– И вовсе не надо на меня ставить капканы, я бы и сам в гости зашёл, – сказал Кайлеб и шикнул от боли, соскальзывая ногой по камням и задевая под одеждой плохо замазанную лечебной мазью и прихваченную повязкой рассечённую голень. Это была не вина Глациалис, совсем нет. Под подолом замызганного плаща его заставлял немного прихрамывать подарок друзей, ждавших его появления в заброшенной хижине Айрин. Он успел телепортироваться вовремя до того, как его окружили с трёх сторон и убили, и они даже не смогли последовать за ним в следующие полчаса, но магическая ловушка, даже безвредная, во втором укрытии, была для Кайлеба неприятным сюрпризом и почти напугала его. Ну хорошо, ладно, напугала до усрачки. – Но позже.
Ворлак посмотрел на гоняющую кость одной из так и не состоявшихся тварей виверну со взгдёрнутыми бровями и высадил напоследок заевшее изнутри окно. Несмотря на дыры меж брёвен, досок и утеплителя, халупа пахла затхло и гнило и отчаянно нуждалась в проветривании всякий раз, когда он её навещал. В прошлый раз он забыл забрать с собой остатки своего перекуса, и теперь внутри не хотелось даже сидеть.
– Всегда мечтал завести домашнее животное и кидать ему палку, – прокомментировал действия гигантской крылатой фигни, щёлкающей паучьими членистыми лапками по мере того, как слишком мощные продолговатые челюсти понемногу перемалывали внушительную бедренную кость. Разве что не приносила в руки кинуть, конечно же.
– Что дети? – Кай поднял глаза на Глациалис, имея в виду тех, кого нельзя было называть. С тайной поспешной свадьбы он их не навещал, в первую очередь из-за ощущения, что однажды Авель просто перестанет терпеть его присутствие и шутки и решит атаковать, а с Вороном, особенно начавшим дичать, будучи отсечённым от привычной рутины и цивилизации, некромант точно не хотел драться. – Не нуждаются больше в дополнительной мотивации к гнездованию? Разобрали те тексты?
Не то чтобы это была его забота, но это была главная из забот Хель, и, хотел этого Кай или нет, он чувствовал себя невольно вовлечённым даже теперь. У него были зачарователи и ресурсы, пусть он сам и не знал языка хорошо, и совсем не знал его архаичной формы.
Старая магия никогда не была лёгкой для манипуляции и изучения её принципов, особенно когда это касалось воссоздания некоторых сложных чар. Простые краеугольные камни барьеров не были ничем новым, но они имели, кажется, куда более серьёзные ограничения, чем барьеры крови. В Магии Крови, связанной с зачарованием, казалось, куда меньше логики и больше поэтики и иррациональных образов, с которыми он не был знаком. Как вампиры вообще отделяли один род от другого?
– Предлагаю прогуляться. Вижу, снега с южного отрога сошли: там должен быть хороший вид на вечерние звезды. Как думаешь?

– Я восприму это как благую весть, что нож был не отравлен, – Кайлеб усмехнулся, а вот над предложением призадумался. Вампирская кровь отлично помогала регенерации, и он даже где-то слышал, что некромантам с Розой при не очень частом употреблении доводилось балансировать меж болезнью и превращением в гуля годами – мол, магический дар нивелировал воздействие подчиняющей силы крови и в итоге она только тормозила развитие Розы. На ком именно Мамочка насобирала эту информацию, раз уж она была совсем свежая, Кайлеб не уточнял: ему уже намекнули, что от него не академического интереса в работе ждут, хотя и как тёмный маг на четвёртом десятке лет он тоже стал весьма полезен.
– Может, позже. Мне могут понадобиться тёмные заклинания, а это не к спеху, пока резерв всё равно пуст. Я бы прошвырнулся до какого-нибудь свежего массового захоронения но, подозреваю, вы своих в более-менее целом виде не хороните, чтобы их можно было расщепить на немного маны.
Он развёл руками и даже не поморщился, переступив неудобно ещё пару раз. Шутки помогают по жизни: и усталые круги под глазами скрадываются весёлыми морщинками, и фокус с боли в ране смещается, и запах не так тревожит ноздри. Запах, мать его, запах!
"Просто сжечь", – вынес в мыслях вердикт некромант, уводя потихоньку женщину прочь.
– О-о, я прямо вижу, как ты входишь к ним среди дня, складываешь три перста вот так, треугольником, – Кайлеб сопровождал всё красивыми плавными жестами и просто разрывающей щёки ухмылкой от уха до уха, сквозь которую умудрялся говорить, – можно перевёрнутым, в данном случае, и молвишь (с пафосом только): "ебитесь, дети мои!"
А ещё от одной фантазии о двух постных рожах, вытягивающихся в две стыдливые и бледные с красными пятнами на щеках, самому хотелось фырчать.
– Первый раз, может, не сработало, но куда они теперь денутся со льдины, верно?
Никуда не денутся. За них уже назначено, Кай узнавал.
Химера по земле бежала довольно резво и даже обгоняла, несмотря на руколапость и то, как странно, наверное, было бы её мозгу перебирать торчащими от рёбер паучьими лапками, не имей создатель чёткого понимания этого процесса. Седло, казалось, твари и вовсе не мешало – ну или сшили так удачно, но вот в грузоподъёмности некромант был скорее не уверен, чем склонен предполагать. Хотя, опять же, он всегда закладывал запас прочности. Виверна весила, наверное, центнера полтора-два без всех улучшений, а с подлатанными крыльями с чуть расширившейся поверхностью, скользя по воздуху, могла бы поднять сколько от изначального веса?
– Вряд ли она меня унесёт, но попробовать стоит, – сказал некромант, сдаваясь соблазну дать себе хоть немного отдохнуть.
Химера унесла, громко пощёлкивая паучьими лапками по кочкам из старой травы вперемешку с не сошедшими лепёшками грязного снега, даже немного похлопывая перепонками на ходу и подпрыгивая над землёй. Кайлеб сидел, довольно тыкаясь носом в знакомое плечо и борясь со спонтанным желанием заснуть в таком странном моменте комфорта. Со сном было сложно, и Айрин не было ни следа в её старом доме. Понимая, что затыкаться нельзя, чтобы не позориться, некромант некоторое время посмотрел задумчиво на поднявшуюся с морем над еловыми макушками полоску красно-лилового послезакатного горизонта, и спросил:
– А с чем именно возникли проблемы? Не знаете, как написать свой род с исключением Принца-Вишенки? – лично Кайлеб просто не мог представить любой другой дыры. С личными барьерами, барьерами, признающими магические ауры, с барьерами просто кровного родства – всё было понятно. Но было что-то ещё в старой ритуалистике, включающей понятие семьи, что не поддавалось логическому началу магии. Ну, и традиция консуммировать брак на костях предков. У Кайлеба были только смешные и отмороженно-смешные версии, которые он рассматривал, помимо банальной.
– Он вообще как, ещё не наведался с ревизией, ваш бравый монарх? А то меня – сама видишь, – некромант посмотрел на понемногу переставшую ныть ногу.

– Спасибо, нет. У селян в Остебене, говорят, есть два хтонических чудища, которых они боятся. Не феодал, не Творец, не нечисть и не демон, а тёща и мать тёщи. Во всём виновата традиция жениться как можно раньше, пока хоть одна не умерла… Полагаю с привычкой размножаться раз в сто лет и сроком жизни за пятьсот поколения вампиров также изводили бы своих молодых, если бы не все эти войны, таинственные внезапные болезни и банальное смертоубийство, м-м? И нет, потому что ключевое слово сойти. Достаточно казаться.
Он развёл руками.
На самом деле, если его память о днях до наступления пустоты верна, он пробовал слиться с Виан, но они все ему как маски не нравились. Что мужики, что бабы. Мелкие ростом, ершистые и нервные повадками, склонные щериться почём зря и устраивать показуху. Гадёныши, словом, а не хищники, какими их издали на их чёрных с красным парусах малюют. Крупные хищники так себя не ведут. Умные из мелких хищников так себя не ведут. В драке ты либо ставишь на свой ум и тогда ходишь вторым, угадывая перевешивающего по силам противника и используя его проколы, либо спокойно давишь своей силой, если преимущество есть. Не грызёшь за пятки и подло ждёшь открывшейся спины, когда можно сбить одним ударом наземь, даже в назидание, потому что этот козырь работает лишь раз, когда ты без отвлекающей внимание стаи. А Кайлеб был одиночкой, хотя за собой вести мог. Никогда не чувствовал локтя и не зависел от этого чувства, а эти зависели, налетая кучкой и подпевая самой смелой, одновременно ожидая, не свалится ли она от своей смелости (или ножа в глаз) наземь.
– Да я и так оставил в голове твоего слишком честного сына впечатление на столетия, я заразил его вредными идеями и показал, как они чудно применяются на практике. На чувство безнаказанности и наплевательство к авторитетам подсаживаешься, как и на стихийную манию, я удивлён, как его брату с выходами в народ это понятно как дышать, а Ворону никто не объяснил даже с его специальностью, упаковывая на все крючки в опрятный камзольчик. Уверен, он никогда бы и не подумал лезть с барышней в альков, не то что самому сбежать по подземельям, трущобам и морю с одной из самых дорогих по приданному и статусу.
Комментарий за комментарием про пошлую шутку – и от пошлости не осталось следа. Они пришли просто к характерам.
Мамочка, как разузнала о причинах его любви к крайнему северу (помимо крайней географической удалённости от всей любимой что аж ненавистной работы без выходных и возможности хоть немного расслабиться), угрожала Кайлеба кастрировать, но все прекрасно знали, что она так анатомически шутит, да и не такой уж Ворлак невыносимо мешающий их общим целям охотник на юбки. Он был даже не повёрнут на близости. Просто влюбчивый, вдохновляющийся эмоциями и сильно загорающийся идеями мужчина, обычный такой человек для разбавления рангов бесполых или слишком зацикленных на своём внутреннем мире живых чучел. Авель был магом того же знака, и хотя менее ярким и сильным, слишком сдержанным для своего же блага. Но у него были свои запрятанные мечты и страсти. Может, Глациалис просто ещё слишком слабо понимала сына, хотя любила саму идею, что он у неё есть, теперь даже близко настолько, что его можно щупать руками и слышать и чуять. Кто бы ей объяснил, что у каждого, пусть даже чёрного, беззнамённого, безземельного и незримого для всех жителей прекрасного двора рыцаря, была какая-то идея, а рядом могла найтись и дама, особенно запретная, и подвиг, почти невыполнимый, и путь к нему, полный опасностей и загадок, и чего только ни придумаешь, развлекая себя в одиночестве в тишине пыльной библиотеки или задней комнаты, наблюдая вальс частичек в луче света и потом иронично и неосознанно претворяя свои мечты в жизнь много лет спустя просто потому, что в детстве подчас знаешь себя лучше, без наносных холмов манер, маски и позолоты.
– А ведь махни один брат с другим хоть немного самоуверенности на хоть немного ума, была бы идеальная комбинация из вменяемого монарха с хорошей, многорукой и деятельной тенью за троном, – внезапно сказал Кайлеб, ощущая, что эту мысль удержать нельзя – стоит высказать, особенно вместе с последующими, для блага же Глациалис. – С Авелем в роли тени, конечно же.
Он посмотрел на неё, пытаясь уловить глаза, и в итоге взял руку в крепкий, но ни в коем случае не болезненный, захват. Он не шутил и был абсолютно серьёзен и хотел, чтобы только что поддавшая его шутке, что казалось вообще немыслимым в её ледяном дворце, вампирша, это поняла.
– Ты же понимаешь, что это вопрос не сторонников, не голода и не разлада среди Домов. Насколько я знаю – а я там поближе живу и шалю – Остебен едва справляется с кровью и не получил части сделки, которую не особо хотел как страна, но мог принять из шкурных интересов. Король болен Розой, говорят, и скоро ему и его королевству станет ещё хуже, и, по цепочке – островам, зависящим от крови. Не тебе, нет. Ты можешь рассчитывать просто переждать, и если другие кланы не решат, что кровь твоих уже захваченных рабов и девок пойдёт как малая жертва великому благу – ты переждёшь и даже сможешь поднять упавшую у опустевшего трона корону. Но вопрос в том, насколько хорош он. А он выращен управлять страной, безусловно, но не так, как ты это видишь, Глациалис. Это тяжело представить, но именно если Ты. Посадишь. Его – умоляю, вдумайся в каждое слово отдельно и вместе. Если ты посадишь его – он просто не сможет править.
Кай быстро облизал губы: это было сложно объяснить внятно, не вызвав отрицания самой сути идеи, но нужно. А ещё слова Кайлеба Ворлака часто были как гороскоп, будучи весьма неконкретны – к множеству людей, и сбывались так же. Так или иначе. Особенно худшие сценарии.
– Посмотри однажды, не влюблёнными глазами матери, на него. Обрати внимание на его позы, на то, как он себя держит и смотрит. Он ставит себя жёстко, но внутри не уверен в себе. Кто угодно такой же с вставленной вместо хребта через жопу пикой прочитает – и воспользуется, о, поверь. Всё время руки в замке, всё время быстро смотрит по сторонам, даже если успевает вернуть глаза в контакт прежде, чем ты закончишь моргать, говорить старается как можно меньше, темнит. Он никому не верит, и не сможет никому доверять, потому что слишком хорошо понимает свою легитимность и статус. Причём он таким сформировался давно, его растили для роли близ трона, именно для неё – понимаешь? Только я с трудом понимаю, почему отослали от двора подальше, а не приблизили, но в этом наверняка виновата чистка Советников и самого Императора тогда.
Авель мало говорил об отце, но само слово что-то высекало в его глазах всякий раз, даже если Лина Ли говорила о том, как её отец-дракон раздувал жар перед выплавлением стали в кузне. И если Эльдар дель Виззарион действительно был умнее среднего и воспитывал сына-бастарда таким, чтобы он имел шанс на счастье и лучший статус из возможных, наверняка растил себе или законному сыну левую руку. Только теневой управленец на высоком стульчике под короной всегда очень плохо сидел, история знала несчётные прецеденты, когда мастер шпионов двадцать лет спокойно работал, и всё процветало, а как скинул лорда и решал примерить должность сам – всё разваливалось. Качества у двух ролей, увы, уж очень не пересекались. Государь должен излучать не ауру подозрительности и скрытой угрозы знакомства с пыточными, а царственность.
– Ты же знаешь, что бывает с такими сидельцами? Они либо сходят с ума, надрывая себя, либо получают в спину нож, который так бдительно, что с годами выматываются бдить, ждут, и в любом случае – находят раннюю могилу. Даже если Авель получит трон, он к нему не готов сам, и может не прийти никогда по-настоящему, пока эта тень отца и обстоятельства его смерти в его голове не перестанут шептать ему, что не важно, насколько он хорош, он всегда будет хуже и получит ещё худший исход. У тебя есть взрослый сын, отличный парень, если в общем смотреть, но он немного потерян для этого, и ты сама сделала этот выбор очень давно, оставив его на воспитание другим. На нём не сработают разговоры – это время уже упущено, он либо преодолеет свою большую проблему сам, либо… легче заставить поскорее отрастить хребет девочку, она, по крайней мере, была рождена и росла в монаршьем алом, чтобы с меньшим ужасом их принять, и только осознаёт, чего хочет и на что способна сама. И если у девочки на коленке деточка, девочка с деточкой хорошо, породисто и полноправно смотрятся в кресле и сообщают всем своим поведением, что кроме них там никогда никого и сидеть больше не могло – кому какая разница, кто там отец с каким титулом и кто реально управляет страной за пределами приёмного зала? Особенно если он хорошо выжигает взглядом все сомнения, стоя за спиной и в своей стихии.
Нет, Кайлеб не был поклонником матриархата и хорошо уловил, что не была его поклонницей и Глациалис. Правление требует от принимающего решения лица мужских качеств, поэтому даже если такая роль достаётся женщине, она перестаёт быть женщиной. Да и не было его предложение установлением матриархата. С этими двоими разделение представителя власти и принимающего решения при власти просто могло гармонично выйти. Принцесса смотрелась хорошо и в белом, и в алом, и в чёрном и синем с мехами, и сядь некоронованной Принцессой-регентом при наследнике, на три четверти Виззарионом и имеющим и по законам по вампирским, старым и новым, куда больше веса, чем кандидаты-родители – её бы приняли охотнее просто из-за белизны гривы.
Некоторое время Кай позволил себе думать о своей судьбе тоже. Куда он себя завёл в перспективе пока ещё оставалось в областях неизвестного, но покуда ему давали ломать, а не строить – а он умел и любил ломать, а не строить – он был доволен жизнью. Проблема возникала в пределах. Ну вот свергнут они власть текущей десятки Магистров, включая Эарланов во главе. Ну изменят традиционный разрыв между магической аристократией и всеми остальными и реформируют социальные институты – это уже лично ему надо. Дальше – что? Чем дальше и дальше Кай задумывался об этом, тем больше понимал, что он не видит себя ни на каком троне ни в каком ином качестве помимо живого бедствия и переворачивающей игровую доску с правилами силы. Ни кровных, ни идейных наследников у него нет, а надо было заводить с самого начала, его внутренний круг из двоих номинально женского пола хитрых манипуляторш – Вермина-”я девочка, я хочу веселиться, духовно развиваться и ЖРАТЬ ЧЕЛОВЕКОМ ТЫСЯЧАМИ!”-демоница и Мамочка-”я бабушка, я хочу шить большие куклы из плоти и делать токсичные снаряды-пирожки”-некромант-артефактор – и обеим не сдалось то, что за пределами интересов, а повозка их уже несётся с разгоном с горки, спасибо большое. Его в любой момент, в итоге, просто убьют на стене при первой же попытке выбить Культ из захваченного ими города – и этим всё закончится.
– Может, в том-то и дело, что от того, от чего захочет владелец, и переписать нужно только кровные узы. А исключить… Жрец в церемонии дал принцессе пустое фамильное имя бастарда, и хотя имена могут значить всё или ничего, в зависимости от того, как к ним относиться и кто за ними стоит, с тем же успехом они могли бы считать себя новым родом и принимать в него кого угодно, если у вас это как-то, кхм, принято. Тебе-то что, ты на своём наследии вприсядку плясала… Бабушка.
Почему-то это было смешно, хотя Кай отчаянно старался не давиться, чтобы его не придушили на месте или не разодрали горло с особой жестокостью и цинизмом. К слову о чудовищных тёщах – страх перед свекровью тоже инстинктивный, свойственный вампирам, или тут особый случай, связанный с неудачной попыткой совращения малолетней девы?
– О-о, это что-то новое, – сказал Кайлеб, кивая кончиком носа куда-то вперёд, вбок и вниз. Они выезжали в освещённый звёздами и чистым светом восходящей луны пригорок, на котором были ещё свежи следы обледенения, причём полного: свежая трава только пыталась пустить стрелки сквозь сырую, будто пропаханную землю и поцарапанные так, как только лёд умеет, камни. Четыре монолита смотрели в четыре стороны света, а посреди них стоял большой кусок скалы, казавшийся когда-то обтёсанным в угольную глыбу, но временем превращённый в бесформенное подобие пирамиды. И от этой глыбы, с ещё ясно видными у основания углами, а также от четырёх крайних расходились кое-где стёртыми пунктирами завёрнутые спиралью дуги.
– Выглядит древним, как окаменевшее дерьмо драконьего бога, и клянусь, выглядит столь же неухожено! – бодро описал некромант, соскакивая с седла (и шипя от боли, но ладно). – Но что-то как-то странно – спирали вроде использовались всякими демонами в ритуалах Хаоса, не далеко ли они дошли?
Руны на почти стёсанных боках камней, впрочем, выглядели совсем не витиеватыми демоническими: в них были всё те же резкие углы и линии, как в книге Авеля, если не больше, менее похожие на буквенное письмо и не имеющие пунктуации от слова совсем.

– Мне прекрасно! Между прочим, у меня ещё очень здоровые предпочтения! А то я знаю как минимум два определения глагола жарить и пару раз во сне встречался с шестирукой дамой с зубастым лоном, – в этот момент Кай ткнулся лицом ей в волосы и с судорожным всхлипом – не то странного натянутого смеха, не то стыда, не то ужаса или ещё Фойрр знает чего – жалобно и робко произнёс:
– О нет, нет, теперь ведь снова приснится… Нхе-е-ет, за что-о… 
А потом ещё удивляйтесь, отчего Ворлак боится спать чаще пары часов в сутки и по режиму и в результате ему от перегрузок крышу рвёт. Увиденного не развидеть, а как весело жить, когда тебе твоё собственное впечатлительное подсознание подкладывает какую-то лютую дичь?
Не очень.
Впрочем, поплакались, что сам придумали и испугались, и хватит. Взрослые ответственные (хр-р-р-рах-ха-ха!) люди умеют находить утешения в малостях. Например, что пока такого чуда-юда в мире, скорее всего, нет. Ну, может, где-то в Кабале с какой-то девочкой случились проблемы, но в таком случае вменяемая родня её хорошо прячет. А если кто когда и соберёт этакое чудище и выпустит на просторы мира пожинать… стручки… это с вероятностью девятьсот девяносто девять из тысячи будет известный господин, который сам себе кошмар и враг, а значит – иммунен к детищу, если только его контроль не перехватят с помощью Ключа.
Ноги перешагивали неверно, через раз, но присаживаться маг не собирался. Его всегда очаровывало всякое древнее дерьмо. В детстве он выкапывал в речном иле кости и выброшенные на добрую удачу монеты, окаменевшее дерево-кость, с которой соседские мальчишки резали самые красивые фигурки, и обрывки вылинявшей ткани. Когда он не мечтал стать таким, каким хотели видеть его родители, он мечтал о жизни полной приключений и открытий. Какая ирония, что в итоге он её получил, но куда менее приятным способом.
– Не знаю, обычно нормальные женщины меня пугаются, – сказал Кайлеб, разглядывая один из обелисков и пальцами счищая из почти стёртых выбоин в камне ледяное крошево и инеистую наморозь поверх. – Как только понимают хотя бы второй подтекст из того, что я несу, и видят за ужимками и эпатажем ещё… что-то.
Искреннее безумие, например. Даже проницательные женщины обычно очаровывались на пару недель, пока им нравилась обёртка, а вот потом уже вглядывались и понимали, что у загадки-то их разгадка не принц на белом коне, жаждущий, чтобы его полюбили как чудовище, а очень даже наоборот.
– Полагаю, это место чаще лежит во льда круглый год, оно не такое истёртое, как могло быть от постоянной заморозки и таяния. Борозды и камни просто бы раскрошились и потеряли форму, – он кивнул на линии спирали.
– Это забавно, знаешь. Вероятно, некоторым вещам пришло время быть поднятыми из недр истории. Астрологи пророчат, что теперь у всего Рейлана будет аномально жаркое лето и ещё более лютая, чем обычно, зима. В Фалмариле засуха, представляешь? Ну, по их меркам.
Кайлеб расчесал ногтями, забив дуги под ними крошкой и собственной содранной кожей, одну полосу и понял, что это западный обелиск. Нацарапанные иллюстрации к вязи рунических письмян очень попадали в традиционный квадриптих сюжетов традиционного эпоса: по сезонам, стихиям и фазам пути. Осень, последнее событие, закат, увядание, вон, одни фигурки стоят на коленях перед другими, а над ними в специально выбитых чёрными рельефом, который бы отбрасывал тень, падает звезда. Хотя это могло бы быть пророчество. Но нет, так не бывает. Даже если история начинается со смерти, обычно в ней именно зависящий от этой смерти новый герой, встающий на путь. Смерть и рождение, новое поколение – это всегда зима. Либо весна. Квадриптихи просто не начинаются с осени, такие истории обычно пишут в трептихах, если пишут вообще.
– Это похоже на памятный курган, но я не чувствую костей, только какую-то остаточную силу. Надо посмотреть внимательнее и проследить истории. Начинать с северного или восточного, – пробормотал Кайлеб, жуя губы в задумчивости и направляясь к следующему с нарастающей от неаккуратности шагов хромотой. – Иди сюда, помоги мне прочитать, здесь всё в картинках, но лучше восстановить повествование хотя бы по именам героев.
На северном обелиске, ещё полностью покрытом льдом, некроманту пришлось морозить об него руки, морозить по-настоящему, несмотря на вложенное в них заклинание, потому что лёд ледника был очень кусач. Но постепенно под воздействием тепла по камню заструились прозрачные, с голубым и золотым призвуком, слёзы, обнажая нетронутые картины. Калебу тоже не доставало роста, кто-то, кто посвятил время записи событий, явно притаскивал с собой лестницу, чтобы всё уместить, но даже если им не досталось сколько-то фраз, картинки искупали собой эту нехватку.
Над толпой примитивно выбитых воинов с копьями и луками стояло две фигуры: условно мужская и условно женская, что для наскальной живописи значило, что фигуры важные.

Вначале Бэлатор привёл Соулу в земли Заката и их дети поселились с ними здесь, каждый вечер встречая мать, что сходила с колесницы огня отдохнуть среди их костров и ветров и шёпота приливов из чаши, которую качала в руках вечно бдящая на небе этом Исэя. Дети ветра и солнца носили цвета дня, но любили ночь, как любит пашня после зноя прохладу и дождь, и грустила Соула, что не выносят её долго в её истинном свете никакие живые, даже её дети, и оттого просила Держащую Чашу, пусть она была высечена изо льда и в ней не водилось ни дыхания, ни тепла жизни, принять её облик и напоминать ночью и всегда после полудня, когда переставала её затмевать, её самый нежный и ласковый лик для них в небе.

С двумя образами, как по стороны зеркала, только с одним со звёздами меж век и развевающимися, как всполохи пламени, волосами, и другим – прямыми, как реки, косами и пустыми и белыми, как полные луны, глазами, заканчивался первый обелиск в самом низу.

Использовано: Телесное тепло - 10 маны.

– Если меня и научило чему чтение всякой противоречивой литературки летописного толка пополам с прослушиванием баллад, то тому, что под умелым языком и изворотливым умом история гнётся так и эдак, а иногда и вовсе её можно уничтожить, пустив слух по нраву толпе, – Кайлеб улыбался, отойдя за спину читающей вампирше и окидывая едва видные его глазам в тени и темени ночи картины. Луна и Солнце. На материке было поверие, что они были глазами Творца, и из разных вышли в начале времён разные боги. Версии разнились очень сильно, от одних нелепых до других совсем бредовых. Иногда говорили, что само Изначальное Пламя летает в вихре огня над миром каждый день, и оттого именно, что их бог так занят тем, чтобы светить всем, нет единства и своей земли у первого народа мира, оспаривающего первородность даже людей, но не имеющего доказательств, как и погребённой в пучине плавленных и солёных морских волн родины.
Да, Кайлеб тоже считал, что история – не наука, а инструмент, и эта идея придавала ему немало веры в себя, как силу, способную менять мир. Изобретение печатного станка и богатство и торговля сильвийцев дешёвой бумагой изрядно пошатнули авторитет левиафана при казне и короне, начали печатать всякое вздорное разные… отщепенцы. Значит, был шанс и у него.
Он степенно повернулся и почти без боли прошёл к следующему обелиску. К сожалению, северный, будучи повёрнутый лицом к отступающему леднику и спиной к стирающему камень основному воздействию стихии, оказался самым сохранным из всех, но иллюстрации оказались врезаны глубже затёртых фраз и уцелели неплохо.
– Кажется, именно ты мне можешь рассказать, за что матери порой ненавидят детей, – бросил, пожалуй, даже слишком неаккуратно, Ворлак, и, осознав это, поспешил поймать женщину в объятья, чтобы не подумала худшего, как они оба это прекрасно имели, двое с мысленными волками, недоверчивые и мерящие всё на свете по себе и своим худшим кошмарам. – За то, что не оправдывают ожиданий. За то, что дети – это не они. За то, что любят в ответ слишком мало или, наоборот, незаслуженно много, стыдя нерадивых родителей чистотой своих душ. Мало ли за что ещё, верно?
Свет луны бросал красивые тени на восточный обелиск, и кто бы ни вырезал его – а почерк поменялся, видимо, и время нанесения записей было уже немного иным и традиция изображения усложнилась – с любовью относился ко всем персонажам истории. Под солнцем с одной стороны пахали землю фигурки с мотыгами, одна из них явно в платье и венке чего-то, охотились в лесу фигурки с луками и копьями, возглавляло их что-то в рогатом шлеме. Под лунным серпом, перевёрнутым чашей, видимо, уже её почитатели крошили то, что было похоже на скалы и менялись с чужаками на больших лодках мечами. С востока же, между двумя частями этого триптиха, к уже знакомому мужчине, протягивающему руку, с небес спускалась в полнолуние Луна. Персонажи сходились, расходились, уже обозначенные новички отворачивались друг от друга и отдалялись больше, но в самом низу у земли обелиск был сколот и сточен слишком сильно, чтобы хоть что-то разобрать. Кайлеб потянул Глациалис к следующему, не пуская из объятий и продолжая перекладывать голову ей то на макушку, то на плечо. На третьем обелиске древние вампиры уже вовсю дрались. Солнце и Луна смотрели друг на друга над ними, та, что в колеснице, указывала рукой на другую и вниз. Дальше картинки без контекста стало совсем сложно понимать.
– Слишком много событий, много действий, мне стыдно, но я мало понимаю, – хихикнул Ворлак, качая головой. Прямо напротив его носа только что сменившаяся рука летописца изображала Селест и какого-то (или какую-то, у этого художника сиськи и широкие плечи были одинаково угловаты) Хеору в рогатом шлеме сначала принимающими благословение, а потом, через странную картинку с как-бы младенцами, но как-бы в посмертных масках и с седыми белыми и серыми волосами под плачущей Луной первую подставляющейся под луч карающего проклятья в сторону других кланов. Заканчивалась эта часть истории буквально реками крови из жертвы, с одной стороны связывающими нитями четыре кучки между собой отдельно, а с другой – пронзающими в ответ Солнце. По самому низу над сколом условным чёрным – рельефом – изображалось колесо, но кроме краёв пяти макушек, две из которых убежали друг от друга на два бока обелиска, а остальные толклись в центре и что-то там делали, стихия не пощадила ничего.
– Мы прошли полный круг, – сказал Кайлеб, возвращаясь к западному, обтёртому всеми ветрами и льдами обелиску и глядя на пустые сколы там, где были потерянные строки истории. Точнее, пара косых строк, может, и не откололась, где кто-то брал/воровал/отбирал корабли у кого-то там и шёл мстить и отбирать что-то там (итог, судя по особо глубокому сколу, даже если не природа утаила, был позорный или просто плачевный), но некромант в данном конкретном случае был неграмотным и только посмотрел сквозь руны, опять высеченные кем-то другим. Потом, потерев пальцами с пару мгновений задумчиво глаза, подошёл к центральной глыбе и произнёс заклинание обнаружения магии, раз уж чувствовал что-то странное.
Ночь иззелена-синяя с нежным голубым вкраплением льда ночь осветилась мириадами золотых и огненно-красных нитей, поверх которых внахлёст таяли белые, тёмно-красные и голубые. Некромант аж сощурился. Чары были настолько сильные и яркие, несмотря на предполагаемое время хранения, что на чувствительные из-за темноты глаза наворачивались слёзы.
– Ах ты ж. Это действительно какой-то тайник с крепким замком. Не пойму только, как открывается, тут нет подсказок или шифра, – он водил пальцами, на которых играла мана, по незримым рисункам, и они ни жалили его, ни расходились светом дальше, ни вообще как-либо реагировали. И четыре сходящиеся к немного покосившейся вершине линии, в которые стекались все, тоже. Над ними примерно там же и сбоку светила бесстрастная холодная луна. В таком контексте жёлтый контур охранных чар был скорее похож на оттопыренный к небу большой средний палец, что вполне вязалось с историей и вспыльчивым, если не скверным, нравом обидчицы всех вампиров. – Может быть, опять какая-то календарная история, нужно просто понять, от какой фазы луны или солнечного дня зависит, раз тут кто-то потрудился рассказать историю в четверной традиции времён года.

Использовано: Обнаружение магии - 60 маны.

– До полнолуния и вовсе дней… пять? Но я сам проверить не смогу, – сказал Кайлеб, смаргивая заклинание и потирая пальцами веки. У них на полнолуние запланировано кое-что зловещее, Мамочка уже дала понять это, и то, что Ворлаку лучше бы на мероприятие явиться. В случае, если ожидания оправдаются, Культу, возможно, станет приоритетнее расширять территории на север, удерживая опорные города в Альянсе. Ресурсы северных склонов Пределов, юга Остебена и Лунных земель куда проще взять, чем протискиваться с завоеванием во всё более и более гористый Альянс.
Некромант развернулся спиной к камню, прислонился к нему задом, потом и немного облокотился спиной, а там его колени сами непроизвольно стали подгибаться, намекая, что не прочь оползти. Помешала ему сесть на корточки только паскудная рана на ноге, заставившая при первом же протестном приступе боли выпрямиться и глянуть в сторону ездовой твари. Потеря уже почти всего магического запаса была чревата долгим выздоровлением, обратное тоже верно, ведь магические и жизненные силы мага всегда взаимосвязанны.
– А костей я так и не нашёл… – пробормотал, впрочем, без явного разочарования Кайлеб. Более того – он их здесь не чувствовал даже. Энергию замков, что-то очень тонко пронизанное тем, что поэты зовут запахом смерти, обитающем на старых капищах – да, а костей и истлевшей плоти – ни капли. Тем интереснее было узнать, что же хранится за замками. Или хранилось когда-то. Пустоту ведь так не запирают, в несколько слоёв, верно?
– Думаю, нам стоит возвращаться. Я всегда понимал очарование ночи, но свою дозу приключений я на сегодня уже получил.

Кай дёрнул губами, на миг улыбаясь. Он не стал шутить про вонючую халупу и колющую зад соломой койку или стыдливых соседей, которые недвусмысленно намекают, что в следующий раз он не откажется от неё у дерева или какого-нибудь древнего алтаря.
Мысль его что-то не покидала.
– Вот откуда ты знаешь? Я ей заключать брак по-нашему над прахом предков не предлагал, чтобы меня отшивать, да ещё грубо! – усмехнулся некромант, и сразу заметил. – Ну это так, к слову о странных традициях.
Ну вот и вылезли странности, отпирайся или нет. Впрочем, Кайлеб привык допускать, что запустившие когти в его жизнь женщины действительно умеют читать мысли, не только коса, но в принципе, просто потому что он к себе их подпускает, а иррациональная и интуитивная женская натура очень хороша в угадывании верных струн вслепую через пелену неведомого.
– Да, поехали. О-ох, – повреждённая голень чуть ли не отказалась двигаться вообще, когда он попытался подняться, и некромант присел на камень, чтобы дать ноге время снова начать слушаться. – Надеюсь, оно со мной взлетит, потому что я сегодня по отвесной стене до альковы точно не полезу.
Он влез на безымянную химеру, которая попыталась длинной пастью на длинной шее не то ухватить, не то просто понюхать его пропитывающуюся кровью снова штанину.

– Спасибо, легче найти могилу любого из родственников, который не отморозит мне незримой дланью своей последней воли что-нибудь, это по крайней мере по моей части! – гоготнул Кайлеб, а потом, заломив бровь, искоса глянул на Глациалис, ища в ответе подвох. Шутка или воспринимать как "да"? Судя по всему, последнее.
Ой, не к добру эти их хаханьки. Затея изначально пахла катастрофой. Впрочем, что с самого первого телепорта не туда не пахло, м? Похоже, они думают в одном направлении. Это для тех, от кого общество требует каких-то публичных церемоний свадьба – дело всей жизни. На всю жизнь тебя выдают либо в новый дом родной, где жить будет твоё счастье, либо в бездну отчаяния и сожалений. Для тех же, кому брак либо незначительная формальность, либо пакт меж двоими… картина немного меняется. Вопрос в том, формальность это или же осознанное согласие для Айнирг'Хель. Продолжительность жизни вампира куда как длиннее, чем человеческая, чтобы едва дожив до её половины, даже со взрослыми отпрысками, закладывать остаток жизненного пути с обещанием уйти в тень и при везении – переродиться вместе с человеком. Даже с таким очаровательным мастером невероятных вещей, как Ворлак.
Он объяснит и напомнит ей суть уз душ. Когда она ему пояснит, в чём фокус с первыми укусами в шею, о котором он узнал случайно совсем недавно. Секрет за секрет, потому что знание – сила, даже когда это общедоступно для своих и неизвестно лишь для чужака.
На замечание, что у него всё ещё идёт кровь из раны, некромант немного не то сощурился, не то поморщился, точно проверяя – действительно, истекает, хотя пора бы уже уняться, пока голова не пошла кругом – и махнул рукой, мол, даже не напоминай. Пренебрежение болью было полезной привычкой, выработанной годами битья до отбитых печёнок и последующего невероятно тяжёлого и болезненного исцеления с выжиганием всей магической ауры. Полезной, и опасной для здоровья в перспективе, но Ворлак не любил вообще думать в ключе "годы начинают всё меньше прощать и брать своё".
– Я и сам могу укусить, не забыла? – Кай оскалился так, как лишь немногие люди умели: от скулы до скулы, собирая всё лицо в тонкие складочки вокруг, улыбкой в очертании двух идеальных дуг с острыми углами кверху, какие бывали лишь у театральных масок. И когда его верхняя губа оттянулась с ряда мелких зубов, в отблеске звёзд мелькнули лишь едва заострённые, но заметные и до сих пор колющие нижнюю губу иногда клычки. След сыгранной роли, который ему даже не хотелось заметать. – Лезь в седло, и пока едем – расскажешь мне, в чём фокус укуса в шею и чего ещё мне с вами стоит опасаться. Тогда поговорим об удовольствии.
На самом деле он планировал в пути стянуть с её плеч тяжёлый и лезущий мехом в рот плащ и поэкспериментировать с чувствительностью кожи на плечах и шее снова, но это же не обязательно так сразу рассказывать, верно?

– М-м-м, а прямо в рану отличается чем? – ухмыляясь, уточнил Кай. На самом деле он чувствовал, что отличие есть, как минимум в ритуальной части, и сейчас выяснял детали вопроса с другого конца. Нога могла подождать.
– Меня интересует сама суть связи. Почему и каким образом она устанавливается. Почему шея. Зависит ли от добровольности жертвы. Такие мелочи… значат.
Кайлеб поскрёб отрезанными до тонких-тонких белых дун ногтями мелкие крючки, державшие ворот его одежды, ощущая, что жёсткая оторочка начинает царапать острый кадык по мере того, как он всё больше ленится сидеть и смотреть прямо. Жёсткую толстую ткань, в которой, если под низ надеть ещё слой стёганки, уже увязали бы стрелы, заменили меха. Кайлеб переложил воротник поудобнее, а потом ненавязчивым жестом рук пригласил откинуться назад женщину. По её тону, не питая иллюзий, что способен на такую эмпатию сам, он слышал, как с каждой фразой её мысли всё больше ползли в абстрактное "не здесь". Она знала про связь лично на своём опыте. Вопрос, смогла ли она понять, что он несколько не в себе и его желания, особенно относительно неё, раздирают голоса в голове, и когда, вертелся на языке, но был не таким важным. Эльдар, отец её бастарда, с ним же она делила узы? И не сошла с ума, верно? Или… как?
О, да, замечание про измену было очень кстати.
– Это объясняет, почему Мирра дель Виззарион могла бы просто самоубиться, явившись к тебе лично, доживи она до этого дня. Сам факт измены редкая женщина сможет проглотить, а уж знание, что ей отказано в чём-то, что было обещано с детства, из-за чужачки… – он хихикнул. Он бы пошёл душить врагов в постелях лично. Авеля – ещё в колыбельке бы удавил, это точно. Чтобы даже не дожил попортить её деточку. Ведь все знают, что свои несбывшиеся мечты матери перекладывают на детей, особенно девочек.
Его мать хотела, чтобы он вернул имущество и славу их с тётками ковену… Кажется. Когда он слышал разговоры, он не понимал их смысла, теперь же, подозревая контекст, не мог вспомнить деталей.
– А скажи-ка мне, милая. Ты меня тоже… считываешь? – на последнем слове он сделал акцент, переползя руками со стройных боков Глациалис по животу на противоположные и запирая её в объятьях. Хорошо быть длинным и иметь длинные руки. И шею, чтобы и на плечо положить, царапая подбородком закрытую стыком кожаной одежды ключицу, и, кося глазом, лицо видеть.
– Потому что сейчас я обвиню тебя в преступной неосмотрительности. А если бы я тебя удушил или на ману расщепил? Или скормил своей косе?
Тон Кайлеба, впрочем, не был отчитывающим. Она не могла знать точно. Он практиковал столько немагических трюков самовнушения и затирания следов отдельных личностей, что она не распознала бы намерение убить, плавающее где-то в подсознании, до самого последнего момента. Эйр при всей проницательности и желании отдать ему навсегда через связь изрядную долю магического резерва и судьбу своей тени вверить тоже – не смогла. Или не захотела?
– Некроманты полагают, что получение защиты семьи, любой, лишь бы был хотя бы один сильный дух в ней, в браке – единственное важное свидетельство намерений, которое есть. И знаешь, даже читать свидетельства марша теней, который умудрялся спустить один из рассерженных супругов – страшно. В стране целые долины без единой деревни веками стоят. Но ритуал не был бы запрещён, будь дело лишь в непотребствах на могилах. Этим никого не удивишь. Если некоторым можно трупы, можно деревья – что бы другим на могилах не, а?
Ворлак расстегнул кожаное горло, которое вампирша всегда носила, и хотя подушечки его пальцев скользнули по едва-едва различимым с годами точкам, уделил внимание поглаживанию шрама от скулы до подбородка на лице, пока покрывал тёплую, немного задохшуюся под одеждой кожу поцелуями. Его не интересовали её лучшие воспоминания в её по всем меркам, кроме божественных, долгой жизни. Он уделял время ранам, которые куда больше влияли на их личности и повадки. Видит небо, счастья никогда не хватает, но одно предательство – и в тебе селятся обида и злоба, вырастает мысленный волк. Когда Кай оторвался, чтобы пнуть пятками под рёбра тварь – и самому развеиться и вернуться на стезю повествования, он сказал:
– Но вот что я узнал, про узы душ. Семьи магистров и их стражи-личи и семейные тайны были не всегда, но и гримуары с проверенными чарами, по которым детей учат с подросткового возраста, тоже были не всегда. Ходатайство почти отлетевшего духа за одного из связки, чтобы дать ему дождаться второго – не самая лучшая часть сделки. Когда-то их не было, но бывали пары магов – как-то доверявшие друг другу пары искателей, которые экспериментировали ворожбой до всех нынешних ритуалов и формул. И если один рисковал – другой для него черпал из своей магии и становился телесным якорем. Тогда, в случае, если маг не рассчитывал сил, супруг удерживал его в связи и даже мог восстановить в другом теле, либо они сводили друг друга в могилу и уходили вдвоём, либо один изгонял или поглощал призрак другого и всё равно в мир теней они отправлялись вместе, как и обещали, два бесплотных или оба в одном. Разные случались исполнения такого пакта. А запретили этот ритуал, когда два вдовца и две тени не поделили два тела и все отправились в мир теней, оставив чудовищные проклятья на месте своей гибели. Такие дела, милая, со свадьбами некромантов.