иссушенный, проеденный термитами изнутри ствол скрюченного, изувеченного и изогнутого крупного дуба. Под касаниями её пальцев кора крошилась на мелкие чешуйки и пыль, стремительно опадала, и всё-таки, пускай дуб был к озеру достаточно близко, на нём можно было сидеть. Она удручённо выдохнула и опустилась, осунулась; казалось, здесь лес вытягивал из неё все соки и силы. Каждому её шагу препятствовало нечто плотное, каждый выдох натыкался на нечто сжиженное, невидимое. Теперь же она могла недолго посидеть, покачать ногами, чуть облокотиться локтём на одну из веток, пока Аллор разбирался со своими усреднёнными музыкальными способностями...
Хряк.
Прлыщ.
Бум.
БУМ.
ПЛДЩЬ.
Крупный сук, усеянный забытой, покачивающейся на ветру паутиной, и мёртвыми, скрутившимися листочками, покачнулся, хрустнул и рухнул в озеро. Всплеск вышел поистине грандиозным - а в стоящей тишине показался настоящим взрывом. Ковёр из ила всколыхнулся, забулькал, и крупные маслянистые пузыри лопались на поверхности, а затем озеро поглотило сук. Следом посыпались мелкие веточки и попискивающие пауки, и всех их, без исключения, принимали смертельные воды. Тэйэр смутилась, быстро вскочила и от дуба отошла.
- Я не виновата, - поспешно оправдалась она, стряхивая следы коры с одежды, - он сам упал. Я тут вообще ни при чём!
По воде шли круги, пока в неё ссыпались остатки дерева, затем ил опять застлал гладь, а после окончания отговорки Тэйэр круги пошли опять. Только теперь их как будто бы испускало нечто, спрятанное в глубине.
Кто-то за ними наблюдал из самых недр озера. Вода забурлила. Этот кто-то поднимался к ним.

Отредактировано Тэйэр (30-08-2018 21:45:47)

Тэйэр из чешуи вон лезла, лишь бы не впадать в панику. Она даже завела мысленный дневник путешественника, куда решила вносить события последних дней, сухо и беспристрастно описывая происходящее. Возможно, изложенные на воображаемой бумаге факты покажутся не такими устрашающими и невероятными, и Тэйэр поймёт, что преувеличивает и раздувает из головастика кита. 
Итак, запись первая, от восьмого дня цветеня тысяча восемьдесят второго года, Фалмарил, остров Силва.
«Дорогой дневник. Мне наконец-таки удалось исполнить свою мечту и найти проводника к Комавите, который пообещал провести меня по заповедным тропам без происшествий. Познакомились мы тогда, когда группа уличных разбойников потащила меня в подворотню, ограбить и позабавиться. Ему расквасили нос. После, добравшись до леса фейри, мы узнали, что зелень вокруг Древа давно заброшена, протухла и одичала. Там я почти утонула в болоте, превратилась в огонёк, почти навсегда осталась насекомым, а после меня возродили к жизни посредством утопления. На мне появились странного вида татуировки, из-за которых я теперь никогда не смогу носить вещи с открытыми рукавами или короткие юбки... по ночам они светятся, а ещё меня мучают кошмары и я скучаю по лесу.»
Пока звучит не слишком плохо. С каждым может случиться.
«Оказалось, что мой спутник - наш демиург, Аллор, который безответственно и инфантильно удрал из своего дома и от братьев, положил наживку на весь наш народ и позволил сердцу Фалмарила почти умереть. Потому что скучал по мёртвой бывшей, в честь которой возвели храмы. Но теперь его новая бывшая - я. Видимо, в мою честь тоже будут возводить храмы. Мама бы ему, конечно, плавники открутила, узнав, что он заставил меня лежать на мокром мхе... мой новый лучший друг — тритон; кажется, из-за нас сожгут одну из деревушек центральных земель, а сейчас, в заброшенной роще, где поселился некий сбрендивший культ, на нас поднимается огроменный ползучий белый дракон и собирается сожрать. Не то чтобы мы его вызвали, просто я случайно сломала дерево, присев на него...
Моей вины в том нет. Кто же такие деревья растит, чтоб они под моей пушистой тушкой ломались. Кажется, этот хранитель не особенно хочет заводить новых друзей. А ещё не верь россказням, что Аллор, наш Создатель, мастер на все руки — безрукий он... Безрукий, бестолковый и разгильдяй. Контуженный какой-то. Девушка лезет в штаны — намёков не понимает, девушку на дно морское утаскивает чудовище — отпускает и отдаёт трясине... Ещё свою свистульку потерял. Она, вроде, как-то гипнотизирует хранителей.
Поход удался. Будет ли следующая запись — не знаю. Правильно мама говорила — доченька, не ведусь на смазливых блондинов с голубыми глазами. Хуже них разве что Аллор, раз в год... Тьфу.»
Нет, ну в целом, всё действительно звучало не так уж плохо. Она ведь ни денёчка не голодала!
Гигантских размахов морской дракон походил не на морского дракона, а на мутировавшую уродливую змею. Туловище его извивалось и скользило по илистому наросту, оставляя длинные борозды-вмятины, пустые стеклянные глаза не видели — может, он ориентировался по запаху? Что-то вонючее, клейкое и зеленоватое капало с клыков. Яд? Над озером появились пары и воцарилась страшная вонь. Тэйэр подумала, что сейчас задохнётся — гниль, труповчина, черви и крысятина. Желудок сжался, и её почти вырвало.
Унизанный перламутровыми шипами и серебристыми роговидными шишечками хвост дракона разбил выступ, где они обосновались. Камни раскалывались под его силой так легко и незатейливо, словно он орехи колол. Осколки задели Тэйэр, она едва ли успела прикрыться от них руками. А потом, потом задохнулась.
Вода была ледяной, но не это было худшим — мощный, неудержимый поток снёс их обоих, и Тэйэр не успела ухватиться за Аллора. Её затягивало в пучину... и где-то справа блеснул безразличный, мёртвый глаз дракона...
Тут Тэйэр поняла две вещи. Во-первых, сейчас её сожрут, обглодают косточки и не подавятся. Во-вторых — при таком раскладе больше никто не сможет как следует отчитать Аллора и применить к нему сто пятьдесят четыре аутентичных ругательства Вервона. Чувство вины отступит, и он продолжит преспокойненько жить дальше и кадрить других дур. Нет, душевного спокойствия демиурга Тэйэр допустить не могла — а все эти изысканные, удивительно будоражащие сквернословия тёти Ганны...
— Шоб тебя крюками разодрали и морской капустой нафаршировали! — закричала Тэйэр, вплыв на поверхность. Хвост дракона неумолимо огибал её, и почти овил поясом, почти переломил кости...
Она обратилась к воде. Затхлой, мёртвой и маслянистой, но воде. И маленькая волна подбросила Тэйэр вверх.
Этого хватило — теперь фалмари оказалась на хребте морского дракона и ногтями впилась прямо в его туловище. Он взревел, Тэйэр поползла вверх — к шее. Там, за захребетничком, кожа должна была быть нежнее, и панцирь не таким крепким... Она крепко обхватила склизкое тело ногами, вжалась, вцепилась и зубами, оказавшись в роли наездницы. Дракон заревел, устремился вверх, не к небесам, но к ломким навесам из крошащихся веток, и с такой же силой обрушился назад, ко дну, в глубины вод.
Тэйэр задержала дыхание.
Вода была слишком мутной и тёмной, ничего не было видно, но татуировки Тэйэр засверкали желтоватым. Мимо проплывали водоросли, осколки раковин, обломки черепов — и что-то было внизу, что-то... она не успела разглядеть — в жажде сбросить вцепившуюся пиявку, Хранитель поднялся на воздух. Тэйэр с силой ударила его пятками, пришпоривая, и по её пальцам потекла голубая кровь, заполненная какими-то чёрными зёрнышками. Шея действительно оказалась его слабым местом, 
— Да сделай же что-нибудь! — заорала она, выискивая на берегу силуэт Аллора. — Бог ты или нет! Почему мне приходиться решать все проблемы!
И над ними с драконом вновь сомкнулись иловые воды.

Отредактировано Тэйэр (30-08-2018 21:46:45)

Corde Oblique - Rosa d'Asia
Скорее всего, решение использовать морского дракона, изуродованного Хранителя, в качестве борзой и здоровой кобылки было не лучшим её решением за жизнь. Как и решение связаться с Аллором. Как и все её решения, которые она принимала в последние два месяца.
Демиург показал себя полностью несостоятельным и усугубил её положение вдвойне.
- Креветочной икрой клянусь, я тебе все жабры повыдираю!
Тэйэр визжала. Дракон, ненадолго опешив (видимо, до того впечатлительные, юные и весьма эмоциональные фалмари ему не встречались), принялся рычать, реветь и извиваться с непонятно откуда взявшимся усердием. Роща невозмутимо сохраняла тишину, и проблемы всяких там двуногих и однохвостых её не волновали. По каёмке воды расползался ветвистой сетью иней, мерцал сказочным синим. Тэйэр так редко видела снег, что могла бы принять созданное Аллором кольцо за настоящее чудо и придти в восторг - если бы всё её внимание и все усилия не были сосредоточены на одной весьма непростой задаче, удержаться на огромном левиафане. Он же, в свою очередь, осознав тяготы положения, принялся метаться из стороны в сторону, в поисках свободы. Тэйэр вжалась головой в прохладную, покрытую слизью чешую и зажмурилась, понимая, что дракон непременно встретит на своём пути преграды, как и она.
Первый раз хрустящие, готовые осыпаться ветки почти её не задели. Во второй раз - разодрали в клочья рукав рубашки. В третий - оставили раны на спине. Она потеряла счёт времени, отключилась, будто бы ушла к самому песчаному дну, и теперь все звуки доносились до неё из-под плотной толщи воды. Тэйэр слышала одно своё сердце, и чувствовала пульсацию под змеиной чешуёй; они оба сражались за своё права дышать, спать, пить, любить и умирать не по прихоти судьбы, и каждый - по-разному. Дикий свист оглушал, из-за крови рубашка вся перепачкалась и теперь мерзко прилипала к телу.
Треснул лёд, и дракон освободился.
Тэйэр попробовала молиться, но вовремя вспомнила, что помощничек кинул её. Забыла все числа и не смогла считать. Приготовилась к худшему...
- Какое, к кракену, яйцо? Какая яичница?!
Он, наверное, над ней издевался, и в предсмертный час хотел развеселить. Но нет же, вот Аллор, весь встрёпанный, мокрый, представляющий миру неправильной формы находку. Он бы её ещё ленточкой перевязал, умник!
Тэйэр скрежетнула зубами. Что дальше? Пальцы у неё онемели и ныли, и если бы она их разжала, то упала и непременно бы насадилась на один из крупных, острых осколков льда, отколовшихся от недолговечной ловушки.
- Погоди, только крылья расправлю! - ядовито прорычала она в ответ. Куда? Как? Каким образом? Тэйэр поняла предложение Аллора не сразу - её отвлек несчастный вид Филиппа, тряпично повисшего на Хранителе. Изумительно. Серпентарий в лесах Комавиты, вы лишитесь чувств, удивительная экскурсия в компании Создателя и тритона.

Бывают такие моменты, когда выбора нет. Тэйэр прыгнула.

Она не весила не так уж и много, чтобы переломить идущий углом ствол закоптевшей берёзы, но ветки не выдержали - и Тэйэр, прикрыв лицо руками, скатилась вниз. Синяки, ссадины, разорванная одежда - не было роскоши погружаться в омут боли и жалеть себя. Она тут же перевернулась на живот, привстала на четвереньки. Пересохло во рту, на языке собиралась соль.
Убить? Чем? Напугать до смерти своим видом?!
Тёмно-синий, уродливый детёныш извивался в осколке бледно-серого яйца, медленно разлеплял крошечные узкие глазёньки, и уже сейчас из пасти у него выпирали смертоносные, грязные, остро заточенные клыки. Он внушал одно отвращение, и всё-таки Тэйэр боялась его. Она в спешке начала подыскивать подходящий предмет, которым могла бы управиться со змеёнышем - что же, что же ей использовать? Острый камень? Палку? Корягу?
Гребень. Подарок Нэйны. Изящная работа по кости, украшенная бирюзой и агатами. Она нащупала украшение на хвосте.
Змеёныш перевернулся, принялся выбирать по скорлупе, и Тэйэр ломанулась вперёд, схватив его обеими руками - и в ту же секунду её пронзила невыносимая, нестерпимая, ослепляющая боль.
Тэйэр плакала. У неё горели ладони - казалось, что с них слезает кожа, но на самом деле они покрывались крупными малиновыми волдырями. Змеёныш укусил её до мяса, прямо в линию узора, и зараза разнеслась по всей татуировке. Волдыри вскакивали беспощадно, приветствуя её следами пышущего огня. Тэйэр казалось, что она сгорала заживо, и хватка у неё слабела. Решительно и быстро она высвободила из пут локонов гребешок и пригвоздила им фойррово создание к обезображенной графитовой земле. Ещё раз. И ещё. И ещё. Острые зубцы проходили сквозь мягкое тельце ещё неокрепшего выродка, и на них оставалась дегтярная тягучая кровь. Ожоги и волдыри обуяли её всю, и Тэйэр начала терять сознание. Змеёныш испустил последний дух небольшим облачком гари и издох, а фалмари рухнула наземь, улеглась на бок.
Её трясло. Мясная оболочка просто не могла справиться с таким наплывом физической боли - пальцы у неё дрожали, все пять органов чувств почти перестали работать, она забыла своё имя и лица родителей, и остался только огонь. Волдыри разъедали кожу, проникали глубоко внутрь, забирались под кости и крошили их. Она погибала...
Что-то массивное рухнуло рядом. Тэйэр сглотнула, заморгала часто-часто, пытаясь разглядеть обессиленного Хранителя. Он тяжело и грузно дышал, опаляя её запахом гнилых кувшинок и запутанных улиток в иле. Глаза отказывали, но Тэйэр удалось немного различить, как белые доспехи сползают с дракона, обнажая его деформацию. Весь он был покрыт такими же волдырями и пузырями, которые захватили Тэйэр - только у него они ещё и гноились, от давности, где-то прерывались рядом фурункулов и бородавок. Дракон тоже плакал, по-своему - бесшумно и ветром.
Тэйэр подползла к нему поближе, тратя на преодоление нескольких дюймов последние силы, и обняла, боязно и невесомо проводя подушечками пальцев по голове несчастного животного. Они обнялись - она, в позе эмбриона, и он, овивший её кольцом и сморщившийся, уменьшившийся в размерах. Ей было так больно, так больно...
Тэйэр вспомнила, как дома лечила ожоги - холодной тряпочкой и листами подорожника, смесью из толчёной красной смородины, сока алоэ и масла зверобоя. Она представила, как в спокойный, безмятежный день прикладывала к повреждённым участкам лопатку с целебной мазью, и как расслаблялась... Ей хотелось вспомнить это неповторимое, спасительное ощущение, прежде чем боль отнимет и воспоминания, и передать их Хранителю.
Она представила, как прикасается к изгибам корней Комавиты, превращается в древесную смолу и течёт под землёю, мимо плоти, ставшей удобрением, подземных вод и камней; как находит кусты и травы, как их целебная, живительная сила тоненькими потоками простирается к ней, как окутывает и ласкает... Как лес исцеляет их. Как они обращаются к нему, и он их слышит.
И лес услышал своё дитя.
Тэйэр ничего этого не видела, но видел Хранитель. Эта хрупкая, изломанная, истекающая кровью и покрытая смертельными ожогами девушка начала светиться. Успокаивающий, приятный зелёный свет сочился из изящных, причудливо сплетённых линий, поначалу робко, а после заполнил и всю рощу. Здесь Комавита не имела сил и власти, здесь таинственный культ устанавливал свои правила игры и пресекал её вмешательства, но здесь была и частичка её воплощения, проводник, и благословивший Древо Создатель. Тэйэр пульсировала, перестали быть видными очертания её тела, только чистый свет, и он поглотил и Хранителя. И взорвался, а потом также неожиданно исчез, как и появился.
В самой роще ничего не изменилось. Ил продолжал покачиваться болезненной коркой на озере, пауки лениво опутывали мух и столь же лениво посасывали кровь, на фоне монохромного синего выделялись одни ядовитые цветы у камышей. Только морской дракон удивлённо, в неверии, приподнял свою исполинскую голову и оглянулся. Уродства и ожоги исчезли, и он окрасился в свой привычный молочно-розоватый цвет. Заприметив демиурга - с радостью и уважением склонился перед ним. На фалмари волдырей и ожогов тоже уже не наблюдалось. Комавита исцелила их.
Мимо пробежал Филипп, собираясь получить заслуженную благодарность от хозяина. 
Тэйэр не могла говорить. Шок - болевой и психологический - не отпускал её, сковал разум цепями и судорогами остался в конечностях. Она только поочерёдно открывала и закрывала веки, неспособная привыкнуть к ударившим по глазам приглушённым сумеркам.
Сейчас Тэйэр поняла, что есть тьма истинная. Та, которая не отпускала никогда, а если ты выскальзывал из объятий, то оставалась с тобою навсегда - рядом - в уверенном и мирном ожидании своего часа.

Отредактировано Тэйэр (30-08-2018 21:47:23)

Тавел показалась из своего укрытия не сразу — в отличие от Филиппа, маленькая фейри признаков геройства не проявила. Впрочем, она ничего и не могла противопоставить ни морскому дракону, ни детёнышу левиафана; могла наблюдать, и теперь поджидала удобной возможности, дабы обосноваться на плече у Создателя и поведать ему всё, что успела лицезреть.
Но сначала Тавел подлетела к оцепеневшей, скрюченной фалмари. Тэйэр реагировала никак, превратилась в ломкую статую из глины, продолжала не двигаться. Тавел трепыхала над нею, щекотала щёки и нос крылышками, бегала своими маленькими зелёненькьими ножками по ручкам и плечам, но не получала ответа. Только подёрнутые пеленой глаза смотрели сквозь фейри, устремляясь куда-то вдаль; в такую даль, которая не заканчивалась небом.
— Создатель! Создатель! Это было так ужасно! — юркая Тавел устремилась к Аллору, немедленно обосновавшихся у него на макушке, — всё так...
Трель мелодии оборвалась — она заметила, что произошло с крепким, некогда могущественным корнем. Аллор истязывал себя, неразумно отдавал последне крупицы божественной силы созидания, но Древо, сплетённое его Мыслью и Словом, не внимало зову. Будь оно сильнее, хотя бы вполовину столь велико, как на рассвете своего существования, то и слабая ниточка, жалкое отражение магии Аллора подействовало бы безотказно; человеческая же форма мешала установить контакт и не подпитывала Комавиту. Корни отмирали, рассыпались, и легкие порывы ветерка разносили пепел по жахлой, жёсткой желтоватой траве. Очищалось озеро, расступались сплетённые сводами пещеры кроны, едва-едва оживали застоявшиеся деревья. Не до конца, но мощного всплеска энергии хватило на начало нового цикла. Правда, теперь роща оставалась без защиты. Вдалеке зазвучали дрозды и тетеревы.
— Так ужасно! — повторила Тавел. — Седоволосая девушка заколола уничтожителя гребнем! Прямо так взяла и закалывала, как насаживала рыбу на копьё! А потом она вся покрылась волдырями и ожогами... Йувин тоже был — но Йувин болен давно, с тех пор, как вы ушли. Она не отвечает мне, Создатель... она так кричала, так кричала!
Прервавшись, Тавел закончила: — Вы ничем не поможете Древу. Это не первое место, где оно осквернено... и не последнее. Никто не сможет спасти их все. Такое... такое мы слышали в шёпоте этих людей. Создатель, седоволосая...
— Я в порядке.
Тэйэр ответила тихо, почти неслышно, и приподнялась на локтях. Что-то в ней изменилось, но ещё не было точно ясно — она двигалась осторожно, боясь задеть воздух, а в её глазах поселился мрак. Губы были плотно сжаты. Она трижды осмотрела себя всю, не понимая, куда делись пунцовые пузыри, а когда Филипп с радостью кинулся к ней за лаской — в испуге отпрянула и закрылась. Один намёк на тактильный контакт обездвиживал её и пугал. Ей казалось, что кожа продолжала слезать крупными пластами, мозоли на костях ныли, и сама она почти дымилась. Тэйэр встала, пошатываясь — и подошла к Аллору. Она стояла так, чтобы он не мог до неё дотянуться, а если бы попробовал — ей бы удалось отскочить.
— Тавел права. Комавита принесла себя в жертву... ради нас с Хранителем и ради этой рощи.
У неё кружилась голова. Кружился и мир вокруг — а неприятные ощущения, покалывания и раздражение вызывал каждый солнечный луч, падающий на шею или лицо. Тэйэр терпела. Всё, что она говорила, формировалось в её голове само собой — она лишь передавала, была посланцем, но не вещателем.
— Тебе стоит поговорить с Хранителем... если он сможет вспомнить.
А должен был он рассказать много чего интересного.
— Хотя бы указать, где их центральное капище. Или как это назвать... где их главный храм. Он где-то рядом.
Пошатываясь, спотыкаясь, Тэйэр добрела до брошенного на землю гребешка, запятнанного чем-то тёмным, тянущимся. Брезгливо сморщившись, она вытерла гребень о клочок одуванчиков и подошла к озеру, отмыть. Чёрные потоки жира побежали по воде и растворились вместе с илом, уйдя и оставшись в одной памяти гостей, Йувина и Тавел; и наступил день.
Тэйэр, усевшись на берег, молча уставилась в одну-единственную точку, сидя вполоборота к морскому дракону и Аллору.
Ей было всё равно — боль грызла её изнутри, оплетала сетями снаружи, топила. На этот раз Тэйэр даже не пыталась выплыть.
Филипп откусил заглянувшему любопытному кузнечику головку и захрустел лакомством.

Отредактировано Тэйэр (30-08-2018 21:48:02)

Лучше бы Тэйэр его не услышала — ветер мог унести злое обвинение, безразличное и прозвучавшее постановлением богов; они могли раствориться в шелесте пробуждающихся листочков, или мог завести тарабанящую мелодию дятел.
Но она услышала.
А что же без задора, без страсти? Ему оставалось затопать ножками, выпятить губку и зарыдать, позаламывать ручки и покататься по земле, поколотить кулачками. Поподражать дохлому сому, выкинутому на берег, который бьётся о горячий песок. Устроить грандиозную истерику и расплескать божественную уникальную слюну по травке.
Внутри что-то сжалось. Тэйэр отчётливо вспомнила, как он касался её уха губами, как говорил, какая она красивая и удивительная, как расписывал, что она важна ему, как и её чувства; как прислушивался к её дыханию, как любил её телом и душой. И обещаниями. 
Когда хотел трахнуть.
А сейчас не хотел.
Сделалось противно. Она пошла за ним в лес фейри, с твёрдым решением помочь, взяла на себя Хранителя и помогла ему исцелиться. Она была рядом — пускай не могла творить великую магию, но была поддержкой и опорой, бросала все силы и всё своё великодушие на помощь. А этот пережаренный от самолюбия хмырь приписывал ей страшнейший грех, потому что сам справиться не смог. При первом же провале.
— Дай. Сам не вылечишь.
Тэйэр не знала, как смогла заставить себя встать и прикоснуться к другому ламару. Она подавила и отвращение, и ужас. Волдыри оставались на ней уродливой россыпью, яд продолжал растекаться по татуировке, но теперь — призрачным воспоминанием, а, значит, оставался при ней надолго.
Она порылась в сумке. Достала флягу с водой, проследила, чтобы Аллор начал пить. Согнула руку в локте, обхватила коленями. Вынула красный пузырёк с прозрачной жидкостью, полила рану.
Сосредоточилась на ране. Не на нём.
— Тавел, — подозвала фейри Тэйэр, — послушай.
Тавел приблизилась не сразу. Она испытывала глубочайшее уважение перед Создателем, ненавидела за то, что он их оставил, сочувствовала Тэйэр и при этом знала, что она была причастна к рассыпавшимся в пепел корням Древа. Всех этих эмоций было слишком много для маленькой тщедушной фейри, и зелёный цвет её кожи потемнел.
— Что ты знаешь о культе? — Тэйэр внимательно наблюдала за тем, как медленно вытекал чёрный яд из ранки вперемешку с кровью, как сворачивался плотными сгустками, и как выжигало его солнце. Омерзительное зрелище. Она начала ощупывать пальцами вены, посылала магические импульсы, проверяя, осталась ли ещё отрава в организме.
— Почти ничего, — понуро и однобоко ответила фейри. Ах, если бы она только могла помочь!
Тэйэр задумалась. Принялась залечивать оставшуюся розоватую ранку.
— У них должно быть главное капище.
— Комавита — вот сердце всего Фалмарила, — с непониманием пробормотала Тавел.
— Верно, — согласилась Тээйр, — но они не чтят Комавиту. Они хотят её уничтожить. А против всякой святыни необходимо воздвигнуть новую. Воду против камня. Огонь против воздуха. И против Древа, простирающегося к небесам... — она запнулась, не зная, что же могли предпочесть еретики.
— Мох, — вдруг радостно воскликнула Тавел, — лишайники... всё, что растёт по земле! Может... кто-то знает... я спрошу.
Ладонь Аллора — Кристофера Ламирана — была здоровой. Тэйэр утёрла капельки пота со лба и кивнула Тавел.
— Мы подождём тебя здесь.
Фейри скрылась среди кустов рододендронов, и воцарилась тишина. Плескались мелкие волны озера, в которым развлекался и проверял облюбованные уголки морской дракон, начал пробуждаться лес, и всё же прохлада и уединение не покинули рощи.
Зато терпение покинуло Тэйэр. Она встала.
— Смерть и жизнь идут бок о бок. Чтобы на поле вновь взошла рожь, нужно сжечь полесок. Ты — бог плодородия, тебе ли не знать, что природа даёт только тогда, когда забирает взамен?
Она язвила, и всё же верила в то, что проповедовала. Её семья и её поселение жили в мире и гармонии с лесом, хорошо знали законы, выживали друг за счёт друга, но заботились и лично о каждом. Необходимо было терять, чтобы приобретать. Неразумная и юная фалмари это понимала, а бог — не мог?
— Но нет. Легче искать виноватого. Легче повесить всё на других и найти преступников, обозначить и обвалить на них небеса — недобрая судьба повинна в твоём отрешении от собственного народа, несчастный Ламиран — в том, что ты не можешь колдовать в полную силу, а я — в смерти корней.
Нужно было остановиться, но Тэйэр не собиралась. Она возвышалась над Аллором, и в ней не было ни игривости, а с клокочущей яростью она едва справлялась, заставляя себя делать паузы и подбирать правильные слова, не опускаться до оскорблений, как опустился он.
— Ты инфантильный и эгоистичный мальчишка, который не умеет брать ответственность за свои поступки. Зато всегда находит тех, на кого можно свалить свои неудачи — или неудачи общие. Вот кто ты такой, Аллор-гром-и-гроза.
Она могла упомянуть Фильер. Могла сказать, что он разрушил жизнь своей первой любви, как сейчас разрушал и Тэйэр, и что позволил лени и своему нежеланию что-то менять обуять своё существо, и при этом прикрылся трагической историей любви.
Этого Тэйэр не сказала. Зато бросила другое.
— Хочешь спасти Комавиту? Сделай милость, впервые за все эти тысячи лет. Повзрослей.

Отредактировано Тэйэр (30-08-2018 21:49:08)

Что он хотел сделать? Зачем поднял ладонь? Что... Её терзали смутные догадки, и ни одна из них не подтвердилась — как и не опроверглась. Она была такой маленькой, и речь шла даже не о разнице в росте — всемогущий Аллор, который мог сотворить с ней что угодно, и глазом не моргнув; Аллор, против чьего упрямства выступать было бесполезно, ибо кто из них, смертных, мог понять? Он с таким пренебрежением относился к Вальдеку, а стоило ей отвернуться и пойти супротив — с лёгкостью отодвинул в сторону и её.
С другой стороны, а что Тэйэр могла ему противопоставить? Он жил дольше каждого своего создания, больше знал. Для него мирное существование одной-единственной деревушки никогда не могло бы стать целью на пьедестале — он занимался гармонией и балансом всего народа, всего острова, и шёл на необходимые жертвы. Как и ей следовало пойти сейчас? Оставить Хранителя? Она была маленькой в рамках своей значимости — ещё одна из тысяч песчинок на берегу, и он — океан, без которого пляжа-то и не было. Как могла песчинка вырасти и познать силу, мощь и законы водной сокрушительной стихии?
Может быть, это действительно её вина, и она кощунственным образом воспользовалась добротой леса к себе. Может быть, она просто его не понимала — и понять не могла. Или не пыталась. Может быть...
Всё внутри неё поднялось против. Нет, Тэйэр не была согласна, и не хотела признавать правила игры богов, тех, кто свыше. Жизнь Вальдека и его сестры, спокойствие Скелле, здоровье Хранителя — всё это значило для неё гораздо больше, чем иное, абстрактное и великое. Было важнее. Если Аллор считал, что потому она не может посмотреть дальше и пожертвовать всем ради светлого будущего — пусть так, но Тэйэр и не героиня. Не спасительница и не мессия, а простой обыкновенный ламар, который изменяет то, что в его силах, и борется не за невидимый, обширный народ, а за каждого фалмари, которого встречает на дороге. Правители, боги и те, кого наделили властью и могуществом, будут играть, и будут те, кто отправится противостоять неизвестному врагу; но Тэйэр оставалась на земле, и даже её жажда отыскать противоядие от Розы складывалась из насущного — это было её профессией, и в её городе погибали. Она видела болезнь, болезнь была реальна и рядом, а гибель Древа оставалось прозрачным отражением слишком далёкого будущего.
Но для Аллора это было слишком мелким, и винить она его не могла. Боги таким не занимаются. Боги вершат то, чем себя обязали, они вне времени; смертные — здесь и сейчас.
Вот здесь и сейчас Тэйэр посмотрела на себя со стороны — и увидела, какая же она дура. По разным причинам. Отмести правоту Аллора — она не поняла, что сотворила, как у неё удалось дотянуться до Древа, и всё же твёрдо стояла на правоте. Акт исцеления казался ей единственным возможным выходом, правильным и логичным — Комавита не могла её оставить и не отвернулась, по-другому быть и не могло.
Но дура же. Увязалась за демиургом, подумала, что помочь может. Ни гроша за душой, ни манускриптов, ни предназначения, ничего волшебного или магического, только портила всё. Не подумала, что ей не место — ни подле Аллора, ни в чём-то, что для неё чересчур велико.
Сейчас в его глазах тоска смешалась с тем тяжёлым, свинцовым цветом предгрозового неба — когда ещё дымкой идут розоватые полосы, предвещая бурю.
— Не стоит.
Он всё равно на неё смотрел и с ней не разговаривал. А зачем?
— Я пришла сюда с одной целью — взять немного воды у дерева и помочь умирающим от Розы. И всё ещё этого хочу. Потом уйду.
Тэйэр сделала к нему шаг, больше по какому-то велению привычки, то ли в порыве обнять, то ли изнывая от желания обнять, и чтобы они вернулись на два дня назад, но тут же опустила плечи и не стала приближаться. Собрала сумку, потрепала по загривку Филиппа, подумала, что сказать на прощание.
Поблагодарить? Отправить к кракену? Соврать?
— И пусть наш милостивый бог ведёт тебя сквозь шторм и беззвёздную ночь.
Тавел в смятении подлетела к её уху, хрустнула ивовая веточка, и Тэйэр ушла.

Отредактировано Тэйэр (30-08-2018 21:49:33)